Вторая невеста

Я не помню, как это случилось… Мы боролись, он упал и потерял сознание… Я схватила шарф… При драке он разорвал мой браслет, подвески посыпались на пол, я ползала и подбирала их… — Она помотала рукой перед лицом Федора. — Я умирала от ужаса, что откроется дверь и кто-нибудь войдет. Потом я стояла под дверью, прислушиваясь. В коридоре было пусто, и я выскользнула через черный ход в тупичок. Меня никто не видел. Судьба всегда за меня. Знаете, Федор, у каждого из нас есть кто-то, кто ведет нас, и не дай бог, чтобы он выпустил нашу руку…

Я поехала к театру, ожидала Максима почти до восьми, но он не пришел. И я поняла, что он сбежал. Он снова сбежал, и где его искать, я не имела ни малейшего представления. Я звонила ему снова и снова, но он не отвечал.

А потом мы с вами сидели в «Детинце», я не могла оставаться одна, мне было страшно. Вы взяли меня за руку, и я поняла, что вы, Федор, мой единственный друг, который понимает меня, на которого я могу положиться. И я вам рассказала все… почти.

А потом нас увидел это ужасный тип, журналист. Он перелез через ящики с цветами, и вечер был смят, настроение ушло.

Она замолчала. Смотрела, улыбаясь, на Федора. Покачивала головой.

— А ночью мы пили холодное вино на веранде, помните? Светила луна… Итальянцы говорят, что луна притягивает мужчину к женщине. Я чувствовала, что нас тянет друг к другу… Помните, Федор? Но это оказалось ложью, к сожалению.

Я, наверное, проклята. Вся наша семья… Меня снова предали. Вы оттолкнули меня. Но я поняла одну вещь, Федор! Человек может пересилить судьбу! Отряхнуть прах прошлого со своих подошв и начать снова…

И я знаю, как я это сделаю. Вернее, не я, а мой брат Максим. Кстати, он сейчас здесь — Сережа нашел его к каком-то притоне и привез сюда, ко мне. Добрый верный пес Сережа… Я думаю, что Максим устроит пожар, в котором и погибнет. Мне чудом удастся спастись, а вам не удастся, Федор, потому что вы броситесь спасать Максима. То есть сначала меня, а потом его… А этот подлый мальчишка разольет везде бензин, и дом вспыхнет как факел. Жалко, конечно. Наш прекрасный фамильный дом, слегка испачканный кровью.

А я улечу домой! Расплатившись с долгами, оставляя за собой один лишь пепел. И уверяю вас, Федор, провожать меня в аэропорт приедут итальянский консул, мэр вашего паршивого городишки, местная богема — пьяный по обыкновению Виталя Щанский, и серьезный дурак Башкирцев, и хулиган с купеческим размахом Речицкий, и непременно этот липкий репортеришка, ваш друг Добродеев. Все будут жалеть меня — как же, я потеряла единственного брата и… любимого человека. Вас, Федор.

Я буду в черном… Впрочем, я всегда в черном. А Добродеев будет врать всем, что он мой друг. Они все будут врать обо мне — я стану любимой городской легендой. Народ валом повалит на выставку и в музей — смотреть на мои картины.

Это называется уйти, громко хлопнув дверью. Поверьте, Федор, хлопок будет оглушительным.

Огласки, разумеется, не избежать, но знаете, Федор, я подумала и поняла, что это — реклама, а рекламы плохой не бывает, реклама хороша любая. Толпа рванет покупать картины сумасшедшей мадам Корфу, чей сводный брат, маньяк-убийца с божественным голосом, сгорел живьем в пожаре, который сам же и устроил. Цены взлетят до астрономических высот.

Я буду постоянно в черном, буду отказываться от интервью, стану посещать церковь и молиться за погубленные души, за мной всегда и везде будет тянуться шлейф тайны и слухов…

Она с улыбкой смотрела на него.

— Время прощаться, Федор. Мне искренне жаль, что у нас ничего не получилось и мы не будем бродить по кривым улочкам старого Рима, держась за руки, не будем пить кофе в уличном кафе… Жаль. По-моему, я говорила уже, что мой покойный муж терпеть не мог уличных кафе. Я усядусь на старый облезший стул на теневой стороне, закажу капучино, буду пить неторопливо, маленькими глотками, глядя на толпу… в одиночестве. Странная, сумасшедшая, талантливая и трагичная мадам Корфу. Обещаю вспоминать о вас, Федор. Мне искренне жаль, что так получилось. Вы предатель, Федор, вы тоже, но я вас прощаю.

