Неделя

Анатолий Глебов

Неделя

В семь часов утра двадцатого июля, в воскресенье, отрывисто загудели паровозы. Завыла тоненьким голоском единственная сирена. Тревога!

Петр Нилович Степанов, сменный мастер паровозного депо, немолодой человек с бледным, изможденным изнурительной болезнью лицом, вышел на крыльцо своего старенького домика, стоящего на глинистом пригорке над путями. Зеленоватые острые глаза его с тревогой вглядывались в безоблачное, сияющее небо.

Ровно четыре недели назад в такое же погожее воскресенье началась война. Для крупного железнодорожного узла Б. ее начало фатально совпало с... открытием городского парка культуры и отдыха в бывшем имении князя Ш., которое за годы революции оказалось в самом центре разросшегося города.

Не успели открыться свежеокрашенные ворота парка, как зазвучала по радио памятная речь товарища В. М. Молотова... Петру Ниловичу невольно вспомнился этот день. Так же ясно было летнее утро, так же радовала глаз голубизна знакомого с детства озера...

Вдруг Петр Нилович вздрогнул и от волнения схватился рукой за изгородь, отделяющую его двор от соседского огорода. Он увидел вблизи солнца, в слепящем сиянии лучей неясные, быстро скользящие за облачной дымкой очертания трех самолетов, стремительно пикирующих прямо на узел.

Сердце заколотилось в груди старого машиниста. С пригорка ему прекрасно видны были все парки станции. Десятки товарных и несколько пассажирских составов стояли на запасных путях. Сколько дней уже рабочие узла только и говорили об этом! Опасались, как бы не было несчастья при таком скоплении вагонов. Начальник станции соглашался с этим, но медлил с принятием мер, ссылаясь на то, что-де запаздывает документация. А беда — вот она, буквально уже над головой!

Внезапно словно продолговатые искры оторвались от самолетов и тотчас исчезли. Это блеснули на мгновение в лучах солнца сброшенные бомбы и сразу стали невидимыми от возросшей скорости падения. Послышался противный, леденящий сердце свист, и через каких-нибудь пять-шесть секунд Степанов услышал грохот. В нескольких местах взметнулись черные столбы земли и дыма. Один из столбов поднялся, как показалось мастеру, прямо над веерным депо.

Петру Ниловичу сегодня не нужно было итти на работу. Однако он, что-то взволнованно прокричав выбежавшей жене, бегом бросился к депо.

Утренняя смена еще не пришла. Но люди в депо уже были. Первым, как обычно, явился секретарь партбюро паровозной бригады Александр Михайлович Бубнов — скромный, спокойный человек с сильной проседью в черных жестких волосах. В течение многих лет профсоюзной и партийной работы на транспорте он привык приходить в цех раньше смены, чтобы предупредить возможные неполадки. На этот раз похвальная привычка Александра Михайловича оказалась как нельзя более кстати. Не успел он, продолжая слушать утреннюю радиосводку, выглянуть в окно, чтобы увидеть причину тревоги, как раздавшийся свист перешел в дикое завывание и тут же раздался совсем рядом оглушительный удар. Ходуном заходило здание. Зазвенели выбитые стекла. Круто покачнувшись несколько раз, каким-то чудом устоял на месте графин с водой. Бубнов не отрывал оцепеневшего взгляда от продолжающей плескаться внутри графина воды. Его привел в себя чей-то крик.

Выскочив тотчас наружу, он увидел на путях несколько рабочих. Бомба попала в один из цехов. Бросились туда. Цех весь был завален обломками крыши. Станки, пол, стены покрылись густой красновато-серой пылью. Кто-то обнаружил тело убитого машиниста В. И. Угловского. Потом нашли под обломками работника депо В. Аполлонова. Подбежав к нему, Бубнов увидел лужу крови, изорванную, окровавленную штанину... Аполлонову оторвало ногу.

