Унесенные блогосферой (СИ)

Вадим слушал очень внимательно, иногда кивал, будто соглашался, иногда лицо его выражало недовольство, время от времени он щурился, как будто собирался протестующе заявить что-то вроде «ну, это уж слишком», однако почему-то он молчал, а Вика продолжала:

– Но действие гормонов недолговечно. «Любовь живет три года». Или чуть больше, или чуть меньше… Как бы то ни было, примерно через два с небольшим года ваш брат начал скучать. Скучать по прежней жизни, по тихим вечерам в библиотеке, по таким же, как он сам, замкнутым интровертам и одухотворенным искателям. По всем этим ненормальным, которые так непохожи на обычных нормальных людей, которые такие сложные, но такие свои. Но как сдать назад? Слишком много сделано громких заявлений. Слишком прочно он завяз в другой жизни, почти три года – для современной науки большой срок. Все, с кем он работал, сотрудничал или соперничал ушли далеко вперед. Да и Светлана была бы резко против, а бросать женщину с ребенком – это уже совсем никуда не годится. Ваш брат все это понимал и глубоко страдал…

– Ничего не понимаю! – воскликнул Вадим, резко вскакивая с места.

– Пока все по тексту, – ответила тетка, напряженно наблюдая за гостем. – Вадим, вы сказали, что почти не общались с братом в последнее время? – продолжала она. – Не после женитьбы, что было бы более логично, если бы он обиделся на ваш негативный отзыв о молодой жене, а именно в последнее время. То есть Валера замыкался, отдалялся постепенно. Эмоция росла, депрессия усугублялась тем сильнее, чем больше Светлана пыталась развлечь мужа. А ведь она пыталась. Она неплохая, вы сказали, и ни в чем не виновата. Верно! В меру своих сил она пыталась сделать все, чтобы муж не скучал. Но жить в окружении вечных валентинок и рекламных плакатов… О, это сущая пытка, если ты воспитан в иначе. Ваши родители заведомо испортили вас с братом для беззаботной жизни эпохи потребления. Поэтому, чем больше старалась Светлана на поприще праздника, тем больше тосковал Валера. Сколько это могло продолжаться? Пять, десять лет, могло и всю жизнь. Если бы не роковое стечение обстоятельств.

– О, господи, какое еще роковое стечение? Что за терминология? – прошипел Вадим, наступая на нас от окна темным силуэтом.

– Роковые обстоятельства – это конгресс, – продолжала Виктория, не обращая внимания на его реакцию. – Город выигрывает сумасшедший грант и проводит не просто всероссийский, а всемирный конгресс физиков. Город в растяжках и рекламе, по ТВ идут сюжеты о звездах отечественной и мировой науки, посетивших наш город. Вашему брату звонят и пишут старые знакомые, многие из которых еще не в курсе того, что Романихин-младший больше не в науке. Коллеги выступают с докладами по теме, которая ему далеко не чужая. Вот он, как говорят психологи, триггер. Вот он безжалостный башмак, наступивший на больную мозоль. У парня раскрылись глаза – прятаться больше не за что. Скучная работа менеджера, глупая круговерть развлечений, жена любимая или уже не любимая? Прекрасная? Да, безусловно. Но какова цена обладания этой красотой? Ребенок, который воспитывается у бабушки и дедушки, потому что его родная мама просто не готова к своим материнским обязанностям. Возникает резонный вопрос: чего ради все эти жертвы? И вот со всеми этими вопросами в голове он приходит вечером домой, а там… лобстеры.

Я украдкой посмотрел на Вадима. Куда клонит Вика он, конечно, сообразил, но теперь, когда прошла первая бурная реакция, он спокойный и бледный, как от болезни, снова занял свое место в кресле.

Обычно даже в делах о клевете или оскорблении, люди начинали требовать доказательств: более существенных улик, чем просто слова. «Это только текст!», – кричали осрамившиеся журналисты. – «Это вовсе не моя гражданская позиция!».

Вадим же сидел неподвижно, вперив холодные глаза в точку пространства недалеко от Викиной головы и, как говорят в таких случаях, весь превратился в слух. Главное, чтобы он не превратился в гнев. Я снова глянул на ящик, где лежала тревожная кнопка.

