Неформат

Тут нас пробило. Через несколько минут в зал заглянул официант и испуганно исчез. Еще через несколько минут он вернулся с хозяином. Мы все еще хохотали в три глотки, но коллективная истерика немного ослабла. Санька уже мог показать жестами хозяину, что все нормально.

Умница застыл, презрительно глядя поверх трех корчащихся в смехе придурков. На лице его угрюмом отражались лишь отблески мыслей об отмщении. Я, приложив ладони к скулам, пытался показать Умнице жабры, а Санька, сняв галстук, крутил его над головой, изображая винт вертолета. Плоткин содрогался в смехе и размахивал руками, как дрессированная горилла, крутя огромный штурвал океанской яхты. Наконец, я выдавил:

— Ди… ина… плывет… сейчас… в открытом море… хрен знает где… То есть… она… Умница! Она плывет в шам… шампанском… среди пузырьков!

Умница чуть скосил на меня вопросительный взор, но удержался.

— Да! — продолжил я. — Не смотри на меня так! Я говорю правду! Дина. В шампанском. Шампанское — в яхте.

— Ы-ы-ы! — взвыл Санька, гребя руками.

Но я смог продолжить:

— Яхта — в открытом море… Море — хрен знает где.

— Идиот, — снисходительно, но все же обеспокоенно ответил Умница. — А сосчитать, что Дина не могла за несколько часов из Москвы перенестись в открытое море — на это у тебя мозгов не хватает?

Тут уже Эфраим заколотил по столу, как заяц по барабану и, наконец, выдавил:

— Она… фальшивая! Как доллары! Всё, всё фальшивое!

Санька в это время махал перед носом Умницы двумя пальцами, пока ему не удалось членораздельно произнести:

— Дина-два! Так?

Умница облизал пересохшие губы, сел. Потом заложил ногу за ногу и светски спросил:

— Ну и что? А что же тут смешного? Считаете себя такими крутыми и умными, а деньги у Плоткина жена родная увела, да?

— Вторая! Жена-два! — снова заржал Санька. — Плоткин, прости, ради Бога, хоть твоего, хоть моего, так?

— Хоть десятая. Мне-то какое дело, — холодно продолжил Умница. И вдруг простонал с надрывом: — Ну почему, почему дуракам всегда везет? Ведь если бы не эта нелепая случайность со Светиком, деньжищи бы уже были на счету моего агентства! А так… Ну ясно, что вышло. Светик звонит Дине из больницы… в аварию попала, не приду… а Дина, по глупости, решила, что это была не авария, а подстроенное покушение… испугалась… подалась в бега… Чего вы ржете? Все логично.

Описать творившееся с нами было невозможно. Смех наш уже не был общим, мы распались на три индивидуальных смеховых генератора и гоготали каждый по отдельности и каждый над своим. Мы уже не видели ни друг друга, ни Умницы. Он вообще размылся от выступивших у меня слез и теперь плавал мутной черной рыбкой в зеленой воде. И эта рыбка, кажется, била плавниками и орала:

— Почему вы теперь-то ржете, дебилы?!

Наконец, я слегка отдышался. И смог объяснить ему, почему мы ржем. Умница смотрел на меня широко открытыми глазами, в которых плавало детское недоумение от неправильного устройства этого мира. Потом он глаза прикрыл, подозрительно шмыгнул носом и вообще как-то увял. Но через пару минут слегка встрепенулся:

— Ты врешь опять! Я же со Светиком в запароленной гостевой план действий обговаривал еще позавчера!

— Ахха, — кивнул я. — Да лана, ГАОН, не тормози нахреф. Ацтой ты, троян моржовый. А мы со Светиком — неформат, мы жжом. Ы?

— Всё? — помертвевшим, но гордым голосом спросил Умница.

— Фсё! — ответил я.

— Зачем же она?

— Ненавидит, когда втемную ее юзают, — развел я руками.

— Еще и звонила утром… Тебе подыгрывала зачем-то…

— Ей тоже захотелось поюзать тебя втемную.

Умница поморгал, склонил голову. Потом тихо спросил:

— А ты зачем? Всё это?

— Не зачем, а для чего. Сначала мне нужен был паспорт. Потом я придумал, как мы с тобой избавим нашу маленькую страну от Ронена.

— Это и так ясно. А издеваться так зачем?

