Отцовская скрипка в футляре (сборник)

Стуков откинулся на спинку стула, в упор разглядывал Щербакова с усмешкой. Вот сидит он перед ним, выпятив подбородок, светлые глаза из-под очков в позолоченной оправе так и стригут. Благоухающий сидит после бритья, розовощекий, уверенный в себе, в своем праве подправлять, менять продуманное…

Такой небось ни разу в жизни не глотал голодную слюну, не растягивал на несколько раз зачерствелую краюху хлеба, не месил грязь в рваных опорках, не донашивал латаный-перелатаный отцовский пиджак. Такому все готовым на блюдечке поднесли: и сытость, и уют, и университетский «поплавок», и капитанские звездочки на погоны. В этаком-то хрупком возрасте…

А он, Василий Николаевич Стуков, за свои немалые уже годы выше глаз похлебал всякого лиха, и горького, и соленого, и горячего до слез. К тридцати годам, в возрасте этого пижона, он только до погон младшего лейтенанта дотянулся. Один просвет, одна звездочка… Так-то… И все-таки это был просвет в его жизни.

Стуков видел себя сейчас то в кабине ЧТЗ на дальнем поле родного колхоза, то в свежевырытом окопчике у лафета противотанковой пушки. И на экзаменах в заочной юридической школе он видел себя. И хотя тогда ему уже подкатывало под тридцать, и на заношенном кителе горели ленточки наград и нашивки за ранения, дрожал на экзаменах бывший сержант как пятиклассник: выпадет или нет счастливый билет. Выпал! Получил бывший сержант высокое право пребывать в этом кабинете, за этим столом. Так неужели он употреблял свою власть во зло людям, неужели не заслужена репутация, пусть в границах всего лишь района, но прочная репутация строгого и справедливого следователя.

Но высказать все это заезжему человеку было невозможно, и Василий Николаевич, сознавая, что молчание уже становится неприличным, вздохнул, отвернулся от Щербакова и посмотрел в окно на улицу в рыхлых сугробах, по которой тридцать с лишним лет вышагивал на службу в райотдел, улицу, на которой ноги помнили каждый ухаб. Посмотрел на присаженные снегом домики: их обитателей он всех знал в лицо, знал многие подробности их жизни, и они знали его, старшего следователя капитана Стукова, и — он истово верил в это — относились к нему с почтением.

Наконец Стуков очнулся от своих дум, сказал печально:

— Да, тридцать пять лет я на службе, в кабинете этом, при исполнении. Бит, терт и молот на всех жерновах. Не стану кривить душой, и доследования случались, и оправдания в судах, и прекращение дел. Воспринимал самокритично. Делал надлежащие выводы, А тут как про отмену своего постановления узнал, ровно кто меня обухом огрел по темени. Который день будто не в своей памяти хожу. Душу гложет стыдоба… Неужто в этот раз просмотрел чего, склевал старый воробей дармовую мякину. — Стуков подался через стол к Денису, понизил голос, продолжил доверительно: — Да ежели у меня хоть грамм сомнений был в причинах гибели Юрия Селянина, я бы не стал дожидаться вашего приезда, до Генерального Прокурора дошел бы, вел бы следствие хоть три года, пока бы не доискался до истины. Ведь Стукова в районе стар и мал знает. И у всех капитан Стуков в авторитете. Такая в службе здесь, в глубинке, особенность. Просматриваемся со всех сторон…

В другую минуту Денис шуткой постарался бы рассеять тягостное настроение Стукова, но сейчас, когда сам полной чашей испил досаду за себя, он не годился в утешители.

Сначала не без скепсиса: ищет самооправдания, а затем с участием слушал Щербаков исповедь Стукова и думал о том, что этот капитан давно уже вышел из капитанского возраста, но, судя по всему, не обойден славой Шерлока Холмса районного масштаба. И вот сейчас, когда эта слава в зените и старослужащему следственной службы перед отставкой и выходом на пенсию забрезжила майорская звездочка, на его седую голову обрушилось доследование дела, которое он считал «железным». Теперь старик опасается, что его надежды на почетную отставку находятся под угрозой… Сколько таких Стуковых встречал он в скитаниях по районам. Они раздражали Щербакова самоуверенностью и упорством в отстаивании своих позиций, а случалось, и заблуждений.

А Василий Николаевич Стуков слабо улыбнулся Денису, вздохнул и сказал, не скрывая обиды:

— Отзывается, говорите, лестно обо мне наш полковни… А вот не согласился с моей версией о несчастном случае, командировал вас, товарищ капитан, ворошить «битое» дело, хотя мы с вами и в одном чине.

