Месть Мориарти

Мистер Шерлок Холмс послал за инспектором Кроу через неделю.

— Ну как, мой дорогой Кроу, уже оправились? — поинтересовался он, довольно потирая руки.

— Все еще чувствую себя полным простофилей, — вздохнул Кроу. — Этот мерзавец Мориарти выставил меня таким идиотом, что хорошему настроению просто взяться не с чего.

— Ваши домашние дела, похоже, пошли на поправку.

— А вы откуда знаете? — встревожился Кроу.

— Простое наблюдение. У вас новая булавка и вид человека, о котором неплохо заботятся. Держу пари, вы все же топнули ногой.

— Да, топнул.

— Хорошо, хорошо, — рассеянно отозвался Холмс, набивая табаком трубку. — Надеюсь, вы не станете указывать мне на зловредное влияние никотина, — добавил он с улыбкой.

— Вовсе нет. Признаться, я высоко ценю благотворные достоинства табака. — Достав из кармана трубку, инспектор последовал примеру великого детектива.

— Отлично. — Холмс затянулся и с довольным видом выдохнул струйку дыма. — В мире нет друга лучше Уотсона, но он имеет привычку постоянно напоминать мне о моих же слабостях. Впрочем, должен сказать, он правильно делает, что не дает мне забыть о них.

— Хотел бы я познакомиться с доктором Уотсоном, — закинул удочку Кроу.

— Нет, нет. — Холмс решительно покачал головой. — Этому не бывать. Есть вещи, допустить которые я не желаю. Пусть остается в неведении относительно и наших нечастых встреч и в особенности, наших совместных предприятий. Уотсон не должен знать, что Мориарти жив.

— Кстати, где он сейчас?

— Если бы я знал. — Некоторое время Холмс сидел неподвижно, погрузившись в раздумье, потом встрепенулся. — А, так вы имели в виду Уотсона?

— Да.

— А я уж подумал, что Мориарти. — Великий сыщик вздохнул. — Уотсона я снова отправил в Корнуэлл. Мне и самому придется в ближайшее время вернуться туда — иначе упреков не оберешься. Я, кажется, уже упоминал, что доктор Мур Эгер прописал мне отдых.

— Так почему же вы не едете?

— Выговорил себе немного времени, сославшись на то, что заказал несколько книг и должен немного поработать в Британском музее. Предлог вполне безобидный, но Уотсон знает, что я интересуюсь валлийским языком и намерен в свое время опубликовать статью по сему предмету. Так что мне удастся отвлечь его на какое-то время. А теперь, Кроу… Вы готовы совершить небольшое путешествие?

— Путешествие? Но куда?

— В Париж, куда же еще, мой дорогой друг? Мы знаем, что Мориарти взялся за старое. Также мы с вами знаем, что он причастен к тому корнхиллскому делу и убийству Тома Болтона. Нам известно, что он взял на прицел и вас, Кроу. Взял и почти свалил. И при всем этом единственный имеющийся в нашем распоряжении точно установленный факт — это встреча Гризомбра с Морнингдейлом.

— Верно.

— Вы согласны со мной, что Морнингдейл и Мориарти — одно и то же лицо?

— Я в этом убежден.

— У нас есть описание Морнингдейла, однако ж никто не удосужился навести справки об этом человеке. Находясь в Париже, он не мог все время оставаться в отеле «Крильон». Кто-то должен был его видеть и даже разговаривать — этих людей, Кроу, необходимо найти.

Простая, но неопровержимая логика рассуждений Холмса в очередной раз поразила воображение инспектора. Конечно, детектив прав — на данном этапе какие-то ключи можно обнаружить только в Париже.

Отель «Ланхем» на Ланхем-плейс — здесь также находиться знаменитая церковь Всех святых Нэша — представлял собой величественное строение в готическом стиле, занимавшее площадь в добрый акр. В его шестистах с лишним комнатах могли разместиться две тысячи гостей. Облюбовали отель главным образом странствующие американцы, хотя обслуживались и прочие иностранцы самого разного положения, так что прибывший сюда Санционаре вовсе не испытал каких-либо неудобств.

Если что-то его и встревожило, так это отсутствие встречающих на вокзале. Уж не случилось ли чего с коллегами? В конце концов, о своем приезде он уведомил их заранее, телеграфом.