— А это уже не зачем, а за что. За то, что скрыл от меня, что могу вернуться. За то, что и меня юзал втемную. За жену-блондинку, которая тебе «дает всё», — я перечислил это и понял, что главную причину мне даже озвучивать не хотелось. Невыносимо было представлять, как Левик читал про меня все то, что ГАОН писал ПОЭТКЕ.

Потом мы поглощали остывший, но все равно вкусный ужин. Молча.

Потом Умница швырнул на стол купюры.

Потом он, походкой зомби, шел к двери. И вдруг, уже открыв ее, обернулся. И мы увидели его вполне розовое и живое лицо:

— Смешно. Девчонка ведь совсем… Ты же, Боря, все время рядом был. А она увела у тебя из-под самого носа такие деньги! Эх ты, МЛАДШИЙ детектив. Я решил — чего на тебя обижаться… Свои люди — сочтемся. До встречи в Шереметьево. О, надо же! И Шереметьево у нас тоже — «два»… Хммм… Пока-пока.

Несколько секунд мы смотрели на закрывшуюся за Умницей дверь.

— Ну теперь ты доволен. Так? — хохотнул Санька.

— Почти, — честно сказал я. — Одну вещь упустил. Ронену зуб не выбил.

— Зачем? — удивился Плоткин.

— Для концепта! — хором ответили мы с Санькой.

26. Итого

Санька вызвался отвезти нас с шарпеем в аэропорт. По дороге рассказал, что уже практически отмазал Мишку от фальшивомонетного дела, поскольку чувствует нашу ответственность за судьбу парня. В общем, Михаэль пойдет как свидетель, а сегодня-завтра его уже выпустят под подписку о невыезде. О чем можно свидетельствовать, а о чем нельзя, парень уже знает, так что Эфраиму нечего бояться. А освободившаяся Светикина дача — очень кстати. И подработать парень сможет в банке, будет тренировать Санькиных охранников, а то зажрались и обленились, так?

В аэропорту нас уже ждал вполне бодрый Умница с Диной-2 и большой набитой сумкой, которую он тут же всучил мне, пояснив, что это всё они с Наденькой покупали по списку Ленки и надеются, что ей все понравится. Стоило, конечно, недешево, поскольку все приобреталось в хороших проверенных фирменных магазинах, а не на занюханных рынках, вот чеки, так что дома подсчитаешь сколько должен. Там еще квитанции за продление твоего загранпаспорта и за российскую визу.

— Спасибо, — злобно сказал я, взваливая на плечо этот тяжелый баул. — Ты настоящий друг моей жены.

Документы О'Лая были в полном порядке — Светик и тут оказалась на высоте. Принявший «на посошок» и приободрившийся, он суетился вокруг меня, чувствуя изменения своей собачьей судьбы и привлекал симпатии к нам обоим, во всяком случае какие-то объедки улыбок доставались и мне. Так что все предполетные формальности мы миновали легко, хотя по-настоящему легко мне стало лишь после того, как я сдал в багаж тяжелый Ленкин баул.

Полет прошел нормально. Я отсыпался после предотлетного загула. Умница делал то же самое. Зато встреча оказалась бурной.

На выходе было черным-черно от любавических хасидов. При появлении Умницы они затихли. Он вскинул руку в приветственном жесте, и толпа издала ликующий вопль. Умницу подхватило черное цунами и вознесло на плечи огромного хасида. Карабас-Барабас загарцевал по залу, а толпа завихрялась вокруг него, распевая и приплясывая. Я успел заметить маленькую группку моих родственников, не решавшихся к нам приблизиться.

— Где?! — возопил один хасид.

— Где?! — подхватил другой.

— Где-где-где?!!! — подхватил хор.

Умница медленно поднял длань и плавным торжественным жестом указал на мой, вернее Ленкин баул.

С почтительными возгласами, но безумными глазами, толпа ринулась к моей тележке. Я было хотел встать на защиту собственности, но меня ласково подхватили черные воды, и я обнаружил себя сидящим на плечах вороного хасида, уже гарцующего рядом с тележкой. Разграбление баула я наблюдал с высоты новообретенного социального и духовного положения.

Молнию на бауле заело, поэтому его растерзали по живому. Ленкины тряпочки разлетелись по залу. Краем глаза я увидел нечто кружевное, зацепившееся за кнейч, стянутое с него, с ужасом рассмотренное и засунутое в карман. Остальное затаптывал кордебалет. А счастливый солист черного балета, выхвативший большой сверток из моего баула, уже отшвырнул упаковку, воздел над головой старинный свиток Торы и осторожно вращался с ним, запрокинув застывшее в счастье лицо.