Кстати, на лужайке перед своим домом в Чеккано я повторю композицию с шарами. Я, кажется, говорила вам, что сфера — моя любимая форма, помните? — Она смотрела на него своими очень светлыми глазами, улыбаясь. — Шары снова будут идеально круглыми, серо-голубыми, и среди них несколько черных… сколько же? Сейчас… сейчас, кажется, восемь! Ну да, восемь! Двести или даже триста серо-голубых шаров как дождевое облако, и восемь черных траурных пятен. А вы, сыщик и философ, ни о чем не догадались!

Никто ни о чем не догадается! Я уже окончательно решила — назову это «Прощением». Возможно, я позволю сфотографировать себя на фоне «Прощения» для какого-нибудь гламурного издания. На снимке я буду опять в черном, с длинными светлыми волосами — тонкая, беззащитная, убитая горем мадам Корфу, пережившая ужасную личную трагедию, но тем не менее нашедшая в себе силы жить дальше… Для которой на свете осталось только одно утешение — творчество. И тут же страничка с каталогом названий и прайс-лист.

Я поняла, что избранный человек делает себя сам, он планирует, творит картину своей жизни и сметает с пути все, что ему мешает. Знаете, Федор, судьба за меня! Подумайте, сколько роковых случайностей совпало. Они заплатили за все. Вы все заплатили за все. Никто не остался безнаказанным. И теперь я пойду дальше. Дом, правда, жалко, его строил отец… отчий дом! — Она развела руками, вздохнула. — Но ничего не поделаешь, чем-то нужно жертвовать. Прощайте, Федор.

Она наклонилась над ним, коснулась губами его лба и стремительно вышла из комнаты.

Слова Майи доносились до Федора будто сквозь ватную подушку, он не все понял — восприятие его было заторможено, он по-прежнему не мог двинуть и пальцем, он не ощущал своего тела, только холод. Он попытался поднять руку, но она ему не повиновалась. Мысли тяжело ворочались… о том, что нужно заставить себя встать… встать… пойти… позвать… сделать… что-то… Сергей привез Максима… верный пес… черные шары как вороны… восемь… Почему восемь ?

Майя… двое в шаре… шар летит… цветочные гирлянды… жених и невеста… мощный стержень лилии вуду, запах тления… 

Глава 28. Проклятие. Финал

Федор пришел в себя от того, что его звонко шлепали по щекам и приговаривали:

— Н-ну, Алексеев, д-давай! Очуняй! Да что ж ты, как салага, прости, Господи! Н-ну!

Новый шлепок, и водопад холодной воды. Федор открыл глаза и увидел над собой оскалившееся в волчьей улыбке лицо… дьявола. Черного, с блестящими белками глаз и волчьими зубами. Инстинктивно Федор попытался прикрыться рукой.

— Живой! — обрадовался дьявол. — А я уже д-думал, летальный исход! В рубашке родился. Рука вот только малость обгорела. Ну д-да ничего, до свадьбы заживет. Встать можешь?

Дьявол сильной рукой взял Федора за шиворот и дернул кверху. Тот вскрикнул от боли.

— Подъем! Раз-д-два, взяли! — скалил зубы дьявол.

Федор сел, обхватил руками голову. Голова раскалывалась, невыносимо болела правая рука.

Теперь сидели они оба — он и дьявол. На лужайке, где еще недавно висела в воздухе композиция из шаров, теперь было пусто — шары лопнули от жара, шелковистые оболочки усыпали траву. Дом пылал факелом, адский жар был страшен, оранжевое пламя рычало, столб его устремлялся в белесое небо. Вокруг, крича, бегали люди, струи воды из шлангов били фонтанами, но были они вполне бесполезны — от дома остались лишь каминная труба, торчащая в небо как перст грозящий, да груда развалин…

— Ты, Алексеев, пропустил самое интересное! — хохотнул дьявол. — Встал! Н-ну!

Новый рывок, и Федор поднялся на неверные ноги. Пошатнулся, и дьявол придержал его за локоть.

— Пошли!

— Куда? — пробормотал Алексеев, пытаясь освободиться. Ему это не удалось — дьявол держал крепко.

— К черту в гости! Она там, больше негде. Шевелись, Алексеев, время поджимает. Что-то твои д-дружки запаздывают.