Компромат

На кухне она готовила, вязала, шила, стирала, подключив к водопроводному крану новую стиральную машину, на кухне смотрела портативный телевизор. Только спать отправлялась в отдельную, с роскошным мебельным гарнитуром спальню.

Лена в детстве была не такая, как теперь. Ласковая, нежная, послушная, мамина помощница.

Переходный возраст, который из хилого, капризного Максима сделал крепкого, уверенного в себе парня, на Лене отразился противоположным образом.

Клавдия терялась в догадках, не ведая, как противостоять своенравию, эгоизму и недетской жестокости дочери.

Она боялась признаться себе, что Лена вышла из-под материнского крыла и оказалась юной женщиной, которая естественным образом становилась соперницей хозяйке дома.

Иногда, после особенно бурной ссоры с дочерью, Клавдия вспоминала давний разговор с мужем и ловила себя на том, что зря тогда поддалась своим чувствам и не сделала аборт. И тут же спохватывалась, гнала от себя прочь эту жуткую мысль.

Только теперь, оказавшись перед реальной возможностью потерять Лену, она поняла, насколько дорогим и любимым человеком была дочь.

Насквозь промокшая, вошла Клавдия в свой подъезд.

И только на лестнице поняла, что пришла домой, хотя собиралась вернуться в прокуратуру. Так уж, видно, устроен человек — в минуту опасности ноги сами поворачивают к дому.

Дверь отворил муж и, удостоив Клавдию коротким хмурым взглядом, заковылял на кухню, стуча своим костылем-шваброй.

По его виду она поняла, что новостей нет.

В комнате Максима попискивал компьютер.

Отжимая на ходу мокрые волосы, Клавдия прошла туда.

Скрючившись, как вопросительный знак, Максим сидел за компьютером и сосредоточенно выстукивал пальцем по клавишам.

— Привет, ма, — не оборачиваясь, сказал он, — чем порадуешь?

— Это я у тебя хотела узнать.

Максим вздохнул.

— Тружусь, как видишь. Слово какое-то дурацкое, ни в одном словаре ничего похожего не могу обнаружить. ХРЮКАЛОНА она и есть ХРЮКАЛОНА.

Клавдия вздохнула.

— Сколько можно тебе говорить, — не сиди сгорбившись. Осанку испортишь, будешь кривой, как сабля.

Федор сидел на кухне, уставившись в газету.

— Федь, давай хоть поговорим. Устала я, — пожаловалась она, садясь за стол, — просто сил никаких нет… Не знаю, где зацепки искать. Была в Смоленском переулке, разыскала старуху, которая меня на встречу с этим гадом проводила…

— И что?

— Ничего, — сокрушенно покачала головой Клавдия. — Бабка как бабка. Ей только денег дай, она хоть на Северный полюс кого угодно отконвоирует. Правда, узнала я, что приходил к ней странный человек по имени вроде Василий Васильевич. Он-то и нанял старуху.

— Интересные дела, — Федор Иванович поморщился и смолк.

Клавдия не стала его больше тревожить.

Спасибо ему, старается держать себя в руках, хотя весь на нервах, синюшные круги под глазами, похудел, осунулся.

Раньше бывали у них серьезные размолвки, переходившие в шумные скандалы. Это происходило, когда рабочие свои дела Клавдия ставила выше домашних.

В конце восьмидесятых случилась чудовищная история. О которой они старались не вспоминать, но которая дамокловым мечом висела над обоими.

Из служебного стола Клавдии пропали важные документы.

— Я точно помню, они лежали вот здесь. Вчера вечером перед уходом положила и заперла ящик на ключ, — говорила она Чубаристову, который холодным взглядом следил, как она паникует. — Вот ключ, и замок не взломан…

— Странно, — цедил Чубаристов, но в голосе его не было сочувствия.

— Куда они могли деться? Ума не приложу!

Документы касались деятельности одного сомнительного кооперативного объединения. Это были фальшивые накладные, поддельные расписки и еще много чего подобного, за что председателю объединения светил кругленький срок.

