Свой круг (Адмиральский кортик)

ЭКИПАЖ БАРКЕНТИНЫ

Тяжелая стальная дверь с лязгом захлопнулась за спиной. Пройдя узкий и глубокий, как колодец, двор, я миновал сводчатую арку и вышел на широкий проспект. Здесь светило солнце, катились по своим маршрутам троллейбусы, проносились автомобили, спешили куда-то прохожие - словом, шла обычная жизнь. Изолятор временного содержания (сокращенно - ИВС) находился в глубине двора, и никто из проходящих мимо людей не подозревал, что в какой-нибудь полусотне метров существует другой мир с круглосуточными электрическими лампочками вместо дневного света, со стенами, выкрашенными унылого цвета масляной краской, с лязгающими замками и спертым, несмотря на вентиляцию, воздухом, пропитанным тяжелой смесью запахов человеческого пота, карболки и чего-то еще - специфическим камерным духом, который невозможно истребить даже ежедневной уборкой. Допрос, можно сказать, не получился. Марина Вершикова дала показания, подписала протокол, но контакта с ней установить не удалось, не удалось поговорить по душам, когда подследственный не просто рассказывает о совершенном, но и проявляет эмоции, отражающие отношение к своим поступкам, когда исподволь, незаметно выявляются мотивы преступления и цели, на достижение которых оно было направлено. Вершикова все время плакала и сквозь слезы рассказывала, что да, она ударила Петренко кортиком, за что - не помнит, так как была пьяна. Убивать не хотела и, как все получилось, сказать не может. За размышлениями я незаметно прошагал три квартала до своей конторы. Высокая массивная дверь, лестница, выложенная линолеумом, ступеньки с дюралевыми уголками. Прокурор - хороший хозяин, за десять лет работы здесь он полностью перекроил, перестроил старое запущенное здание, благоустроив его так, чтобы каждый сотрудник имел отдельный кабинет. Потом началась "доводка" - двери с двух сторон обивались дерматином, настилался паркет, обновлялась мебель. Другие прокуроры завидовали нашему помещению, удивляясь оборотистости шефа. А он продолжал "шлифовать" свое детище: появились занавески, карнизы, шторы, паркет регулярно покрывается лаком, ежегодно проводится текущий ремонт: побелка, покраска... Сейчас наша прокуратура блестит, как пасхальное яичко, так что в здание просто приятно войти. Не всем, конечно, - сотрудникам. Одним словом, созданы все условия для работы. А раз так - можно спросить и за ее выполнение. Шеф - великий стратег. И спрашивать он умеет. - Юрий Владимирович, а вас Павел Порфирьевич все утро разыскивает, наверху стояла машинистка Симочка. Она была в новых босоножках, я обратил внимание на изящные пальчики с красным педикюром и тут же поймал себя на мысли, что мне приятно смотреть на нее. Вот тебе и раз! Симочка пришла к нам три года назад, едва достигшей совершеннолетия, этакая упитанная домашняя девочка с круглым миловидным личиком и румяными щеками. Она была трудолюбива, аккуратна и исполнительна, быстро вошла в коллектив и стала всеобщей любимицей, но воспринималась всеми именно как не знающий жизни несмышленый ребенок, которого можно опекать, угощать шоколадками, расспрашивать о планах на будущее, давать различные советы... И этот стереотип отечески-снисходительного отношения к Симочке не претерпел изменений за прошедшие годы, тем более что в котле, в котором все мы варимся, время несется быстро и некогда особенно осматриваться по сторонам и приглядываться друг к другу. И даже когда не так давно я обратил внимание, что у нее красивые руки, то не задумался над этим, просто сознание отметило еще один воспринятый зрением факт, отложив его в свой объемистый запасник. И вот теперь я заметил, что мне приятно смотреть на нее. - Спасибо, Симочка, сейчас я к нему зайду. Она пошла к себе, а я задержался на площадке, глядя вслед. Три года сделали свое дело, и Симочка стала очень симпатичной женщиной с отличной фигурой. И если бы я не был на десять лет старше и женат, я бы с удовольствием за ней поухаживал. Интересно, ей говорили, что у нее красивые ноги? - Сима! - Она оглянулась уже в конце длинного коридора, и на лице появилось выражение преувеличенного внимания - девчоночья манера реагировать на обращение старших. - Ты напечатала обвинительное? - Да, сейчас принесу. Печатала она грамотно, без ошибок, я бегло прочитал документ, подписал все четыре экземпляра и один подшил к оконченному накануне делу. Теперь можно идти к шефу. Интересно, зачем я ему понадобился? Прокурор пребывал в прекрасном расположении духа, это я понял сразу же, как только он ответил на приветствие. - Можно направлять в суд. - Я положил перед