Охота на олигархови (СИ)

— Господин Пойда хорошо умеет держать паузу! Если его, конечно, не задержали… в процессульном порядке. Но это — вряд ли, — Гоша улыбнулся, хотя затянувшаяся пауза и ему начинала не нравиться.

Но тут, уже после сообщения о встрече Президента с вице–премьером Демьяновым, на которой, как выяснилось, были обсуждены вопросы подготовки северных районов к зиме, на экране вновь появился корреспондент:

— Да, Ирина. Господин Пойда уже вышел к журналистам. Послушаем его заявление.

На ступеньках у тюремного входа, возвышаясь надо всеми, шелестел бумагами Сигизмунд Карлович. Шелест бумаг через микрофон был слышен так жестко и отчётливо, словно бумаги не перелистывали, а рвали.

Кто–то из журналистов не выдержал:

— Господин Пойда! Так какие кардинальные изменения в деле Сидорова и «Севернефти»?

Пойда поднял глаза от бумаг и кашлянул в кулак:

— Во–первых, господа, спасибо, что пришли. Во–вторых, господин Сидоров не является более председателем правления «Севернефти». Так что вопросы по «Севернефти» — не к моему клиенту и, соответственно, не ко мне. Ну, а в третьих… Я уполномочен зачитать вам заявление господина Сидорова, официально сделанное им накануне ареста, а именно тринадцатого января сего года, — Пойда вновь пошелестел бумагами, прямо как Жванецкий на сцене. И продолжил, уже по бумажке: — «Я, Сидоров Георгий Валентинович, находясь в здравом уме и трезвой памяти, официально объявляю, что все мои заявления и решения, принятые от моего имени в период моего нахождения под арестом, считаются недействительными». Подпись господина Сидорова заверена личной подписью и печатью королевского нотариуса Вильяма Спенсера Батлера. Лондон, тринадцатое января две тысячи четвёртого года, — Сигизмунд Карлович поднял очи и обвёл взглядом на мгновение притихших журналистов…

На экране мелькнула лицо телеведущей, что–то говорившей без звука. Картинка от «Матросской тишины» на студийном мониторе мигнула, сменившись беззвучными же кадрами с какого–то собрания.

К ведущей, наоборот, вернулся дар слова:

— Извините, у нас прервалась связь с нашим корреспондентом. Мы ещё вернёмся к этому репортажу, — она лучезарно улыбнулась и перевела взгляд вновь на другую камеру, переключая внимание зрителей. — Под Москвой, в пансионате «Луч» прошёл очередной съезд представителей малого и среднего бизнеса…

Гоша с сокамерниками успели выпить чаю до того момента, как заскрежетала дверь камеры:

— По вашу душу идут, — усмехнулся молчаливый Сёмушкин.

Но это, как оказалось, был просто визит вежливости. Не первый, и не последний за вечер.

В конце концов, все кому нужно, на Гошу посмотрели. Можно было ложиться спать.

Заснул Гоша быстро. Сёмушкин, кажется, тоже. Лишь Калистратов метался так, будто его усердно душили. В дверь камеры постучали. И Калистратов, наконец, затих.

…Утром всё было как обычно. По распорядку. Только телевизор почему–то не работал.

— Наверное, вчера перегрелся, — попробовал пошутить Калистратов. Но был тут же вызван на допрос. А через минуту вслед за ним по тому же адресу направили и расстроенного Сёмушкина.

Оставшись в одиночестве, Гоше открыл мифологический словарь на первой попавшейся странице и прочитал:

«ЛЕМУРЫ, лавры, в римской мифологии вредоносные тени, призраки мертвецов, не получивших должного погребения, преступно убитых, обманутых, злодеев, вымогателей и т. п., бродящие по ночам и насылающие на людей безумие…»

Точно, тут уж их всех — каждого по паре. И не по одной, — усмехнулся Гоша и захлопнул книгу. — Но я‑то точно им всем нужен живой, невредимый, свободный и вменяемый. По крайней мере, пока.

Майями

— Смотри, а здесь Билли Бо похож на дикого образа! — Максим страшно гордился рисунками мамы.

— Надо говорить — на дикобраза, — поправила Зера.

Она, в свою очередь, страшно важничала, когда могла поправить своего друга, который говорил по–русски хуже, чем по–английски.

Толстяк Билли Бо, американский «сынок» Нюши, собрался в Россию, к невесте. И тут у него возникли проблемы. Только он вступил на борт самолёта, как тот отказался лететь.