– Я только никак не могла понять про кляп, – продолжала Вика. – Что за странные манипуляции? Вставить кляп, потом вытащить его, потом снова вставить, придушить. Кляп вставляют, чтобы жертва не кричала, а вот вынимают… Вынимают, само собой, не для того, чтобы дать ей возможность звать на помощь. И действительно, Светлана почему-то не стала звать соседей, когда кляп вынули, хотя она была жива в этот момент, но не попыталась спасти себя. Не логично… Но если мое предположение верно, то все эти манипуляции легко объяснить желанием преступника поговорить. Да, именно, поговорить. Когда Валерий засовывал Светлане кляп, он был еще только преступником, избивающим в порыве ярости свою жену, но не убийцей. Он не собирался убивать. Предположить такого не мог. И она поверила ему. Она думала, что скажет то, что тот хочет услышать и все закончится. Вернется прежняя жизнь… Что же хотел услышать ваш брат? Обещание больше не есть лобстеров? Вряд ли. Не таскаться по ресторанам? Мелко. И тут, как всегда, мне помог другой текст из далекого прошлого, о котором я давно забыла. Немамия – страшный диагноз эпохи потребления. Приглушенный материнский инстинкт, нежелание заниматься воспитанием ребенка, который отходит на второй план, не выдерживая конкуренции с хлопотами по поддержанию статусного имиджа. Ребенок-кукла. Вот что тревожило вашего брата не меньше, чем крах собственной научной карьеры.

«Ты идеальная мамочка для нашего сына», – эта фраза на разные лады несколько раз повторена Валерием на стене Светланы. Чуть ли не единственное его личное высказывание. Однако должны быть улики – от просто нерадивой мамаши до «мальчика с обожженными ножками» все-таки согласитесь – далеко. Тут мне помогли соседи и очень неожиданно. Следователи считают, что опрос соседей не дал ничего. Мол, все согласны, что семья идеальная, крики слышали, но подумали, что это наркоманы и больше ничего. Однако одна довольно экстравагантная, если не сказать сумасшедшая женщина заявила о том, что Света отводила больного ребенка в садик. Никто не обратил внимания. Действительно, даже если и так, какое это имеет отношение к убийству? Кроме того, гражданка Новикова и вправду производит впечатление абсолютно больного человека: обзывается, подглядывает за соседями в глазок, кричит, носит странные наряды… Но я ей поверила и знаете почему?

– Потому что она цитировала Шекспира? – не удержался я.

– И поэтому тоже, – улыбнулась в мою сторону тетка и сразу же снова стала серьезной. – Но главным образом потому, что она умеет наблюдать. Мы сейчас слишком заняты и, крутясь в вечном цейтноте, не замечаем очевидного. Все соседи сказали о Свете и о Валере то, что те им транслировали: идеальная семья. Но у той странной женщины в тюрбане было гораздо больше времени. Когда-то она работала в театре и привыкла наблюдать. Не важно, действительно ли она там была билетершей или актрисой, кстати, все-таки первое, я проверяла. Главное, что там она научилась наблюдать за людьми и подмечать детали. Пусть даже у соседки не все в порядке с головой, но этой всевидящей и всеслышащей головы вполне хватало, чтобы замечать очевидное: неработающая мамаша водила в садик температурящего, рыдающего ребенка. Вашим родителям, Вадим, я лично не смогла задать вопрос: слишком уж трудно было с ними встретиться, но я попросила Бориса спросить вашу мать, что она думает по поводу того, как ее невестка обращалась с сыном. И что она, думаете, мне ответил? Правильно, она не стала отвечать на этот вопрос. Отказалась отвечать. В данной ситуации – это хуже, чем соврать. Так откуда эти признания на стене Светланы?

– Создавали видимость? Как всегда? – спросил я, потому что Вадим не двинулся с места и не повел ни одним мускулом, являя страшный статуарный вид.

– Нет. Валера не идиот, как мы могли убедиться. Он хорошо изучил психологию своей жены, поэтому он сделал попытку убедить ее теми средствами, которыми пользуется она сама. Если все ее друзья увидят, что она идеальная мама, возможно, ей придется стать такой. Он простил бы ей все. Он любил ее, как ни странно, и был готов жертвовать собой. И он просил только одного: стать хорошими родителями! Ребенок, сын, тот, кто мог бы воплотить все то, чего не воплотил отец. Ребенок – это была единственная надежда вашего брата вырваться из круга потребления…