Секретарь партбюро бросился к телефону, вызвал врачебную помощь. Взгляд его упал на часы. Сейчас придет смена! Как большевик он обязан немедленно сделать все, чтобы не задержать ударной работы для фронта. И, собрав людей, оказавшихся под рукой, Бубнов энергично занялся расчисткой рабочих мест и приведением цеха в порядок. Вот уже восемь. Быстро сходилась встревоженная смена. Узнав о несчастье, рабочие бросились помогать Бубнову, и через двадцать минут цех приступил к обычной работе. В восемь тридцать уже поставили на промывку очередной паровоз. Отлично вел себя в эти минуты, помогая Бубнову, секретарь цехового партбюро, приемщик НКПС Дмитрий Иванов. Распоряжаясь деловито, без суетни, он сразу создал в цехе спокойную рабочую обстановку.

Это было первое серьезное боевое крещение узла, первые жертвы войны. Одиночные налеты врага, правда, бывали уже и до этого, но не причиняли сколько-нибудь существенного ущерба. Узел Б. находился еще в глубоком тылу, и никому не приходило в голову, что фронт может приблизиться вплотную. Сегодняшний случай заставил, однако, самым серьезным образом вдуматься в неоднократно уже повторявшиеся настойчивые призывы советской и партийной печати о борьбе с благодушием, о необходимости изжить настроение мирного времени, перестроить всю работу подлинно по-военному. Идя вечером домой, Бубнов с особенной тревогой поглядывал вокруг на вереницы вагонов, скопившихся на узле. Кто знает, какие грузы скрываются под пломбами? Что, если сегодня ночью или завтра опять повторится налет?

Хотя это и не имеет прямого отношения к служебным обязанностям Бубнова как паровозника, но необходимо завтра же самым серьезным образом поставить в парторганизации вопрос о разгрузке узла.

Однако нового налета не было ни ночью, ни на следующий день. Это вновь успокоило тех, кто еще не изжил беспечности мирного времени. К сожалению, среди них был и начальник станции. Но следующее же утро вновь напомнило ему и другим о грозной опасности.

Снова около семи часов утра вражеские самолеты небольшой группой прорвались к узлу и сбросили бомбы. На этот раз были нанесены некоторые повреждения и пострадало несколько паровозов и вагонов, в частности четырехосный вагон, груженный бельем. Силой взрыва белье взметнулось на телеграфные провода и долго трепыхалось там на ветру, словно сигнализируя о бдительности людям, которые ее утратили.

Вечером назначено было совещание партийно-хозяйственного актива узла, которое, вероятно, занялось бы вопросом о разгрузке парков, если бы... события его не предупредили. Начальнику станции пришлось жестоко поплатиться за свою беспечность, как и военному коменданту. Люди узла получили боевой урок, который огненным тавром врезался в их память на всю жизнь и способствовал превращению всего коллектива в закаленную, бесстрашную, готовую к любым боевым случайностям крепкую организацию.

Петра Ниловича Степанова налет застал на этот раз в депо. Подобно Бубнову, он пришел часа за полтора до смены, чтобы почитать газеты, послушать радио, поговорить с товарищами, заранее порасспросить машинистов о ставящихся на ремонт паровозах. Еще не начало смеркаться — было минут двадцать восьмого. Разговорившись с одним машинистом, командированным с дальней сибирской дороги, Петр Нилович узнал, что машинист встречал Сергея Мироновича Кирова, и сам, необычайно оживившись, стал рассказывать ему о своих встречах с Миронычем. В свое время Степанов как «двадцатипятитысячник» был направлен в колхоз. Без отрыва от производства, продолжая ездить на паровозе, он одновременно состоял председателем ближнего колхоза и работал так образцово, что партийная организация делегировала его на XVI партийный съезд.

В жаркий июльский день, вот такой же, как сейчас, машинист Степанов шел по оживленным улицам Москвы. А в мандатной комиссии, как только он назвал свою фамилию и предъявил документы, к нему подошел, улыбаясь, коренастый подвижной человек, в котором он сразу признал Кирова, и, поздоровавшись, стал расспрашивать о работе, о колхозе, о настроениях там и на железной дороге. Во время их разговора в дверях появился высокий черноусый человек с внимательными темными глазами. Киров сейчас же подозвал его.