Петербургское дело

Пройдя сквозь проходной двор, группа скинхедов свернула за угол. Яковлев ускорил шаг. Дойдя до угла, он хотел было остановиться, но услышал поблизости чей-то сдавленный крик и прибавил ходу.

Если бы Володя Яковлев был чуть менее спортивен, если бы он не спарринговался раз в неделю на ринге спортшколы «Золотая перчатка», он бы не заметил этого молниеносного движения, и дубинка, вне всякого сомнения, размозжила бы ему череп. Но тренированная реакция сослужила Володе добрую службу.

Черная молния со свистом рассекла воздух у него над головой. Поднырнув под дубинку, Яковлев нанес противнику быстрый и точный удар в солнечное сплетение и тут же довершил комбинацию хлестким левым апперкотом. Переносица противника хрустнула под ударом кулака, и ее обладатель — бритоголовый, краснолицый парень — рухнул на землю.

Двое других скинхедов молча ринулись на него. Первого Яковлев подсек и уложил на землю рядом с Серым, пригвоздив его к асфальту ударом каблука. Второй, видя такой расклад, притормозил и, сунув руку в карман, выхватил небольшой нож-балисонг. Пара движений кисти, и узкое лезвие ярко блеснуло на солнце.

— Получи, сука! — завопил бритоголовый и сделал выпад рукой.

Яковлев легко увернулся от лезвия и ребром ладони выбил нож из руки подростка. Затем схватил парня за запястье и вывел его на болевой.

— А-а! — взвыл бритоголовый, складываясь пополам. — Пусти руку, сука! Пусти, сломаешь!

— Какое задание получил? Ну, быстро! Руку сломаю!

Яковлев усилил нажим.

— Не зна-аю я!

— Как меня вычислили?

— Машину твою заметили! Черт, да пусти же ты! — Скинхед жалобно захныкал.

— Как называется ваша организация? Говори, сволочь, руку сломаю!

— «Ро… Россия для русских»…

Из глаз скина потекли слезы, из ноздри на землю потянулась длинная сопля.

— Кто главный? Главный кто, спрашиваю?

Парень лишь заскулил в ответ, и Яковлев еще больше усилил нажим.

— Кто главный?

— Костырин… Костырин главный… — простонал бритоголовый, сморщившись от боли. Затем вдруг набрал полную грудь воздуха и завопил на весь двор: — А-а-а! Убивают!

Краснолицый и второй скинхед зашевелились, приходя в себя. Яковлев выпустил парня, и тот опустился на задницу. Сжал покалеченную руку между колен и, по-собачьи поскуливая, закачался на месте, как шаман, вызывающий духов.

— Еще раз поймаю — башку откручу, — пообещал Володя, повернулся и, не дожидаясь, пока скинхеды окончательно очухаются, быстро зашагал к машине.

Десять минут спустя он докладывал Грязнову по телефону:

— Война между художниками и скинхедами началась из-за художника-граффера. Имя неизвестно. Его чернокожую подругу скинхеды либо изнасиловали, либо убили. Думаю, нужно поднять дела за последние пару месяцев о нападении на девушку-иностранку.

— Сделаем, — ответил Грязнов. — Давай дальше.

— Граффер из мести посадил на нож кого-то из скинхедов. Но не убил, а только ранил. Тот до сих пор лежит в больнице. Думаю, есть смысл проверить все больницы на ножевое ранение в брюшную полость.

— Проверим. Что еще?

Яковлев замялся:

— Товарищ генерал-майор, я тут побеседовал с одним скином. Так вот, он назвал мне название организации, в которой состоит, и фамилию своего вождя.

— Чем это ты так его расположил?

— Как всегда — добрым отношением. У вас ручка под рукой?

— Да.

— Организация называется «Россия для русских». Фамилия вожака — Костырин.

— Записал. Что-нибудь еще?

— Никак нет, товарищ генерал-майор.

— Хорошо. Подробности про «доброе отношение» сообщишь при личной встрече. Никого хоть не помял?

— Так, чуть-чуть.

— Ох, Яковлев, подведешь ты меня под монастырь со своим чуть-чуть. Ладно, дальнейшие инструкции получишь сегодня вечером, после отчета. А сейчас — продолжай работу.

— Слушаюсь.

Грязнов дал отбой. Володя бросил телефон на сиденье, тяжко вздохнул и удрученно покачал головой в предчувствии большого бадабума, который устроит ему суровый начальник.

