Поросло травой (СИ)

Удача от того, что Фомин жил в райцентре, сменилась наглухо запертой дверью в нужную квартиру. По месту работы дворник Фомин тоже не появился. Не мог же он каким-то сверхъестественным чутьём понять, что полиция придёт именно сегодняшним утром, и отправиться в бега?

- Так он запойный, - оправдывался председатель. - Может и сейчас у дружков своих. Проспится и явится.

- У него свет горит и телевизор работает.

- Так, наверное, выключить забыл и загулял.

- Короче, - отрезал капитан, - слесарь у вас на месте? Вместе с ним жду вас у квартиры Фомина через пять минут.

Христолюбский остался караулить в подъезде. Ему крайне не нравилась ситуация. Да и сердце что-то с самого утра ныло. То ли сказывалась установившаяся жара, то ли волнение. Через полчаса они входили во вскрытую квартиру. В нос ударил запах пота, сигаретных окурков, протухшей еды и чего-то вообще неопределимого. Понятые и слесарь топтались на пороге.

- Он здесь, - позвал Иван Павлович. - Стёпа, звони своим, пусть шлют бригаду.

Пётр Аркадьевич Фомин нашёлся за кухонным столом. Мужчина полулежал на столе, посреди расстеленной газеты, где красовались вскрытые "бычки в томате", гранённый стакан и початая бутылка водки. На полу рассыпались окурки, тяжёлая советская пепельница треснула пополам и лежала посреди немытого кухонного пола.

Хозяин смотрел на гостей мутным мёртвым взглядом.

- Иван Палыч, смотрите, что нашёл, - позвал из комнаты Агеев.

На журнальном столе, полировку на котором заменяли жирные пятна, лежал одинокий листок из обычной школьной тетради.

- "Начальнику ГОВД, от Фомина П. А." - прочитал Христолюбский, не поднимая листка. - "Чистосердечное признание. Я закопал Сергея Толмачёва"...

- Что скажите? Наш клиент.

- Ну тут явное отравление, - констатировал Сан Саныч. - Точно скажу чем гражданин отравился после экспертизы.

- А вот этот стакан ещё упакуйте, - попросил Христолюбский, показывая на мойку.

- Он же чистый, - удивился Агеев.

- То есть тебя не удивляет, что в этом свинарнике нашёлся единственный чистый стакан? И тетрадь, откуда вырван лист с признанием, я что-то не вижу.

- Думаете, подбросили? Так почерк-то совпадает, - Агеев поднял криво-косо разгаданный кроссворд. - У Фомина буквы влево клонятся.

- Может, писал и он. Но ты мне скажи, фамилия вашего начальника какая?

- Гаврилов, - ответил вместо Агеева слесарь. - Он в соседнем доме живёт. Нормальный мужик, афганец.

- Именно, - кивнул капитан. - Фомин точно его знал, чего фамилию не написал?

- Из личной неприязни, - парировал Агеев. - Маялся-маялся человек тридцать лет, что по молодости убил человека. А тут узнал, что тело откопали - и нервы не выдержали.

- Откуда узнал?

- Ну мало ли. Дворники обычно самые информированные.

- Стёпа, ты бы не горячился, а слушал старших товарищей, - вмешался в спор Сан Саныч. - Двери не вскрывались, целостность замка не нарушена. А вот ключи я нашёл между рамами кухонного окна.

- И что? Он же пьяный был, закрыл дверь и бросил ключи, где захотел.

- Не спорю, прецеденты были, но на экспертизу я их всё равно заберу. И кстати, вот посмотри.

Эксперт вынул свой телефон и нашёл в галерее нужное изображение. На лабораторном столе лежала расправленная тряпочка. Белый некогда фон и яркие цветы.

- Скорее всего, это часть рубашки или блузки. Видишь, вот здесь, это место, где была пришита пуговица. Характерное повреждение.

- Скиньте мне, - попросил Агеев. - Иван Павлович, вам ни о чём этот лоскут не говорит?

- Нет, но я знаю, где надо поискать.

- Понимаешь, года как раз с 80го, про Окалинку можно рассказать всё. Буквально. Кулагин, - объяснял Иван Павлович, пока полицейские возвращались в деревню. - Ему тогда отец первый фотоаппарат купил - и понеслась душа в рай! Колька ещё тогда решил поступать в педагогический. И создавал архив деревенской жизни. Все свадьбы, все похороны, все дни рождения и так всякое - всё снимал. У него этих альбомов, как в госхране каком-нибудь. Все подписаны, пронумерованы.