«Я пассажирский, а не грузовой лайнер», — нагло заявил самолёт. Вообще–то в реальной жизни самолёты никто не спрашивает, чего они хотят, а чего не хотят. Но в комиксах мир устроен по–другому, поэтому самолёт, воспользовался удобным случаем и решил проявить характер.

Но оказалось, что у Билли Бо тоже имелся если не характер, то что–то вроде того. Находчивый Билли вызвал бригаду докторов. Доктора через специальные трубочки–канюли принялись откачивать жир у влюблённого толстяка. Именно в этот момент Билли Бо, утыканный канюлями, и стал похож на дикобраза.

— Надо ехать в Россию, а то Макс начинает забывать язык, — вздохнула Лиза. — Вы когда на родину–то?

— Ох, не знаю, — ответила Нюша, перестраиваясь из ряда в ряд. Они уже въезжали в город, где собирались посидеть в открытом кафе, где были вкусные фруктовые коктейли и официанты в костюмах клоунов.

Нюше уже осточертела Америка, и даже океан не радовал. Но Гоша пока не разрешал вернуться. И Нур, с которым они поддерживали ежедневную телефонную связь, тоже не разрешал. Напрочь. Так и вправду скоро язык позабудешь!

Нюша притормозила — шоссе неспешно, по–хозяйски, переходил невесть откуда появившийся в городе Майями гусь.

— Дети, не помните рисунки, — строго сказала Нюша Зере и кудрявому Максу, рассматривающим на заднем сидении приключения Билли Бо.

— Я им ксерокопию дала, — успокоила Лиза. — А оригиналы… — Лиза замялась, и всё же решила признаться, — оригиналы я в «Майями–ньюз» отнесла. На следующей неделе мы с тобой, Анечка, проснёмся знаменитыми.

— Да ты что?! — воскликнула Нюша. — Билли Бо выходит на большую дорогу?

— На международный уровень, — рассмеялась Лиза.

Гусь наконец соизволил перейти шоссе, и можно было двигаться дальше.

А Билли Бо как раз в этот момент попал в новую переделку — его не хотели пропускать через таможенный контроль. Ведь похудевший Билли стал совсем иным человеком, чем тот, чья фотка красовалась в паспорте…

— А мне он толстеньким больше нравился! — категорически заявила Зера.

— Ты дальше смотри! — Макс, знавший продолжение, чувствовал себя самым умным. Во всяком случае, среди тех двоих, кто сидел на заднем сидении.

А дальше Билли Бо, чтобы угодить и самолёту, и таможенникам, приспосабливал к себе насос. Теперь, снабжённый по последнему слову техники, он мог менять свои размеры от шара до щепки в зависимости от жизненных обстоятельств. Чего не сделаешь ради любви!

…Клоуны, смеясь накрашенными ртами, посадили их за самый лучший столик — наверное, каждому посетителю говорили, что именно его стол — лучший.

— Мне — салат «Золото Маккены», сок «Трезвый ковбой», антилопа в сухарях пустыни, — перебивая друг друга, Максим и Зера собирались, кажется, заказать всё меню.

Лиза, смеясь, пыталась остановить их, пугая участью Билли Бо. Клоун был готов на всё с неизменной многослойной улыбкой. Но Нюша не слушала — она, остолбенев, смотрела на афиши, которые были расклеены на столбах–тумбах летнего кафе. С каждой тумбы на неё внимательно смотрел другой клоун, печальный: в городе ждали выступления супер–мима Иванова — Растрелли.

— Смотри, Нюша, дядя Кеша! — обрадовано затеребила её Зера, и Нюша очнулась. Надо же! Оказывается, девочка помнила Иннокентия.

— А ты что, Ань, его знаешь? — удивилась Лиза. — Потрясающий мужчина, я его на каком–то приёме видела. Бабы к нему, как мухи к сладкому слетаются!

Нюше показалось, что примерно те же слова она уже слышала — прямо дежа вю. Ах да, её институтская подруга, любвеобильная Рита Ольшанская примерно так же говорила о Кеше. И ещё грозилась его отбить. Абстрактно грозилась, но всё–таки…

И вправду странно. Они с Иннокентием не виделись — уже сколько? Больше года — наверняка. Но каждый год в свой день рождения Нюша получала букет роскошных белоснежных лилий. И она знала, что эти цветы — от него.