Ловцы душ. Исповедь

— Та тетка сказала, в подъезде.

— Что-то я не слышал, — удивился Санников.

— И я тоже, — подхватил Петя. — Но она никуда не поедет. И никуда не пойдет. Будет сидеть дома. Понятно?

— Нет.

— Пойди вниз, — раздраженно сказала Лариса, — и скажи моей э-э… Евгении Петровне, что я сегодня никуда не поеду.

— Почему?

— Придумай что-нибудь.

— Да я даже для себя не могу придумать никаких объяснений! Что я ей скажу?

— Мне все равно. Если она поднимется, я не пущу. — Лариса говорила быстро и отрывисто.

— Ей голос был, — уточнил Петя, незаметно для Ларисы покрутив пальцем у виска. — Он ей сказал, чтобы ничего не предпринимала и была осторожна.

— Правда? — Санников перевел взгляд на Ларису.

— Правда, — ответила она.

— И чей же это был голос? — ехидно спросил Костя, имея в виду старушку с улыбкой Чеширского кота.

— Марты.

Глава 16

Нина Анисимовна возвращалась домой просветленная. Лариса поняла ее. Слова произвели на девушку должное действие. И главное — она сразу же отреагировала на них, побежала наверх, вероятно, чтобы что-то предпринять. Вот они и одержали еще одну маленькую победу.

Конечно — они! Она уже не мыслила себя вне маленького отряда: Марта, Данила и дети… Она стала бойцом невидимого фронта, но вместо оружия пользовалась японскими заклинаниями. Ей казалось, еще мгновение — и она воспарит над землей, такой чудесной стала вдруг жизнь.

Ах, Марта, Марта! Что за судьба ей выпала? Вот только выпала ли? Или она выбрала ее сознательно? Конечно, она понимала, на что идет, когда…

Марта прожила несколько жизней. Она родилась и выросла в Ленинграде, закончила школу, получила институтский диплом. Рано осталась без родителей. Вышла замуж, родила сына. И ничего сверхъестественного в ее жизни не было. И все это была — одна Марта. Впрочем, и имя-то она тогда носила другое: Марина Вишнякова.

Мартой она стала потом, когда уезжала с Алтая, потому что Марину Вишнякову искали все: и следователи, и Андрей со своими головорезами.

Когда она познакомилась с Сеней, появилась на свет вторая Марта: отчаянная мечтательница, готовая посвятить свою жизнь не то Богу, не то возрождению всего человечества. Она и сама точно не знала, чего хочет. Просто видела другую жизнь, чувствовала, что есть иной способ существования человека без суеты и штампов, в повседневной радости, в любви. Ей очень хотелось в эту другую жизнь, и если такой жизни на свете все-таки не было, то она готова была построить ее сама, подавая другим пример…

Третья Марта бежала с Данилой в горы и просиживала дни напролет над пропастью, дна у которой не было видно, в надежде вернуть себе сына. Но надежде ее не суждено было сбыться. Зато суждено было спасти чужих детей…

…Милиция нагрянула в дом неожиданно, и забрали всех: Дмитрия, Галю, Машу и Женю. Марта узнала об этом только на следующий день, когда Данила добрался до их укрытия. Это было равносильно их смерти. Если дознаются про Лешу, то… А Марта? Долго ли она еще надеется укрываться в лесу? Ведь наверняка кто-нибудь расскажет о ней и о Даниле. Их станут искать… Не лучше ли самим объявиться?

Единственное, что удерживало Марту от желания разделить участь своих пусть бывших, но все-таки друзей, было исчезновение Андрея и Вади. По счастливой случайности, их не оказалось дома, когда нагрянула милиция. Но куда же они подевались? Не может же Андрей скитаться по лесу с трехлетним ребенком. Да и погода испортилась: сырость, холодные туманы.

Данила говорил, что Андрей сам все это подстроил. Но Марта еще не привыкла верить каждому его слову. Уж очень много необычных вещей он говорил порой. Да и как он мог знать всё то, что утверждал с такой уверенностью? Ведь мысли человека не передаются на расстоянии.

После ареста ребят Марта заболела. Сначала каждую ночь ей снился один и тот же сон. Их выводят в солнечный дворик, строят в ряд, лицом к стене, и дальше — выстрелы… Она вскрикивала и просыпалась в слезах, задыхаясь от боли. В конце концов она стала чувствовать себя так, словно ее уже расстреляли. В груди — жгло, горло сдавливало поминутно, и было невыносимо трудно дышать. Боль разъедала все тело, Марта с трудом вставала, чтобы добраться до обрыва, куда ее тянула неодолимая сила.