— Клавдия Васильевна, — ласково улыбался ей председатель, невысокий округлый человек с сияющей лысиной, до неприличия похожий внешностью и говором на тогдашнего главу государства, — должен вам сказать, что у вас напрочь отсутствуют ростки нового мышления. Мы живем в эпоху больших свершений, когда экономика государства совершает крутой поворот… это дело понимать надо.

— Я понимаю, — отвечала Клавдия, — только вот объясните, зачем подписи банковских служащих подделывать?

— Ах, Клавдия Васильевна, — сокрушенно качал головой председатель, — сразу видно, насколько вы неискушенный в этом вопросе человек. Ничего мы не подделывали. Все по закону. Знаете, как генеральный секретарь сказал: «Частная инициатива должна приветствоваться и поощряться!» А вы не поощряете. Нехорошо получается. Боюсь, будут у вас неприятности.

Частная инициатива председателя кооперативного объединения заключалась в том, что за полтора с небольшим года он умудрился перекачать из государственного кармана в собственный несколько десятков миллионов долларов, занимаясь махинациями на рынке цветных металлов.

Он купил себе виллу на Канарских островах, дом в Лондоне и семикомнатную квартиру на Елисейских полях в Париже. И уже собирался распрощаться с любимым государством и махнуть в далекие края, когда обиженный компаньон отнес компрометирующие документы в прокуратуру.

Радетель нового уклада в экономике был арестован в аэропорту Шереметьево-2, можно сказать, у самого трапа самолета.

Эти-то важные материалы и пропали из закрытого стола Дежкиной.

Разразился скандал.

Городской прокурор — в тот год им был Олег Витальевич Комов, личность весьма малопримечательная, — брызгал слюной и орал в своем кабинете так, что было слышно на первом этаже здания.

— Что это значит?! — Он тряс перед лицом Клавдии голубеньким листком. — Как вы смели! Да я вас! В порошок… Под суд!

Голубенький листок, пришедший на имя городского прокурора по почте, содержал информацию о том, что старший следователь горпрокуратуры Дежкина Клавдия Васильевна за крупную взятку согласилась уничтожить документы по делу о хищении в особо крупных размерах.

Партия была разыграна с блеском.

Клавдии светил солидный срок в местах не столь отдаленных.

Председатель кооператива загадочно улыбался и разводил руками.

Анонимка подобного же содержания пришла и на завод к Федору Ивановичу.

На заводе немедленно собрали коллектив и принялись обсуждать преступное поведение супруги коммуниста Дежкина Федора Ивановича.

Федор Иванович сидел, сгорбившись, на скамейке в углу сцены и не смел поднять глаз.

Коллектив выступал грозно и единодушно.

Слово «позор» хлестало несчастного Дежкина наотмашь.

Измочаленный, он пришел домой… и закатил супруге такую истерику — небо дрожало.

В прокуратуре на основании анонимки завели дело.

Сотрудники старались обходить Дежкину стороной, а при случайных встречах в коридоре отводили глаза.

Председателя кооператива выпустили на свободу и принесли извинения.

— Помоги, Витя, — взмолилась Клавдия, — я не знаю, что происходит, но дело нечистое. Посоветуй!

Чубаристов мрачно поглядел на нее и ничего не ответил.

На следующий день ее отстранили от работы.

Возвратившись домой, Клавдия узнала, что и Федора Ивановича перевели на другое место с зарплатой пожиже и отобрали учеников.

«Человек, который не может навести порядок в собственной семье, не имеет права воспитывать других», — безапелляционно объявил Дежкину начальник цеха.

Все закончилось столь же внезапно, как и началось.

Председатель кооператива был найден мертвым в собственном гараже. Он задохнулся выхлопными газами любимого «мерседеса».

Одновременно при странных обстоятельствах исчезли его компаньон, тот, что некогда доставил в прокуратуру компромат, жена, ведавшая бухгалтерскими счетами, и несколько сотрудников.

Деньги со счетов кооператива возвратились в государственную казну.

Спустя несколько дней Клавдии позвонила из приемной прокурора секретарша Люся и объявила, что дело о взятке закрыто в связи с тем, что обнаружены пропавшие документы и следствием доказана непричастность Дежкиной к происшедшему.