- Значит, мы там точно найдём ту рубашку!

- Именно!

- Только вот я думаю, если честно, что без Зарубина дело не обошлось, - через какое-то время сказал Агеев.

- Почему?

- По моему опыту, - назидательным тоном произнёс Степан, - кто раньше всех панику поднимает, у того не то, что рыльце, а весь хребёт в пушку. Убили они с Фоминым Толмачёва, закопали-утрамбовали, опалубку на место поставили. Потом Зарубин к вам, чтобы бучу поднять, ведь всё равно поднимать бы пришлось. И пока вы по Окалинке своей бегали, искали студента, тот же Зарубин выдал распоряжение заливать фундамент. Чтобы наверняка скрыть все возможные следы. Скажите, неправдоподобная версия?

- Правдоподобная, - кивнул Христолюбский.

- Вот! И про Фомина он мог нарочно сказать, что не видел и не общался. А как только мы от него ушли, так сразу к Фомину. Там ехать-то с полчаса. Времени, чтобы подельника на тот свет спровадить - уйма!

- Так позвони своим, пусть проверят Зарубина на счёт алиби. Авось, к вечеру со всем и покончим. А завтра суббота. Удочки возьмём, я тебе наши рыбные места покажу.

- То есть как это нету у тебя таких фотографий? - Иван Павлович опешил.

- Так, нету, - развёл руками Кулагин.

В пустых от детворы школьных коридорах пахло свежей краской. Кулагина они нашли в небольшом краеведческом музее, историк возился со стенгазетой, разложенной на сдвинутые вместе парты. Вид у учителя был растрёпанный, на полу валялись скомканные листы.

- Ты ведь всё подряд фотографировал. Даже в деле есть несколько твоих снимков, когда ты мне помогал, - не унимался Христолюбский.

Ивану Павловичу было не по себе - наобещал городскому, что всё схвачено, что архив настоящий собран, а тут такое заявления главного окалинского историка.

- Ремонт в прошлом году у меня был в кабинете. И случайно опрокинули банку краски прямо на тот альбом. Думаешь, Иван Палыч, мне не жалко было? Жалко до слёз, ведь негативы-то я не сохранил. Так что не помощник я вам.

- Эх, Коля! - Христолюбский махнул рукой и потянулся к выходу.

- Минуточку, - остановил его Степан. - Я правильно понимаю, вы, Николай Егорович, тогда всех фотографировали?

- Ну да, - кивнул Кулагин.

- И стройотрядовцев?

- А куда без них? История.

- И наверняка, студенты у вас фотографии выпрашивали?

- Выпрашивали? - усмехнулся Христолюбский. - Он им фотографии продавал! Чуть за спекуляцию его не привлёк.

- Ага! - вспылил Кулагин. - А откуда мне химреактивы брать? А бумагу? А плёнку? Задаром я их должен был что ли фотографировать? Дудки!

- Вот потом я тебя тогда и не трогал.

- Отлично! - улыбнулся Агеев. - Давайте по стройотрядовцам клич бросим, пусть пришлют отсканированные снимки. А мы их посмотрим и найдём ту рубашку цветастую.

- Какую рубашку? - заинтересовался Кулагин.

- Такую, - ответил Христолюбский.

- Вот ты хоть обижайся, Иван Палыч, хоть арестовывай меня, а я тебе так скажу, ты варвар. Ты не делишься информацией, ты не хочешь, чтобы в истории остался твой след.

- Коля, клей свою газету. Идём, Степан.

Спящую Окалинку поливал тёплый дождь. Пахло грибами и мокрой землёй. Иван Павлович сидел на веранде в старом кресле. Вчера Марья Сергеевна привычно уже накрыла ужин на троих, потом убрала посуду и оставила мужчин одних.

- Эх, такая версия была! - горевал Агеев.

У Зарубина оказалось железное алиби - начались подготовительные курсы для будущих абитуриентов. Камеры наблюдения фиксировали Анатолия Ивановича то там, то здесь. И так до самого позднего вечера.

Оставалась надежда на то, что скажет экспертиза. Но Сан Саныч безаппеляционно заявил, что смерть Фомина наступила в семнадцать-семнадцать тридцать. И была смерть не самой лёгкой - крысиный яд. Никакая не редкость, его можно без проблем купить в любом магазине для садоводов. По стакану из мойки экспертиза ничего не дала, посуду тщательно вымыли. Сомнений в насильственной смерти Фомина не осталось. Зато графологическая экспертиза показала, что "признание" написано именно рукой убитого.