ним законченное дело. - Так-так, - Павел Порфирьевич взглянул на обложку. - Иванцов и Заморин, грабеж, две кражи, угон автомобиля и вовлечение несовершеннолетних. Целый букет... Ничего нового не раскопали? - Как же, Иванцову добавилось два эпизода квартирных краж, а Заморину - сбыт похищенного. Больше за ними ничего нет - проверял со всех сторон. - Хорошо, хорошо... А что, Иванцов так и не признался? - Меня всегда поражала феноменальная память шефа, который не только держал в голове перечень всех дел, находившихся в производстве следователей, но и помнил их суть, ориентировался в обстоятельствах преступлений, знал позиции обвиняемых и свидетелей. - Не признался. Ну это дело его - не новичок. На этот раз влепят ему на всю катушку... Белов дочитал обвинительное заключение, полистал пухлый том и размашисто подписался под словом "утверждаю". - А как обстоит дело с убийством на даче Золотовых? - Вчера делал дополнительный осмотр, сегодня допрашивал подозреваемую... - Ее фамилия Вершикова, если не ошибаюсь? - Шеф не ошибался и знал это, просто хотел продемонстрировать свою осведомленность и блеснуть памятью. Ну и что она? Признается? - Признается-то признается, да как-то странно. Дескать - убила, а как - не помню, по деталям ничего не дает... - Это объяснимо - вечеринка, выпивка... В общем-то, дело несложное. Надо в этом месяце и закончить. Шеф внимательно разглядывал меня. Он был массивным, внушительного вида мужчиной с крупными, простоватыми чертами лица и имел привычку изучающе рассматривать собеседника. Один глаз он потерял на войне, протез был подобран умело, и долгое время я не мог определить, какой глаз у него живой, а какой стеклянный, и оттого испытывал неловкость, когда он вот так, в упор, меня рассматривал. - И еще вот что. У меня был Золотов-старший... Интересно, когда же он успел? - ...он просил как можно деликатней отнестись к ним. Они уважаемые люди, и так уже травмированы, а тут следствие, повестки, огласка, ну, вы понимаете... Так что постарайтесь как-нибудь помягче. Может быть, вообще не будет необходимости их допрашивать... - Такая необходимость уже есть! - Я не любил подобных разговоров. - ...а если все-таки понадобится, то можно вызвать по телефону, одним словом, поделикатней. Мы же должны внимательно относиться к людям, с пониманием... Это уже начинались нравоучения, до которых шеф большой охотник. И хотя большей частью он говорил банальные вещи, именно потому ему было невозможно возразить, и, следовательно, он всегда оказывался прав. - ...проявлять терпимость и такт. Так? Он внимательно посмотрел на меня, ожидая подтверждения. - Так. - Действительно, что можно еще сказать в ответ? - Я могу идти? - Минуту. У меня для вас приятная весть. - Белов торжественно заулыбался и поднялся из-за стола. Я был заинтригован - в нашей работе приятные вести случаются гораздо реже неприятных. - Поздравляю вас с очередным классным чином. - Он пожал мне руку и вручил две бумаги - выписку из приказа Генерального о присвоении мне первого класса и поздравление с этим событием от прокурора области, который желал "крепкого здоровья и успехов в работе". - Спасибо, - как можно прочувствованнее ответил я, чтобы не огорчать шефа, и отправился к себе, гордо неся на невидимых петлицах штатского пиджака новенькую, только что полученную звездочку. Содержимое служебного сейфа почти всегда приводит следователя в уныние. У меня, кроме изрядного количества проверочных материалов, имелось еще семь уголовных дел. Несовершеннолетние Акимов и Гоценко - квартирные кражи. Получить характеристики, справки о стоимости вещей и можно заканчивать. Тряпицын - покушение на убийство жены. Составить обвинительное заключение - и в суд. Факелов - два разбойных нападения и убийство. Это пойдет в остаток: обвиняемый стационирован для психиатрической экспертизы. Я раскладывал дела на две стопки: те, которые можно окончить в этом месяце, и остающиеся на следующий. Обычные папки - некоторые в толстых картонных переплетах коричневого цвета, другие - в мягких бумажных обложках, но в каждой - человеческие судьбы, горе, надежды, отчаяние... Впрочем, в данный момент поддаваться эмоциям не стоило: надо было решать производственные вопросы - одним из критериев оценки работы следователя является число выданных "на-гора" дел. Рассадина, домоуправ. Взятки за прописку и предоставление служебной жилплощади. Это тоже надолго - действовала она не одна, надо искать соучастников, кроме установленного эпизода, будут и другие, так что еще работать и работать. Прораб Перов - нарушение правил производства строительных