Ослепительный оскал

думаете, он умер?

Вопрос был задан чересчур в лоб, но Сильвия смогла его принять. Внешне мягкая и неуверенная, она имела достаточный запас сил.

– Если бы он умер, я бы знала. Я не могу в это поверить. Я надеюсь, что он сделал последний рывок от своей матери и от денег, которые принесла его деду земля.

– Вы действительно хотите, чтобы он вернулся?

Она помедлила, потом ответила:

– По крайней мере, я должна знать, что он в безопасности и ведет сносную жизнь. Во время войны он сбивал вражеские самолеты, и все же остался ребячливым и слишком большим мечтателем. Неподходящая женщина может разбить ему жизнь.

Сильвия глубоко вздохнула.

– Надеюсь, я не очень мелодраматично говорю?

– По-моему, вы говорите очень хорошо. Может быть, вы только даете слишком большую волю своему воображению.

Я заметил, что она не слушает меня, и замолчал.

Ее мысли блуждали по каким-то далеким извивам, и она попыталась воплотить это путешествие в слова.

– Он чувствовал угрызения совести из-за денег, которые никогда не зарабатывал. Это еще усугублялось тем, что он разочаровался в своей матери. Чарльз хотел страданиями искупить свою вину. Он хотел, чтобы вся его жизнь была искуплением. Он мог выбрать женщину, которая заставила бы его страдать.

В свете луны ее лицо казалось девственно белым. Мягкость очертания ее губ и подбородка нарушалась угловатыми тенями.

– Так вы знаете, какого сорта была эта женщина? – спросил я.

– Не совсем. Вся моя информация получена из третьих рук. Детектив передал миссис Синглентон те сведения об этой женщине, которые получил от буфетчика отеля. А миссис Синглентон рассказала мне.

– Поедемте туда со мной, – предложил я. – Я угощу вас выпивкой. Надеюсь, спиртное вы употребляете?

– О нет, я никогда не была в баре.

– Вам же двадцать один год.

– Дело не в этом. Мне уже пора идти. Я всегда читаю ей перед сном. Спокойной ночи.

Я наклонился чтобы открыть ей дверцу и увидел, что по лицу ее, как весенний дождь, текут слезы.

Глава 13

Когда я вошел, двое филлипинцев бросили на меня любопытные взгляды и тотчас потеряли ко мне интерес. Напротив входа под мавританской аркой стоял за конторкой помощник управляющего с видом святого в смокинге. Над аркой горела красная неоновая надпись «Контина». Завершив в холле необходимые формальности, я вышел в патио. В тени сидели парочки. Я быстро прошел в бар.

Это была большая Г-образная комната, украшенная картинами, изображавшими бой быков, синяя от дыма и шумная как обезьянник. Вдоль стойки бара пестрели белые женские плечи, синие и клетчатые вечерние пиджаки. У мужчин были неестественное здоровые самоуверенные лица спортсменов, никогда не имевших шанса на успех, если не считать их успеха у женщин. Тела женщин, казалось, были больше наполнены смыслом, чем их головы. Где-то за стеной оркестр заиграл самбу. Некоторые плечи и вечерние пиджаки ринулись прочь от стойки.

Работали два бармена: проворный юнец, южноамериканского вида и редковолосый мужчина, державший в