Опасения, впрочем, рассеялись, когда итальянский гость, расписавшись в регистрационной книге, получил записку на фирменном бланке отеля, в которой Гризомбр от лица своего и Шлайфштайна просил Санционаре устраиваться в номере, отдыхать после утомительного путешествия и ни о чем больше не беспокоиться. Они, писал Гризомбру, что его навестят в самое ближайшее время, как только все организуют.

Вот только будет ли у него время навести справки о местожительстве мистера Джошуа Смита и его дочери? Оскорбительное поведение отца и дочери возмутило и до глубины души оскорбило Санционаре, и мрачные мысли преследовали его до самого конца путешествия. Тем не менее он проявил осторожность и больше на глаза не попадался. В Париже Санционаре намеренно задержался на ночь, чтобы только не ехать с ними к побережью и не пересекать на одном пароходе Пролив.

Разместившись в роскошном, заказанном заранее номере, он решил оставить Смитов в покое, по крайней мере до тех пор, пока не заручится поддержкой и помощью друзей, Гризомбра и Шлайфштайна.

Отослав служащего, вежливо осведомившегося, не нужно ли разобрать вещи гостя, Санционаре в первую очередь привел себя в порядок. Не хватало только, чтобы кто-то чужой рылся в его чемоданах, одежде и белье. В Риме со всем этим прекрасно справлялись Бенно и Джузеппе, а иногда даже Адела. Здесь же он решил справиться со всем сам.

Удалившись в спальню, Санционаре открыл чемодан и принялся вынимать рубашки, воротнички и белье. Аккуратно сложив рубашки в пустой ящик комода, он вернулся за брюками, пошитыми на заказ перед отъездом, когда вдруг нащупал под одеждой что-то твердое и незнакомое. Сунув руку поглубже, итальянец дотронулся до какого-то странного предмета. Нахмурившись, он вытащил находку.

Это был небольшой сверток из тонкой оберточной бумаги. Санционаре развернул бумагу и инстинктивно отбросил предмет, которым оказалось уже знакомое ему ожерелье — три нити рубинов и изумрудов, соединенных серебряными цепочками, и великолепная подвеска в виде крупного ярко-красного камня. Украшение Карлотты! То самое, которым он так восторгался и о котором столько думал в ту первую, драматическую ночь путешествия.

Взгляд его случайно нашел зеркало, и увиденное в нем поразило Санционаре. Он с трудом узнал себя в полноватом, далеко не молодом мужчине с бледным от шока лицом, сжимающим дрожащими пальцами искусное ожерелье.

Он перевел взгляд от отражения в зеркале на украшение. Что это? Сон? Едва ли. Камни в его руках выглядели вполне настоящими. Он хорошо рассмотрел их за обедом в вагоне-ресторане и много раз имел дело с драгоценностями в прошлом, чтобы ошибиться. Но как? Откуда? Почему? Ключи от багажа все время оставались при нем. Бенно? Похоже, что да. Должно быть, этот негодяй, вопреки всем его инструкциям, каким-то образом украл ожерелье еще до прибытия в Париж. Раздобыть запасные ключи от чемодана труда не составляло, и возможность спрятать украденное в чемодан у него тоже была. Заговор? Или просто глупость, продиктованная желанием отомстить от имени хозяина его обидчикам? Спросить было не у кого — Бенно уже возвращался в Рим.

Озадаченный, Санционаре тяжело опустился на кровать, все еще сжимая ожерелье. Хранить у себя такую вещь крайне опасно, но не выбрасывать же ее!

Он постарался рассуждать логически. Скорее всего до Парижа Смиты исчезновение ожерелья не заметили, иначе его, несомненно, задержали бы во Франции и не позволили уехать в Англию. Если же они обнаружили бы отсутствие драгоценности потом, его допросили бы по прибытии в порт или уже в Лондоне.

Упоминал ли он в разговоре со Смитами, в каком отеле намерен остановиться? Вроде бы нет. Двадцать четыре часа. Может быть, чуть больше. Если Гризомбр и Шлайфштайн не появятся за это время в отеле, он уедет — с ожерельем. Тогда от этого дурацкого путешествия будет хоть какая-то польза. Да, рисковать, оставаясь в отеле сверх двадцати четырех часов, он не станет.