работ. Судьбу дела и самого Перова решает сейчас сложная комплексная экспертиза, заключение поступит со дня на день. Васильцов, Игнатюк, Розанов - бывшие директор, главный инженер и главбух молкомбината. Хищения, злоупотребление служебным положением, приписки... Работы - непочатый край, тоже пойдет в остаток... Наконец на свет появилась тоненькая пачка скрепленных листов - пока это все материалы об убийстве на даче Золотовых. Шеф был прав - дело из той категории, которые следователю нужно лишь должным образом задокументировать и оформить, закончить его можно довольно быстро. Я набросал план расследования и отпечатал необходимые документы: запросы на характеристики всех участников вечеринки, сведения о наличии у них судимостей и постановление о назначении судебно-медицинской экспертизы. Обычные вопросы: причина и время наступления смерти, характер и локализация телесных повреждений, причинная связь их с наступившими последствиями, наличие алкоголя и ядов в крови. - Можно? - Дверь кабинета приоткрылась. Одновременно зазвонил телефон. - Входите. - Я снял трубку. - Гражданин Зайцев? - Голос был строгий и официальный. - Вы обвиняетесь в том, что скрываете от широкой общественности факт присвоения очередного классного чина! - Ну ты даешь, Саша! Когда успел разузнать? - Уголовный розыск знает все! Что вы можете сказать в свое оправдание? - Что же мне остается? Только пригласить в гости на завтрашний вечер! - Разговаривая, я рассматривал вошедшую в кабинет девушку. - Не могу, завтра иду в засаду, - сказал Крылов своим обычным голосом. Давай послезавтра. - А послезавтра я дежурю. Блондинка, лет двадцати пяти, короткая стрижка, аккуратно уложенные волосы, красивенькое и какое-то кукольное личико, серый вельветовый сарафан со множеством ремешков, заклепок, карманчиков, волна дорогой парфюмерии. Кто же это у нас? В календаре запись: "12.00 - Марочникова (дело Верш.)". Сейчас двенадцать двадцать, опаздывает... - Ну вот и поговорили! - Мы оба знали, что загадывать дальше чем на два дня вперед нельзя, мало ли как сложатся обстоятельства. - Тогда привет супруге. В конце недели созвонимся. - Счастливо, - я положил трубку и указал посетительнице на стул. Присаживайтесь. Вы, как я понимаю, Марочникова? Она удивленно подняла брови. - Откуда вы знаете? - Паспорт с собой? - Принесла, в повестке же написано, - девушка положила документы на стол, и я начал переписывать установочные данные в протокол. Марочникова Галина Васильевна, двадцать три года, образование 10 классов, продавец магазина "Фиалка", незамужем, ранее не судима... - Допрашиваетесь в качестве свидетеля; должны говорить правду, за дачу ложных показаний предусмотрена уголовная ответственность. Распишитесь, что предупреждены об этом, - я подвинул свидетельнице протокол. - Я всегда говорю правду! - Она округлила глаза и, вновь подняв брови, с укором посмотрела на меня. Я подождал, пока она распишется. - Теперь расскажите, давно ли знаете Золотова, как часто ездили на его дачу, кто еще там бывал, как проводили время, а потом подробно про последнюю вечеринку. Марочникова развела руками. - Так много вопросов... Давайте я буду рассказывать все подряд, а если чего упущу - вы напомните? - Ну что ж, давайте так. - Про себя я отметил, что она уверенно держится в кабинете следователя, пожалуй, слишком уверенно для своего возраста. - Валерку все знают, он парень приметный. И я с ним часто сталкивалась: в одних местах бываем, в одних компаниях... Так и познакомились: раз вместе время провели, второй - и пошло. Знакомых много и у него, и у меня, постепенно всякая шушера отсеялась, остался узкий круг. Собирались, отдыхали... Вначале в городе, у кого-нибудь дома, потом на баркентине... Это так дачу Валеркину называли, ну в шутку... У него дедушка был адмирал... Свидетельница на мгновение умолкла, выжидающе глянула пустенькими блестящими глазками, ожидая удивления: "Адмирал! Правда? Да что вы говорите! Как интересно!" Но я молча ждал, и она обескураженно хлопнула кукольными ресничками раз и другой. - Да, адмирал... И дача чудесная, знаете, такое уютное место, кругом лес, в общем - красота! Мы приезжали на день-два, человек по шесть, отдыхали. Музыка классная, вина хорошего выпьем, там запас марочного, импортного... Танцуем, в баньке паримся... Да, там и финская баня есть! - Почему финская? - не выдержал я. - А какая же? - Глазки удивленно раскрылись. Ей бы очки - в модной оправе с дымчатыми стеклами... Со временем додумается, не сама - так подскажут... - Финская баня, хоть у Валерия спросите... - Ну хорошо, продолжайте. - Всегда все нормально, ни