— Случается, — попробовал успокоить Денис. — Но вообще-то я рад, Василий Николаевич, что вместе станем ворошить. Ведь вы, так сказать, абориген. Знаете районные условия и всех действующих лиц досконально.

— То-то и есть, что районные, — злорадно подхватил Стуков. — Вы в областном управлении озираете всех с больших высот. А спуститесь-ка на грешную землю, в нашу обстановку. Районную…

— И чем же они так сложны, — усмехнулся Денис, — эти ваши «районные будни?»

— А тем и сложны, что районные, тесные. Здесь расстояния невелики. Что бы где ни стряслось, район гудит назавтра, — он окинул Дениса пытливым взглядом — понимает ли тот подтекст его речи? — и продолжил напористей: — А тут не рядовой случай — погиб парень, да еще на глазах многих людей. Все только твердили: Касаткин задавил Юрия Селянина. В таком гуде нашему брату следователю не оглохнуть мудрено. Да еще сам Касаткин с его признаниями и раскаянием, — Стуков замолк, вспоминая те давние дни, и продолжал откровенно: — А я ведь не оглох, не поддался слепой очевидности, не допустил произвола. Навеки стал врагом Павлу Селянину, но эксгумировал тело его погибшего сына, подверг комиссионной областной экспертизе. И спас свободу Касаткину…

Денис, заражаясь горячностью и гордостью Стукова за свою следовательскую честность, не удивляясь быстрой смене своего настроения и отношения к этому, видимо, совсем не простому и неоднозначному человеку, проговорил:

— Да, Василий Николаевич, в областном управлении все, кто знакомился с делом, по достоинству оценили вашу удачу.

Перед глазами Дениса снова как бы открылись страницы знакомого дела. Уважаемые в области судебно-медицинские эксперты писали:

«Причиной смерти Юрия Селянина является глубокая прижизненная травма правой лобно-височной кости. Эта травма может быть следствием сильного удара по голове Юрия Селянина твердым тупым предметом. Не исключено нанесение травмы выступающими частями движущейся автомашины. Не исключено также приведшее к смерти повреждение головы Юрия Селянина, полученное при ударе о дорожный грунт в результате падения… Перед наездом автомашины Касаткина погибший лежал поперек дороги на правом боку, что исключает возможность смертельного повреждения правой лобно-височной кости Юрия Селянина в результате удара колесом автомашины под управлением Касаткина. Хотя удар баллоном автомашины по телу Юрия Селянина, судя по материалам дела, свидетельским показаниям, действительно имел место. В результате тело Юрия Селянина изменило первоначальное положение, оказалось лежащим вдоль дороги, и шапка слетела с его головы. Случаи, когда колесо автомашины не переезжает тело, а отталкивает его от себя в сторону, — известны. С учетом единственной прижизненной травмы правой лобно-височной кости, отсутствия других повреждений на теле и одежде пострадавшего, отсутствия следов протектора на теле Юрия Селянина, следует считать, что переезда Юрия Селянина автомашиной Касаткина не произошло. Вывод: к моменту наезда колеса автомашины под управлением Касаткина на лежавшего на дороге Юрия Селянина последний был уже мертв…»

Денис как бы наново перечитал этот основной в деле о гибели Юрия Селянина документ. И хотя все еще не мог заглушить в себе чувство признательности к профессионализму седовласого капитана, все же остудил себя: полковник Макеев командировал его сюда не для реверансов и комплиментов. Да и нельзя не признать, что в данном деле Стуков все-таки проявил себя не безупречно. Двинулся было правильным путем, да пошел на компромисс с самим собой и замер, остановился на полдороге… Денис вздохнул и проговорил с мягким укором:

— В материалах экспертизы сформулированы три возможных причины гибели Селянина: удар по его голове твердым тупым предметом, травма от выступающих частей движущейся автомашины и, наконец, повреждение головы, полученное при ударе о дорожный грунт в результате падения… Вы же, Василий Николаевич, справедливо сняв обвинение с Касаткина, почему-то напрочь исключили возможность умышленного удара Селянина по голове преступником и возможность наезда на него автомашины не Касаткина, а другой, которую видел с крыльца слесарки ДОЗа свидетель Яблоков, кстати, почему-то так и не допрошенный вами. А избрали из возможных трех вариантов наиболее простой и, простите меня, легкий для завершения следствия — вариант падения погибшего на дорогу.