Двенадцатая карта

— Возможно. Но… нанимать профессионала? Слишком уж изощренно для нашего контингента.

Райм был склонен согласиться.

— Тогда, возможно, убил его сам заключенный. Освободился, выследил Такера, а потом обставил все как ритуальное убийство. Вы не могли бы поговорить с другими охранниками или с кем-то из персонала? Наш клиент — белый мужчина, ему за сорок, среднего телосложения, светло-каштановые волосы. Вероятно, отбывал срок за преступление, связанное с насилием. Освободился или сбежал…

— Побег исключается — от нас не убежишь.

— Хорошо, значит, кто-то из освободившихся незадолго до того, как был убит Такер. Вот, собственно, все, что мы пока знаем. Ах да, и еще: он хорошо разбирается в оружии и отлично стреляет.

— Ну, это вряд ли поможет. Здесь же Техас. — В трубке раздался смешок.

Райм продолжил:

— Мы составили его фоторобот, сейчас отправим вам копию. Нельзя ли сравнить это изображение с фотографиями тех, кто освобождался примерно в тот период?

— Да, сэр, присылайте. Подключу свою секретаршу, у нее глаз наметанный. Но это займет какое-то время — через нас прошла целая уйма народу.

Он продиктовал свой электронный адрес, и разговор окончился.

Как только Райм положил трубку, прибыли Женева, Белл и Пуласки.

Белл рассказал о неудачной попытке перехватить сообщника около школы, однако сумел дополнить описание преступника некоторыми деталями. И еще, по его словам, кто-то должен был опросить школьников и учителей, а также найти пленку с камеры наблюдения. Если, конечно, подозреваемый попал в объектив.

— Не дали мне сдать последний тест, — обиженно сообщила Женева. Как будто Райм в этом виноват. Что-что, а на нервы действовать она умела. Но ответил Райм сдержанно:

— У меня есть новости, которые, думаю, тебя заинтересуют. Твой предок остался жив после прыжка в Гудзон.

— Правда?

Ее лицо озарилось, и она принялась увлеченно читать распечатку статьи из журнала за тысяча восемьсот шестьдесят восьмой год. Потом нахмурила брови.

— Его здесь так изображают, словно он и правда злодей, с самого начала только и думал о краже. Но он таким не был, точно. — Она подняла голову. — И отсюда не ясно, что с ним случилось потом, освободили его или нет.

— Мы продолжаем искать информацию.

Компьютер издал мелодичный сигнал, и Мэл уставился на экран.

— Возможно, как раз сейчас что-то узнаем. Пришел ответ из Амхерста, от преподавательницы, у которой свой веб-сайт по афроамериканской истории. Я отправил ей запрос по поводу Чарлза Синглтона.

— Читай.

— «Выдержки из дневника Фредерика Дугласа».

— Не напомните, кто он такой? — спросил Пуласки. — Хотя, наверное, стыдно не знать. Все-таки есть улица, названная в его честь, и все такое.

Женева сказала:

— Бывший раб. Аболиционист и лидер движения в защиту гражданских прав, живший в девятнадцатом веке. А еще писатель и лектор.

Новичок залился румянцем.

Купер наклонился к экрану и начал читать:

— «Третье мая тысяча восемьсот шестьдесят шестого года. Очередная встреча на Холмах Висельника…»

— Ага, — перебил Райм, — снова наш таинственный район.

Слово «висельник» напомнило ему о карте таро с подвешенным за ногу человеком. Он посмотрел на карту, затем снова сосредоточился на том, что читал Купер.

— «…обсудить наши усилия по продвижению Четырнадцатой поправки. Я и еще ряд представителей цветного сообщества Нью-Йорка встретились с достопочтенным губернатором Фентоном, сенаторами Гаррисом, Граймсом и Фессенденом, конгрессменами Стивенсом и Уошберном, а также демократом Эндрю Т. Роджерсом, который на поверку оказался не столь пристрастным, как мы опасались.

Собрание началось с пламенного обращения губернатора Фентона, после чего мы весьма продолжительно обсуждали с членами комитета черновые варианты поправки. (Мистер Чарлз Синглтон особенно красноречиво и убедительно высказывался в защиту того, что поправка должна гарантировать одинаковое право голоса для всех граждан, как белых, так и цветных, как мужчин, так и женщин. Члены комитета отнеслись к его доводам с большим вниманием.) Дебаты велись до глубокой ночи».