драк, ни скандалов. Валерка в этом отношении культурный... Да и остальное. Свой круг все же... Если бы Машка этого морячка не притащила, ничего бы и не было! - Давайте по порядку. Свидетельница поерзала на жестком протертом стуле, но вряд ли ей стало удобней. - Одна пара поехать не смогла - у него какието дела, я с Валерой, да Машка Вершикова привела этого... морячка. И зачем он ей сдался! Только что плавает... Подумаешь, радость! Шмотки и так можно достать... Поужинали, музыку послушали, потанцевали. Все нормально. Я пошла наверх спать, а разбудила меня уже милиция. Оказывается - такое дело... - Скажите, Марочникова, вы были сильно пьяны в тот вечер? - Кто, я?! - Она посмотрела такими изумленными чистыми глазами, что мне должно было стать стыдно за допущенную бестактность. И, может, стало бы, если бы я не читал справку дежурного следователя, в которой черным по белому написано: "Опросить Марочникову не представилось возможным ввиду того, что она находится в сильной степени опьянения". - Кто, я?! - повторила она. - Да я вообще больше трех рюмок никогда не пью! - Значит, это были вместительные рюмки. - Я показал свидетельнице справку, и она мгновенно перестроилась: - В этот вечер и правда немного перебрала. Знаете, коньяк на шампанское... - А остальные? - Да как вам сказать... Валерка выпил прилично, Машка тоже свою норму выбрала. А морячок - тот сачковал, пропускал часто и коньяка почти не пил. Говорил, ему с утра идти куда-то надо... - О чем вы разговаривали? - Сейчас разве вспомнишь? Обычный треп. Анекдоты, побасенки всякие... - Не ссорились? - Нет, что вы! Какие там ссоры! Все чинно-благородно. - Чинно-благородно! Прямо тишь да гладь! Как же в столь благочинной компании могло произойти убийство? - Ну уж убийство! Несчастный случай вышел... Может, баловались по пьянке, он и напоролся случайно? - Вы Вершикову хорошо знаете? - Да вроде... Подружками были! Развлекались вместе, то да се... Она баба компанейская, веселая. Но с вывертами. Никогда не знаешь, что выкинет. Бывает, сядет ни с того ни с сего в угол - все танцуют, а у нее глаза на мокром месте. Что у человека внутри - разве ж узнаешь? Чужая душа потемки... - А Золотова? - Валерку знаю неплохо. - Какие у вас с ним отношения? - Ну ясно какие! Неужели не понятно? Мне было понятно, но допрос тем и отличается от обычного разговора, что в протокол вносятся не догадки, умозаключения и намеки, а слова, прямо и недвусмысленно высказанные собеседником. Хотя бывает, что добиваться этих прямых слов несколько неудобно. Но ничего не поделаешь. - Признаться, не понятно, - я выжидающе смотрел на Марочникову. Она досадливо поморщилась и передернула плечами. - Ну, живу я с ним. Что такого - мне не шестнадцать лет. Надеюсь, в протокол вы этого записывать не будете? - Придется записать. Как и все, о чем мы говорим. Так что собой представляет Золотов? - Нормальный парень. Пофорсить, правда, любит, как же - адмиральский внук! А так - ничего... - Ничего? И это все, что вы можете сказать о близком человеке? - Я же не тост за него поднимаю! Хватит и этого. Чем меньше говоришь следователю - тем лучше. - Вот как? Интересная мысль. Кто вам ее подсказал? - Сама не маленькая. Марочникова неторопливо прочитала протокол. - Правильно записано? - Правильно. Только вот стиль, - она неодобрительно покачала головой. - Сделайте скидку на то, что это все-таки не роман, - я не нашелся, чтобы ответить более хлестко и сразу поставить ее на место, да и немудрено: впервые свидетель обращает внимание на стиль протокола. - Да, это явно не роман, - Марочникова расписалась, стрельнула глазками, странновато улыбнулась. - А жаль. Она вышла так стремительно, что я не успел спросить, чего ей, собственно, жаль, и это неуместное сейчас слово осталось висеть в воздухе. Дверь снова раскрылась. Оказывается, практиканты терпеливо ждали в коридоре. - Почему не зашли? - Чего соваться, - пробурчал Валек. - Мало ли о чем у вас разговор. Сунешься - настрой собьешь! Молодец, понимает! Валек нравился мне все больше. Учились они одинаково хорошо, но, в отличие от Петра, он много читал, участвовал в рейдах комсомольского оперотряда, схватывался с хулиганами. И ум у него более живой и гибкий. Петр выложил на стол несколько бумаг. - В общей сложности эти гаврики украли на три с половиной тысячи, обчистили восемь квартир. А вот характеристики: Акимов - сущий ангел, Гоценко тоже, но с приводами за хулиганство! Как же так? Я улыбнулся. - Обычное дело. Жадность, жестокость, подлость проявляются в преступлениях, в повседневной жизни их скрывают или по крайней мере не