Неформат

О'Лай с волочащимся поводком сначала метался, потом, когда на поводок стали наступать, нервно реагировал на одергивания, потом осерчал, уселся на пол и, воя, стал шарить нехорошим взглядом вокруг, ища меня.

Тем временем Ленка пыталась собрать с пола какие-то тряпочки, но танцующие наступали и наступали на них, она тянула и тянула, была уже красной и злющей. Левик в стороне угорал от хохота. Расфуфыренная теща оттащила Наума подальше и делала вид, что увлечена светской беседой со своим спутником и не имеет к происходящему религиозному мракобесию никакого отношения, но периодически метала в меня старые недобрые взгляды. У Наума было лицо человека, не понимающего как он мог оказаться в подобном месте без оружия.

Когда наши с Умницей кони поравнялись, я цапнул его за локоть.

— Боря! — повернул он ко мне вдохновенное лицо. — Радуйся! Мы с тобой привезли этим евреям реликвию! Этот свиток читал сам Старый Рэбе! А до него еще много кто! Свитку столько лет, что для него в музее даже создали специальный микроклимат!

— ГДЕ???!!! — заорал я. — В каком музее?! Ты что, спер музейный экспонат?!

Умница счастливо смеялся:

— При чем тут я?! Это все ты! Слава Богу, таможня тебя не зацепила. Да брось, это даже не чемодан фальшивых баксов! Мелочь! Лет на пять максимум! Ха-ха-хааааааа……

Наши кони, почуяв недоброе, вовремя разъехались в разные стороны.

Толпа пела и плясала. Я пытался спешиться, но коню это было пофиг, он танцевал, зажав мои ноги подмышками. Вспомнив рассказы коллег из конной полиции, я уже было собрался сунуть ему под нос зажигалку, но тут меня спас О'Лай. Он как раз догадался поискать меня на верхнем уровне, встретился со мной взглядом, обрадованно взвился и вцепился в штаны моего коня. Конь понес отборную брань. Я спешился и попал в объятия рыдающей Ленки, которая хоть и тише, чем окружающие, но тоже вопила:

— Боря! Я все знаю! Прости меня!

Теща из-за ее спины ласково смотрела на меня и даже один раз подмигнула.

В Наумовом «Вольво» мы могли бы разместиться и вшестером, но Умница предпочел продолжить праздник. Теща поинтересовалась породистая ли это собака и замолчала, погрузившись в изучение родословной О'Лая. Наум сообщил, что меня уже чуть не уволили за прогул, да он вовремя вмешался, и теперь мое отсутствие оформлено как отпуск. Так что в этом году отдых мне больше не светит, что, впрочем, не так страшно, поскольку мне все равно было бы не до отпуска — скоро меня переведут на весьма ответственную должность.

Уже перед Иерусалимом, на одном из последних подъемов, теща повернулась ко мне и сообщила светским тоном:

— Ну, вроде ничего документы. А вообще, как там Москва? Люди, архитектура? Не было ли каких случайных встреч?

— Была одна встреча, — не удержался я. — Разговорился с одним старичком, он в парке на скамеечке грелся. Назвался Яковом Лазаревичем Гольдфельдом, представляете?

Теща всплеснула руками:

— Ну надо же! Жив сволочь! Левик, знаешь кто это? Это тот самый следователь, который вел мое дело в тысяча девятьсот пятьдесят третьем году. Нас называли «кремлевские отравители»…

— Ба, я знаю, — сказал Левик, слышавший это чаще, чем «Красную шапочку». — И только смерть Сталина спасла тебя от Сибири…

— Подожди, — недовольно каркнула теща. — Так что этот Гольдфельд, Боря? Конечно меня уже не помнит?

— Наоборот. Прекрасно помнит. Вы произвели на него в свое время очень сильное впечатление. Он даже уверял меня, что раису не выжить, потому что это именно вы его отравили, представляете?

Теща слегка покраснела, резко отвернулась и сказала Науму:

— Фу, глупости какие! Из ума выжил совсем! — и вдруг хихикнула.