Что она больна, Данила заметил не сразу. Поначалу он считал, что ее состояние связано с переживаниями последних дней.

Безжизненная и погасшая, она стала похожа на призрак. Только случайно коснувшись ее руки, Данила почувствовал, какой у нее жар. Но слишком поздно… К вечеру Марта лежала без чувств…

С тех пор как пропал Андрей, у больницы вертелись люди. Не исключено, что и внутри поджидали.

Следующий день не принес облегчения. Марта таяла. Лицо стало землисто-серым. Всего дважды она открыла глаза и сделала два глотка воды. Данила без сна просидел возле нее почти двое суток. Он ничем не мог ей помочь. Единственная надежда, которая у него оставалась, был знак. Петраков говорил, что с его помощью можно лечить людей. Только не упоминал — как. Данила прикладывал листок с изображением имени к телу Марты, но ничего не происходило. Он сам часами смотрел на знак, пытаясь передать Марте свои силы для борьбы с болезнью. Результата — никакого. В конце третьего дня он почувствовал, что она умирает. Ей осталось несколько часов, а то и меньше. Она не дотянет до ночи.

И только тогда он понял, что любит Марту. И понял — как любит. Когда Марта открыла глаза, его отчаяние было абсолютным. Они смотрели друг на друга, быть может, в последний раз. То, что он тогда сделал, он сделал, повинуясь одному лишь своему отчаянию.

— Смотри, Марта, — сказал он и поднес к самым ее глазам свой листок…

Прошла минута или две, пока Марта смотрела на знак. А потом она снова погрузилась в забытье. Данила держал ее за руку всю ночь, боясь пропустить момент ее ухода… Но это была уже третья его бессонная ночь, а потому на восходе он задремал возле нее, как верный пес, и проспал до полудня. Когда солнечные лучи добрались до его лица, он во сне еще почувствовал ужас и резко поднялся.

Марта смотрела на него и слабо улыбалась.

— Не хотела будить тебя, — сказала она. — Принеси мне воды…

Через неделю она уже была на ногах. Но больше не ходила на край обрыва, не умоляла его идти в деревню, чтобы узнать хоть что-нибудь.

Иногда она просила его дать ей листок и часами, не отрываясь, смотрела в него, будто считывая свою судьбу.

Надвигалась зима. Уже выпал и растаял первый снег.

— Нам пора выбираться отсюда, — спокойно сказала она как-то вечером. — Здесь все закончилось.

У Данилы сохранились документы Бориса. Фотография у него в паспорте была маленькая, семилетней давности. К тому же борода меняет любого. Документы для Марты раздобыли по случаю. Молодая цыганка попала под поезд. Вокруг толпилось много народа, Данила вернулся из толпы с паспортом. С тех пор она стала Мартой Беловой — так звали цыганку. И никогда никому не называла своего настоящего имени.

Они вернулись в Ленинград. Квартира Марты оказалась опечатанной. Данила не рискнул возвращаться к тетке. Устроились в области. Марта — учительницей, Данила — электриком. Через год у них родилась дочь…

Но разве может мать забыть своего ребенка? Разве может успокоиться ее сердце тем, что появился другой? Марта часто уезжала в город. Данила никогда не спрашивал ее, зачем она ездит. Он знал. И не мешал ей.

Марта разыскала Ангелину — сестру Андрея. Долго ходила вокруг да около, знакомилась с ее приятельницами, пока не узнала, что Андрей так и не вернулся в Ленинград. Связи между ними практически нет. О брате она ничего не знает и вспоминает его с большой неохотой.

Когда их дочери исполнилось восемь месяцев, Марта прочла в газете о показательном суде над сектой «новых христиан» в маленьком городке, который не был назван. Говорилось лишь, что дело было где-то в Приморском крае. В статье говорилось, что преступный организатор секты пока не пойман и скрывается, но след его уже взяли районные правоохранительные органы. О том, был ли с ним ребенок, ничего сказано не было, зато говорилось, что «вину сектантов трижды усугубляет тот факт, что они вовлекали в свои ряды несовершеннолетних, а порой и совсем маленьких детей, заставляя участвовать в отвратительных церемониях жертвоприношений и поклонения идолам. На алтарь клали белого голубя, и именно ребенку вменялось в обязанность умертвить птицу…»