афишируют. Вот и читаешь о злостном хулигане: нарушений трудовой дисциплины не допускал, сменные задания выполнял, активно участвовал в общественной жизни. А начинаешь проверять - вранье! Опаздывал, пьяным заявлялся, какая там общественная жизнь - разве что взносы платил с боем! Почему врут? Иначе вопрос: а где вы раньше были, почему не перевоспитывали? - Ну хулиган весь на виду, - вмешался Валек. - Он и дома такой, и на работе не особенно маскируется. Птицу видно по полету. А вот вы про директора молкомбината рассказывали. Он-то не пьянствует, не дебоширит, на работу вовремя приходит, в инстанции ездит, прием по личным вопросам ведет. И ворует потихоньку! Что про него в характеристике напишут? - Могу показать. Я отпер сейф, достал дело Васильцова, нашел характеристику. - Ознакомься. Валек прочел, скривил губы. - Как представление к награде. Псевдос первой ступени... - Кто-кто? - Еще не прочли мою книжку? Я покачал головой. - Ну ладно. Но здесь-то характеристика правильная? Без вранья? - Пока не знаю, следствие не закончено. Случается, расхититель и взяточник маскируются - комар носа не подточит! Но чаще по-другому бывает: проявляет человечек свою червоточинку. Ведь если он дурак, то как сможет под умного сработать? Если демагог, приспособленец, трус - этого тоже не скроешь, видят и подчиненные, и те, кто вокруг, и кто повыше... Но как-то не принято в характеристиках писать - дурак, бесчестный, лгун. Нет явного криминала или аморалки, значит, хороший! Ребята слушали внимательно, я поймал себя на том, что "завелся". - Вот и получается, по характеристикам обвиняемый - один человек, по содеянному - совсем другой. Как судить - по словам или делам? То-то! Я просмотрел принесенные практикантами документы. Справки о размере ущерба, характеристики, все с подписями, печатями, полный ажур. Можно заканчивать дело. - Знаете, ребята, у нас много лет выдвигают предложение - ввести технических помощников следователя. Когда приходят практиканты, я чувствую, что это необходимо сделать чем скорее, тем лучше. Вы экономите уйму времени! Валек улыбнулся, Петр настороженно ждал продолжения. - Сейчас прочтете один документ и переключитесь на новое дело. Я дал им план расследования дела Вершиковой и, когда прочитали, спросил: - Ясны ваши задачи? - Яснее некуда. Отнести запросы, принести характеристики, получить справки, сходить, спросить... Работенка для курьера. - Петр не скрывал разочарования. Вот так всегда. - А ты как представлял? - Впрочем, я знаю, как он представлял работу следователя. Обыски, засады, задержания... Романтика! - Да уж по-другому. Разве это следствие? Что тут расследовать? Все и так ясно! Допросил свидетелей, предъявил обвинение - и в суд. ЭВМ с такой работой легко справится. Разве не так? Это он загнул. ЭВМ, наверное, можно было бы применять по очевидным делам, где нужно только придать уже имеющимся материалам процессуальную форму, оценить и проанализировать доказательства, подобрать соответствующую статью кодекса. Все это машина может. Но как быть с житейским опытом, интуитивными предположениями, внутренним убеждением и другими, не поддающимися программированию категориями? Иногда непроизвольная улыбка, нервный прищур, подрагивание пальцев, настороженный взгляд и еще десятки незначительных примет, которые не зафиксируешь в протоколе и уж тем более не перенесешь на перфоленту, меняли направление расследования. А неожиданные догадки, необъяснимое озарение, выводящее на верный путь... Заканчивая университет, я писал диплом о построении следственных версий, в одном из параграфов как раз и приводились доводы против теории, что следствие может вести соответствующе запрограммированная машина. Но только поработав, пропуская через свой мозг массу информации, из которой едва ли десятая часть попадет на листы дела, а остальная лишь помогает выбрать правильную тактику и определить нужную позицию, выработать то самое внутреннее убеждение, без которого просто не сможешь продраться сквозь чащу препятствий на пути к истине, я понял это до конца. Петр тоже поймет, но поймет, как говорится, "испытав на своей шкуре", словами тут ничего не объяснишь. - Не совсем так, Петруша. К тому же ЭВМ пока еще очень дорогие. Так что придется тебе за них отдуваться! И я вручил ребятам пачку запросов. Золотов Валерий Федорович, 29 лет, образование высшее педагогическое, работает в горкоммунхозе, инженер по озеленению, холост, не судим... Среднего роста, полный, лицо обрюзгшее, морщинистый лоб - выглядит он гораздо старше своих лет. В облике что-то бульдожье: нижняя челюсть выдается вперед, оттопыривая