Неделя холодных отношений

– Говорил же я тебе за ужином – не ешь больше пяти котлет подряд! А ты всё жадничал.

– Сейчас бы и шестая не помешала…

Невидимое небо дышало на них небольшим добрым снегом.

Зависть

Зря он всё-таки оставил верхнюю тёплую куртку в машине.

У тяжёлой калитки пришлось долго ждать, и почти сразу же неприятно посыпались за воротник острые снежинки.

Ещё два охранника играли в карты в душном предбаннике.

Он знакомо кивнул им, но верзила всё равно подошёл, заставил поднять руки, быстро провел ладонями по бокам. Так же молча полез к нему в сумку.

– Там только веник. И полотенце….

– Проходи.

Баня была натоплена предусмотрительно хорошо.

– Добрый день.

– А-а…, вот и бухгалтер наш умный наконец-то пришёл! Привет, Кирюха! Давай, присоединяйся!

За прочным деревянным столом сидели трое.

С братьями Утюжниковыми, Давидом и Михаилом, он был знаком уже почти год, а вот третьего человека, гораздо старше их, в чёрных непроницаемых очках, видел впервые.

Пока Кирилл расстёгивал спортивный костюм, снимал кроссовки, трусы, и набрасывал на себя тёплую простыню, он всё пытался угадать, кто же этот третий. Было немного неприятно, ведь договаривались-то они совсем о другом…

– Проходи, садись. Вот сюда, сюда, не стесняйся. Знакомься, – старший из братьев вытер руку о полотенце, пожал протянутую руку Кирилла. – Привет ещё раз. Знакомься. Это батяня наш с Мишкой. Напросился сегодня с нами. Говори при нём о делах смело, не молчи.

Старик высоко повернул голову в сторону Кирилла.

– Парнишка, как там, на улице, погода-то сейчас?

– Ветер очень сильный, снег начался, заметает.

– Непогода, значит, какая-то серьёзная к нам собирается! Наверно, бешеный повесился. Мести будет, пока не похоронят.

Кирилл промолчал, взялся открывать себе бутылку пива.

Судя по всему, братья заходили в парную уже не один раз. Их одинаковые, мощные, мускулистые тела бугрились кругло, блестели прозрачным по́том и банной влагой. Старик тоже сверкал мелкой лысинкой под седыми мокрыми волосами.

Да и выпито по-семейному было уже немало.

Папаша-Утюг посмеивался, раздёргивая к пиву жёсткого вяленого леща и облизывая наугад сухонькие пальцы.

«Да он же слепой!».

Конечно! Как же сразу не удалось это заметить. Хорошо, что вовремя.

– Кирилл! Ну, чего ты?! Смущаешься всё, молчишь! Наливай себе, давай, махнём за встречу!

Давид подбодрил его, протягивая бутылку водки и стакан.

– Может, я тоже сначала в парную.… А потом уже и выпьем, и поговорим. А?

Он попытался встать, направляясь в дальней двери, но Мишаня, не поднимая плотного зада со скамейки, остановил его рукой.

– Погоди малешко.

– Там ещё кто-то есть?

– Да так, товарищ тут наш хороший как раз сегодня объявился. Попариться любит, но вот, представляешь, посторонних стесняется.

Давид прищурился.

– Пока….

И братья сочно, в голос загоготали.

Тощее тело старшего Утюжникова выглядело уж очень неприятно.

Дряхлое, морщинистое…. Татуированные пальцы рук. Старые голубоватые рисунки расплылись на бледной коже.

«Грибка заразного с этим кадром подхватить можно….».

По сравнению с ним сыновья, обширно разукрашенные точными и тонкими цветными изображениями, выглядели гораздо опрятнее.

Старик тоже хихикал, смущённо прикрывая ладошкой щербатый рот.

– Давай, парнишка, догоняй-ка нас. Выпей, уважь. А то голосок у тебя какой-то чаморошный, неправильный. Додик, наливай мужчине!

Из закусок на столе присутствовали только две глубокие эмалированные миски. В одной ещё оставалось много остро пахнущей и сочной квашеной капусты, а во второй плавали в коричневом соусе четыре большие котлеты.

Выпили. Старичок поспешил занюхать хлебом и опять первым заговорить.