8

Получив информацию о молодежном объединении «Россия для русских», Александр Борисович Турецкий активизировал (по его собственному выражению) работу. Он подключил все свои связи, объездил половину госконтор города, встречаясь с чиновниками и политиками и выуживая, а порой и выдавливая из них необходимую информацию. Помимо того он лично встретился с несколькими журналистами, освещающими в питерской прессе тему молодежной войны. Беседовать с журналистами было не легче, чем с чиновниками. Турецкому пришлось применить весь свой арсенал уловок, чтобы выудить из них что-нибудь действительно полезное для дела.

К вечеру следующего дня Александр Борисович уже знал об объединении «Россия для русских» и о его лидере Дмитрии Костырине почти все. В том числе и то, что тот лежит в больнице с ножевым ранением в живот.

Грязнов между тем занялся поисками таинственного граффера, пырнувшего Костырина ножом. Совместно с полковником Гоголевым и его людьми они перетряхнули весь «художественный бомонд» Санкт-Петербурга. И примерно к тому времени, как Турецкий закончил колесить по городу, они уже знали имя таинственного граффера — Андрей Черкасов.

— Мария Леопольдовна, здравствуйте! Я звонил вам час назад. Моя фамилия Турецкий.

— Александр Борисович?

— Именно так.

— Простите за излишнюю подозрительность, но не могли бы вы показать мне удостоверение?

— Разумеется.

Турецкий достал корочку и протянул ее Черкасовой. Она с полминуты внимательно изучала удостоверение, разглядывая печать и фотографию, затем вернула удостоверение и посторонилась:

— Проходите.

Беседовали на кухне. Ни чай, ни кофе Мария Леопольдовна не предложила. Она была бледна, под глазами пролегли глубокие тени. Побелели даже губы. По-видимому, женщина не спала уже несколько дней.

— Мария Леопольдовна, как давно пропал ваш сын?

— А разве я сказала, что он пропал?

Турецкий нахмурился:

— А разве нет?

Мария Леопольдовна опустила глаза под его колючим взглядом.

— Да, пропал. — Ее тонкие пальцы принялись перебирать кисти шерстяного платка. — Уже больше недели. Если точно — в прошлый четверг.

Александр Борисович мысленно отсчитал дни. Четверг. Тот самый день, когда Костырина привезли в больницу!

— Расскажите об этом подробнее.

Некоторое время Мария Леопольдовна молчала, по-прежнему нервно теребя платок, затем заговорила— быстро и отрывисто, словно боялась передумать:

— Андрюша позвонил ночью и сказал, что должен уехать на несколько дней. Еще сказал, что ему угрожает опасность. Что он серьезно подрался с одним парнем, отец которого — крупный политик. Сказал, что знает, как все уладить, но на это ему понадобится время. Неделя или больше. — Мария Леопольдовна подняла на Турецкого влажные глаза. — Андрей предупредил, что им могут интересоваться незнакомые люди… Я должна говорить им, что он уехал в Крым — на турнир художников-графферов.

— И как?

— Первые дни после его отъезда телефон раскалился от звонков. Все время спрашивали Андрея и представлялись его друзьями.

— А вы?

Мария Леопольдовна вздохнула:

— Врала про Крым.

— Ясно. Андрей сказал, куда он уезжает?

— Нет. Сказал только, чтобы я не волновалась. Что его приютили друзья. Я спросила, что за друзья, но он не ответил. Сказал, что лучше, чтобы я пока ничего не знала. Потом повесил трубку. — Мария Леопольдовна горестно вскинула руки и прижала их к худой груди. — Господи, Александр Борисович, я не знала, что и думать! Позвонила в милицию, но вспомнила про сына политика и бросила трубку.

— И никому до сих пор об этом не рассказывали?

Женщина покачала головой. Турецкий задумчиво достал из кармана сигареты, посмотрел на Марию Леопольдовну и, нахмурившись, снова убрал пачку в карман.

— А почему вы мне все это рассказали?

— Не знаю. Только чувствую, что должна рассказать. Я не знаю, в какую историю впутался Андрей, но вы должны верить ему. И должны помочь! — Она порывисто протянула руку и сжала пальцами предплечье Турецкого. — Александр Борисович, скажите честно, что с ним случилось? Он… жив? Мой мальчик жив?