толстую губу; большие уши, мягкие, будто отвисшие; круглые коричневые глаза. Модная белая сорочка, из-под пристегнутых перламутровыми пуговицами уголков воротничка сбегает бордовый галстук с золотой монограммой безупречный наряд респектабельного джентльмена, если не знать, что на скрытой столом части тела - джинсы, клетчатые красно-синие носки и ужасно шикарные красные босоножки. Будто верхняя и нижняя части костюма принадлежат разным людям. - Вы же сами прекрасно понимаете, что для меня это полная неожиданность! Он старается держаться солидно, но не совсем удается - нервничает, а оттого делает много ненужных движений: поминутно вытирает лоб большим клетчатым платком, обмахивается им, смотрит на часы, достает и прячет обратно в пачку сигарету. Мы беседуем уже почти час. Он очень внимательно выслушивает вопросы, понимающе кивает головой, с готовностью отвечает, но чрезмерно многословен, часто сбивается с мысли, отвлекается на мелочи, второстепенные детали и выжидающе смотрит на меня, ожидая знака или жеста, поощряющего его к дальнейшему повествованию. Несколько раз он, как бы к слову, вспомнил своего дедушку-адмирала, между делом небрежно назвал по имени нескольких известных в городе людей, давая понять, что он с ними на короткой ноге. Через каждые три-четыре фразы совершенно не к месту упоминал горисполком и другие городские организации, подчеркивая, что вхож туда запросто. И то, что Золотов таким примитивным способом пытается произвести впечатление на столь искушенного собеседника, как следователь прокуратуры, выдавало в нем человека недалекого. По существу дела он фактически ничего не сообщил. - Все шло нормально, послушали музыку - я записал последние диски, еще ни у кого нет... Выпили, у меня хороший бар - "Камю", "Бордо"... Гале стало нехорошо, не надо было коньяк с шампанским мешать, я отвел ее наверх, слышу - Маринка кричит. Сбегаю в "кают-компанию", - Золотов испуганно выпучил глаза, - она в истерике, а Федор - на полу! Вначале думал, это он спьяну, гляжу - в сердце кортик... Золотов перевел дух и снова вытер вспотевший лоб. - Это же надо... В моем доме... Ну скажите, мне это надо? - Он заискивающе посмотрел на меня, ожидая сочувствия и ободрения, мол, конечно, вам это не надо, но не волнуйтесь, вы же не виноваты... Сочувствия не последовало, и он, сокрушенно вздохнув, продолжил: - Тогда я позвонил в "Скорую помощь", они вызвали милицию - завертелось. Конечно, неприятно: допросы, осмотры, понятые, одним словом, скандал... - Почему вы заявили, что произошел несчастный случай и Петренко сам напоролся на кортик? - Так я ж, когда звонил, так и думал. А потом Маринка рассказала, что это она его... - За что же? - Да разве ее поймешь? Ревела все время, толком ничего не добился. Полез он к ней, что ли... А вам она разве не объяснила? В этот момент мне не понравился его взгляд, настороженный и цепкий, не соответствующий растерянной позе и недоумевающему лицу. - Что вы можете сказать о своих гостях? - Я сделал вид, что не обратил внимания на вопрос, и Золотов не переспросил. - Люди как люди, - он сделал неопределенный жест. - Подробней, пожалуйста. - Да я их мало знаю. Разве что Галку... - Я понял, что Марочникова проинформировала своего друга, о чем мы с ней говорили. - Маринка - ее подружка, но встречался я с ней раз пять, и все больше в компаниях. Знаете, толчешься в своем кругу... Перебросимся словами, потанцуем - и все... С Петренко - можно считать, шапочное знакомство. Но, по-моему, по женской части он любитель: смотрел на Маринку, как коршун на цыпленка... А там кто его знает! - Как же вы собрались под одной крышей - четыре малознакомых человека? - Да так... От скуки. И потом, знаете, как бывает: я - с Галкой, она позвала подругу, а та привела своего парня... Так сказать, четверо в одной лодке... Мне не жалко, дача большая, места всем хватит, думал, компанией будет веселей. - Золотов опять печально улыбнулся, приглашая к ответной понимающей улыбке. - А вышло вон как... - А что вы называете "своим кругом"? - Я не удержался от вопроса, который хотел задать еще Марочниковой. - Ну, - Золотов задумчиво склонил голову, пощелкал пальцами, подбирая нужные слова. - Это люди с одними интересами, сходными наклонностями, похожими привычками. Которым есть о чем говорить, приятно общаться, проводить время... - Друзья, что ли? Но почему тогда вы так мало знаете о своих друзьях? Золотов демонстративно поморщился. - Ну почему обязательно друзья? Экипаж баркентины "Кейф". Встретились, отошли от надоевшего берега, с его обязанностями, заботами, хлопотами, работами... Видите, даже