– Дед мой, Елизар, прадедушка-то ваш, сынки, много мне чего в детстве про Челябу рассказывал, как они там, в неволе, металлургический завод строили. Говорил всегда, что без водочки-то они с корешами и обедать не садились….

С запозданием бодро крякнул, опустив стакан на стол, Мишаня.

– Эх, хорошо!

– Хорошо-то хорошо, когда выпьешь, да ишшо…

– Батя, так времена-то раньше у вас какие были!

– Какие, какие… Люди были тогда другие, вот что я тебе, Додик, скажу! Отец мой после войны как на тракторе работал! Он один любил пахать. Главное тогда было – гектары по норме выбрать! Привяжет он бинтик к гусенице – это чтобы поле для первого раза смерить – и пошёл! Сам в валенках худых на работу бегал, а гектары для колхоза исправно выдавал.

Роняя изо рта длинную капусту, захохотал Мишаня.

– Скажи ещё, что и ты, батя, тоже героизмом на полях отличался!

– Не скажу, обманывать не буду! Раньше люди и работать по совести могли, и разбойничать по понятиям. У кого что и как тогда получалось, а сейчас какой фраерок мелкий зашибёт случайно немного гро́шей – и всё, воняет от него разными одеколонами, сразу же в депутаты такой человек лезет! Депутат из него…

Старик разволновался, бросил на стол вилку.

– Депутат.… А самому по-хорошему срок корячится.

– Всё, хорош! Забыл, что тебе так нельзя переживать? Особенно после парилки.

Давид приобнял отца и сделал серьёзное лицо.

– Не слушай ты этого придурка.

Даже и не стараясь прожевывать закуску до конца, Мишаня продолжал весело фыркать в притиснутые ко рту волосатые кулаки.

– А ты, Кирилл, чего притих?! Расскажи, как там дела продвигаются, чего с документами? Пивка холодненького не хочешь?

Давид внимательно посмотрел на него, потом – на брата.

– …И просвети нас, где это Вадимка Лукин так долго от своих лучших друзей скрывается? Машину говорят, вроде, он свою разбил? Из-за этого, что ли, на глаза людям-то не показывается?

Мишаня опустил голову на стол и подрагивал плечами.

– Или это ты его куда спрятал, чтобы перспективы себе очистить?

– Да брось ты, Давид, несерьёзно это…

– Согласен, не в масть. И всё-таки, что с Вадимом-то будем решать? Ты же гарантировал вроде, что придумаешь, как его из дела выключить, как нам долю Вадимкину через его отца купить? Не получается? Или джентльмены эти, в пиджаках-то которые, успели наобещать тебе чего другого?

– Нет, что ты…

– Как эти москвачи-то себя ведут? Не просекли ещё, что ты с нами дела делаешь?

В эти мгновения нужно было обязательно улыбнуться. Кирилл широко раздвинул твёрдые губы.

– Понты гонят. Говорят они много, но всё не по делу.

Мишаня наконец-то вытер рот.

– А классно ты, Кирилл, придумал, как этого придурка сделать холодным! А где закопал-то его? Покажешь? Ну, даёт мужик! Во, батя, какие бухгалтеры у нас есть решительные!

«От столичных хамов хоть пахнет приятно…».

Кирилл имел все основания считать себя умным, тонким, образованным. И было обидно, что многие их тех, с кем ему приходилось вести дела, не хотели замечать и ценить в нём таких особенных качеств.

Поведение москвичей оскорбляло, но уровень местных бандитов был изначально ниже, и здесь он надеялся на бо́льший успех, на собственную хитрость и чутьё.

«А, может, это Утюги что-то с Вадимом сделали? Потом и меня так же… Если про всё узнают».

Давид отвлёкся на телефонный звонок. Отвернулся от стола, резко что-то ответил и, продолжая разговаривать в стороне, подозвал к себе брата.

Оставшись в одиночестве Утюжников-старший поёрзал по скамейке, подсел очень близко к Кириллу.

– Парнишка, ты не обращай внимания особо-то на слепоту мою. Я привык, и ты, в случае чего, помалень привыкнешь. Люди только вот по-разному к слеподырам-то относятся. Ну, бабы, те вообще.… Вот уже много лет как я такой, сколько раз женщины на меня натыкались, чуть с ног не сбивали. «Не видите, что ли?» – говорю. «Ой, извините!». А мужики, даже поддатые, ни разу меня не толкнули.