Женева читала текст из-за плеча Купера.

— «…особенно красноречиво и убедительно», — прошептала она. — И он хотел, чтобы женщины тоже могли голосовать.

— Вот еще одна запись, — сказал Купер. — «Двадцать пятое июня тысяча восемьсот шестьдесят седьмого года. Я обеспокоен слишком медленным продвижением дела. С момента представления Четырнадцатой поправки на ратификацию прошел уже год. В двадцати двух штатах она была одобрена без промедления. Для принятия требуется поддержка еще шести, но мы встречаем упорное сопротивление.

Уиллард Фиш, Чарлз Синглтон и Элайджа Уокер сейчас объезжают те штаты, где еще не определились с решением. Они убеждают тамошних законодателей проголосовать за принятие поправки, однако на каждом шагу сталкиваются с непониманием. Сколько было принесено жертв, а наша цель по-прежнему не достигнута… Неужели нашей победе суждено оказаться пирровой? Каждый день я умоляю Бога о том, чтобы наши усилия не пропали втуне».

Купер отвернулся от экрана.

— Вот и все.

— Значит, Чарлз сотрудничал с Дугласом. Судя по всему, они были друзьями.

Или не были, подумал Райм. Что, если написанное в журнальной статье — правда? Что, если он действительно втерся к ним в доверие лишь для того, чтобы подобраться к деньгам?

Хотя Линкольн Райм всегда стремился только к истине, ему вдруг захотелось, чтобы Чарлз Синглтон все-таки не совершал того преступления.

Глядя на доску с записями по делу, он видел больше вопросов, чем ответов.

— Женева, можешь позвонить своей тете и спросить, не нашла ли она других писем Чарлза?

Девушка позвонила женщине, с которой жила ее тетя Лили. На звонок никто не ответил, и она оставила сообщение с просьбой позвонить на номер Райма. Затем набрала другой номер, и у нее засияли глаза.

— Мам! Ты дома?

Слава Богу, подумал Райм. Наконец-то вернулись родители.

Но через секунду лицо девушки сделалось хмурым.

— Нет?.. Что случилось?.. Когда?

Женева рассказала матери последние новости, заверила ее, что находится под охраной полиции, затем передала трубку Беллу. Тот обсудил сложившуюся ситуацию, после чего вернул трубку Женеве. Девушка попрощалась с родителями и нехотя положила трубку.

Белл пояснил:

— Застряли в Лондоне: их рейс отменили, а на сегодня больше ничего нет. Вылетят завтра первым же самолетом. Посадка в Бостоне, оттуда — ближайшим рейсом в Нью-Йорк.

Женева пожала плечами, но по ее глазам Райм заметил, что она разочарована.

— Мне лучше поехать домой. Надо готовить проекты для школы.

Белл связался с группами наблюдения, затем с дядей Женевы и доложил, что обстановка спокойная.

— В школу завтра не побежишь?

Женева замялась, затем скривила лицо. Неужели снова придется с ней препираться?

Вдруг кто-то заговорил. Это был новичок Пуласки.

— Вообще-то, Женева, дело теперь не только в тебе. Если бы тот парень в армейской куртке подобрался поближе и открыл огонь, то могли пострадать или даже погибнуть другие ученики. А если он повторит попытку, когда ты будешь в толпе около школы?

Судя по лицу, Женева вспомнила про доктора Бэрри. «Значит, он умер из-за меня».

— Конечно, — тихо произнесла она. — Я буду сидеть дома.

Белл одобрительно ей кивнул, с благодарностью посмотрев на новичка.

Затем вместе с Пуласки они увели Женеву, а остальные занялись уликами, собранными на конспиративной квартире объекта.

Райм был расстроен тем, как мало удалось найти. На схеме улицы с Музеем афроамериканской истории, которую Сакс нашла под подушкой в квартире подозреваемого, отпечатков не обнаружилось. Бумага была самая обычная, какую продают во всех магазинах канцтоваров, чернила — дешевые, не отследить. Переулки и здания на другой стороне улицы были изображены в деталях — возможные маршруты ухода, как предположил Райм. Но Сакс уже обыскала все отмеченные на схеме здания, а следственная бригада опросила сотрудников алмазной биржи и остальных указанных на плане зданий как потенциальных свидетелей.