в рифму - я балуюсь стишатами на досуге... И поплыли по морю развлечений, отдыха и удовольствий. Вот и все! Он обрадованно щелкнул пальцами, будто ухватил удачную мысль. - Вот у вас уйма знакомых милиционеров, следователей, судей. Но не все же они ваши друзья? И не о всех вы много знаете! - Это профессиональная сфера. А что общего между озеленителем Золотовым, продавщицей парфюмерного магазина Марочниковой, маникюршей Вершиковой и моряком торгового флота Петренко? - Федун у нас человек случайный. Золотов запнулся, мне показалось, что фраза вырвалась непроизвольно и сейчас он об этом жалеет. - Хорошо, остаетесь вы, Марочникова, Вершикова. Что вас объединяет? Какие интересы, наклонности, привычки? Золотов улыбнулся, на этот раз не печально, а весело и добродушно. - Так сразу разве ответишь? Отношения между людьми - материя сложная... Но для меня интересная. Я люблю пофилософствовать, заглянуть в суть вещей. Как-нибудь можем побеседовать, но не в такой строгой обстановке... Он улыбнулся еще шире, обнажив сильно выступающие клыки. - Когда все эти формальности закончатся, с удовольствием вернусь к нашему разговору. Помню, в институте... - Кстати, а почему вы по специальности не работаете? - перебил я его излияния. - Вечный вопрос! - Золотов стер с губ улыбку. - А зачем? Деньги те же, сам за себя ответчик, за тридцать оболтусов голова не болит. Показателей глупых с тебя не спрашивают - успеваемость, посещаемость, дисциплина, план по макулатуре. И сам себе хозяин - не привязан к классу целыми днями напролет. Подписав протокол, он направился к двери, но внезапно вернулся, будто забыл что-то на моем столе. Оказалось - наоборот, хотел оставить. - Вы не могли бы передать это Вершиковой? На стекло легла яркая пачка сигарет "Мальборо". Такие окурки я изъял с места происшествия. - Фирменные, - пояснил Золотов. - Марина их очень любит, а достать почти невозможно. - Как же вам удается? В тоне вопроса отчетливо проявилась неприязнь к свидетелю. Плохо. Непрофессионально. Но добродушный рубаха-парень Валерий Золотов ничего не заметил. Или сделал вид, что не заметил. - Только не подозревайте меня в связях с заграницей, - он шутливо поднял растопыренные ладони. На безымянном пальце левой руки туго сидел массивный перстень. - Просто я знаю людей, через которых можно раздобыть хорошие сигареты... Да и другую мелочь: очки, авторучки, зажигалки... - Спекулянтов? - Ну что вы! - обиделся оскорбленный в лучших чувствах порядочный человек Валерий Федорович Золотов. - Нельзя же всех под одну гребенку? Есть моряки, летчики, журналисты, выезжающие за рубеж... Да и дипломаты! Мои друзья часто возглавляют делегации, туристские группы. Естественно, привозят сувениры, естественно, их дарят! Разве это противозаконно? Или аморально? - Успокойтесь, я не хотел вас обидеть. Пришлось сделать усилие над собой, чтобы произнести эту фразу, но она подействовала: не помнящий обид Валерка Золотов мгновенно успокоился и вновь разулыбался. - Да ничего, всяко бывает. Отдайте, пожалуйста, Маринке, покурит, расслабится. Ей сейчас тяжело... И передайте, если можно, привет. Дескать, спрашивал о здоровье, беспокоился. Девчонке будет приятно. А поддержка ей сейчас нужна, ой как нужна... Скорбно склонив голову, Золотев вышел из кабинета. Я потянулся, встал, размялся, похрустел пальцами, затекшими от авторучки. Несколько минут поболтал по телефону с женой. Походил из угла в угол, от сейфа к окну и обратно - шесть шагов в каждую сторону. Было тихо, только с улицы доносился детский гомон и стишки, которые я уже давно выучил наизусть: "Гуси, гуси, га-га-га! Есть хотите? Да-да-да! Ну летите. Серый волк под горой не пускает нас домой!" Под окном был детский сад, и если чуть подвинуть стул влево, то прямо из-за стола можно увидеть песочницу, грибочки и маленьких, беспокойных и шумливых обитателей этого малышиного царства. Работать не хотелось. Я вернулся к столу, выдвинул средний ящик, спрятал в него раскрытую книжку. Белов потерял бы дар речи от столь вопиющего нарушения трудовой дисциплины! "... Но восемь блокирующих спутников на стационарных орбитах беспрецедентная мера, принятая на закрытом заседании Чрезвычайного Совета, - красноречиво сообщали осведомленному человеку, что дело не в радиации, а в более серьезной опасности, представляющей угрозу разумной жизни во всей Галактике, ни больше ни меньше! Горик, подобно многим, в эту опасность не верил и чуть не поплатился - я вытащил его, можно сказать, из-за черты..." Я захлопнул ящик. Интересно, но удовольствия от такого чтения - никакого. Давая отдых зрению, я закрыл глаза и увидел кукольно-красивую Марочникову, опухшую от слез растрепанную Вершикову, пытающегося произвести впечатление респектабельного человека Валерия Золотова. Он мало похож на заботливого друга, еще меньше - на бескорыстного утешителя. А если отбросить чушь про дарящих сувениры дипломатов, то фирменная пачка "Мальборо" стоит у спекулянтов от пяти до семи рублей - в зависимости от насыщенности рынка. Таковы факты. Я открыл правый ящик, среди сломанных авторучек, линеек, карандашей, ластиков и целой кучи всякой ерунды, разобраться с которой смогу только в очередной субботник, нашел черную каплю складывающейся семикратной лупы и только после этого взял оставленную Золотовым пачку. Резко прозвенел телефонный звонок. Сдержав нехорошие слова, я поднял трубку. - Зайцев! - Приветствую, Юрий Владимирович! Как живздоров? На проводе был майор Фролов - замнач райотдела, курирующий уголовный розыск. - Твоими молитвами, Степан Сергеевич, - рассеянно ответил я, не отрываясь от линзы. - Опять без ножа режешь? Месяц ведь заканчивается! Жалобный тон у Фролова не получался, но старался он от души. - Вершиковой обвинение не предъявлено, потому карточку на лицо, совершившее преступление, выставить не могу, - монотонно пробубнил я, ведя увеличительное стекло вдоль склейки целлофана. - Ну а в какое положение ты нас ставишь? Статкарточки нет, значит, на районе висит нераскрытое убийство! Да с меня голову снимут! А за что? Подозреваемая-то у тебя в камере! К чему же бюрократизм разводить? Дальнейший разговор известен наперед: "Не бюрократизм, а соблюдение соцзаконности... - Формализм - не законность... - Процентомания - тем более... - У нас общие цели... - Прокуратура не отстаивает ведомственные интересы..." И т.д, и т.п. - Извини, Степан Сергеевич, потом поговорим: у меня люди. Линия склейки была ровная, без задиров... Ни заусениц, ни царапин, целлофан прилегает ровно, ни складочки, ни морщинки. Похоже, пачку не вскрывали. Я сложил лупу, бросил на место. Повертел сигареты, щелкнул ногтем, чуть было не понюхал. Прошел в смежную с кабинетом длинную, кишкой, изрядно захламленную комнату, отыскал ультрафиолетовую лампу, выключил верхний свет. Или вскрывали, но чрезвычайно искусно. Сейчас посмотрим... Поднес пачку "Мальборо" к тусклому синему пятну. Синими, как у утопленника, руками повертел ее так и этак, снова этак и опять так. Флюоресценция - признак свежести клея - не появлялась. Вышел из пропыленной комнатки, постоял, щурясь на дневной свет, у окна, прогулялся из угла в угол, снова сел за стол, лезвием аккуратно вскрыл целлофановую склейку, осторожно освободил пачку, открыл, высыпал сигареты перед собой на стекло. Длинной тонкой иглой проколол каждую от среза до фильтра. Где-то на восьмой или девятой пришло ощущение, что занимаюсь ерундой, но, как всегда, довел дело до конца. И ощутил стыд. Не оттого, что добрых тридцать минут провозился с невинными сигаретами, это, в конце концов, моя обязанность: передача подследственному, да еще подозреваемому в убийстве, не шутка - вдруг там записочка на папиросной бумаге, которая перевернет следствие с ног на голову, или пара-тройка сильнодействующих пилюль, или еще что-то подобное, в практике всякое бывало... А стыдно стало за ожидание, что обязательно найду нечто запрещенное, за уверенность, что не потратит Валерий Золотов пять рублей просто так, за здорово живешь, что не способен он заботиться бескорыстно о другом человеке. За плохие мысли стыдно стало, ибо плохо о других думают только скверные люди, и не оправдаешься, что, мол, следователь постоянно в дерьме копается, оттого ему всюду гадость мерещится... Ладно, самобичеванием тоже увлекаться нельзя, а то недолго впасть в другую крайность, когда законченного подлеца под лакированной маской не распознаешь... А они маскироваться горазды, особенно если соберутся с себе подобными и станут вкруговую, в свой круг, со своими нормами и правилами, своей моралью и своими законами. Свой круг... Марочникова, Вершикова, Золотов. Что же между ними общего? И что произошло там, на загородной даче? Странное дело - допрошены все очевидцы трагедии, но никаких новых обстоятельств по сравнению со вчерашним днем, когда я располагал только первичным материалом, не прибавилось. Факт убийства налицо, есть труп, есть признание убийцы. Но обстоятельства и причины преступления по-прежнему непонятны. Неясно и многое другое в этой истории... Но путей восполнить пробелы уже нет: все, кого можно допросить, допрошены. Впрочем, остался еще один свидетель... Кортик был устаревшего образца и напоминал католический кре