Компромат

Он внимательно следил, как Мамурджан опрокидывает очередной стакан. Сам же к водке едва притронулся.

Пудинг, глухо рыча, сидела в углу кухни и наблюдала за происходящим.

— Фу, Пудинг! — прикрикнул Ганиев, вытирая рот тыльной стороной ладони. — Достала она меня, слюшай. Рычит без спросу, спит на подушке, кюшает со мной с одного стола, — пожаловался он.

— А ты отдай ее, — предложил Игорь, — или продай. Денег заработаешь.

Хозяин скорбно покачал головой.

— Нельзя. От Ларисы Ивановны память осталась. Лариса Ивановна просила: «Не обижай, Мамурчик, Пудинга!» Я ей обещал. Лариса Ивановна меня Мамурчиком звала, — с нежностью произнес он.

— Это Лариса Ивановна тебя с Александром Александровичем познакомила? — как бы невзначай поинтересовался Порогин.

— Ага, — кивнул Ганиев. — Она умерла уже, когда Александр Александрович пришел и сказал, что они с Ларисой Ивановной были большие друзья, и попросил разрешить эти прюжинки оставить. А мне для друзей Ларисы Ивановны ничего не жалко.

— Светлая ей память, — сказал Порогин, наполняя стакан хозяина, — аминь.

Ганиев заглотнул очередную порцию водки, глаза его наполнились слезами.

— Бедная Лариса Ивановна, — сказал он и заплакал.

— Держись, дружище! — подбодрил его Игорь. — Ты еще парень молодой, женишься, детишек заведешь. Тебе сколько годков-то?

— Двадсить девять, — всхлипывая, отвечал вдовец.

— Вот видишь, — все впереди! Ты мне вот что скажи, — вкрадчиво произнес Порогин, — где мне найти этого твоего Александра Александровича?

— Не знаю, — пьяно пожал плечами Ганиев. — Бедная моя Лариса Ивановна…

— А может, нет никакого Александра Александровича и ты его выдумал? — мягко наседал следователь.

— Может, выдумал, — не стал возражать хозяин. — Бедная Лариса Ивановна…

— Тогда расскажи мне, зачем у тебя в доме все эти пружинки?

— …она меня так любила, — плакал Ганиев.

— Не хочешь рассказывать? Тогда я тебе расскажу. Ты, Мамурджан, никакой не дворник, а подпольный торговец оружием.

— Никакой не дворник, — всхлипнув, подтвердил Ганиев.

— И «прюжинки» твои не что иное, как части пистолета Макарова. Знаешь, что такое пистолет Макарова?

— Что такое пистолет знаю, — кивнул Ганиев, — кто такой Макаров — не знаю.

— А ты у Александра Александровича спроси, он объяснит, — посоветовал Порогин. — Хочешь, фокус тебе покажу?

— Фокюс? — удивился Мамурджан.

— Ага.

Хозяин задумался, а затем помотал головой.

— Александр Александрович так рассердится, что вы у меня были и прюжинки забрали. Ругаться будет.

— Значит, Александр Александрович еще не в курсе насчет нашего позавчерашнего посещения?

— Не в курсе, — подтвердил Ганиев.

— А ты ему и не говори, — подкинул идею следователь, — он ничего и не узнает. А фокус я тебе все-таки покажу.

Порогин поднялся с места и быстрыми шагами прошел в прихожую. Хозяин попытался двинуться следом, но не удержался на ногах и вновь рухнул на жалобно скрипнувший табурет.

Вытащив из кармана тонкие матерчатые перчатки и натянув их на руки, Игорь открыл свой портфель и достал несколько деталек.

— Гляди-ка, — сказал он Ганиеву, возвратившись к кухонному столу, — это у нас входит сюда… а это — сюда… Вот эту чепуховину вставляем в ствол…

Мамурджан осоловевшими глазами, не в силах сфокусировать взгляд на руках гостя, наблюдал за происходящим.

Такса мрачно рычала.

— Ух, ты! — обрадовался наконец Ганиев.

— Получи и распишись, — сказал Порогин, протягивая ему небольшой предмет.

— Надо же! — Казалось, удивлению и восторгу хозяина нет предела. — Пистолет! Прям как настоящий! — Он крутил оружие в руках, заглядывая в черное дуло. — Как это у тебя получилось, слюшай?

Ганиев поднял глаза, но напротив себя никого не увидел.

Игорь Порогин в это время стаскивал с себя перчатки и отворял входную дверь.

— Быстрее! Понятых вперед!

Хлопая ресницами, Ганиев смотрел, как тесноватая кухонька заполняется людьми, и заслонялся локтем при вспышках фотоаппарата.

— Граждане понятые, — говорил между тем Игорь, — прошу засвидетельствовать, что огнестрельное оружие находилось в руках обвиняемого…

Понятые, напуганные шумом и стремительностью происшедшего, согласно кивали, словно китайские болванчики.

— Ганиев Мамурджан Ганиевич, вам предъявляется обвинение в незаконном хранении огнестрельного оружия, что является уголовно наказуемым деянием согласно статье Уголовного кодекса Российской Федерации…

Пудинг задрала вверх морду и завыла.

Мамурджан оглядел присутствующих туманным взглядом.

— Зарэжу. Всех зарэжу! — пообещал и упал лицом в тарелку с остывшим пловом.

— Не мчитесь вы так или руку отпустите! — взмолилась Дежкина. — Я за вами не успеваю.

— Если б вы только знали, что вас ожидает через минуту, — бесцеремонно расталкивая толпу, Подколзин впихнул Клавдию в лифт и с трудом втиснулся за ней сам, — вы бы научились летать.

Вторник. 13.01–14.36

Это была знакомая комната с мониторами. Михаил нервничал и торопился — вскоре монтажную должна была занять какая-то группа. Прежде чем вставить в деку видеомагнитофона кассету, он многозначительно потряс ею в воздухе.

— Работа годичной давности. Мне за нее в свое время столько бабулеточек выложили!

Сначала на экране замелькали цветные полосы, затем картинка прояснилась. Камера сделала панораму какого-то разрушенного села. Часть домов уже сгорело дотла (остались лишь кирпичные печные трубы), другие продолжали полыхать желто-черным пламенем.

— Где это? — спросила Дежкина, подсаживаясь поближе к монитору.

— Кавказ. Разве не понятно?

— Я чтобы удостовериться, — сказала Клавдия и в следующий момент замерла, ошарашенно уставившись на экран.

— Гагуев?!

— Он самый, голубчик, — ответил Подколзин. — Сейчас начнется его пресс-конференция. Это штаб кавказских сепаратистов, нас всех доставили туда с завязанными глазами… А предварительно еще заставили раздеться догола.

— Зачем?

— Проверяли, нет ли оружия.

— И обратно ехали с завязанными глазами?

— А как же.

— Страшно было?

— Это сейчас уже понимаешь, что страшно, а тогда. — Михаил с досадой махнул рукой. — Вы смотрите, не отвлекайтесь.

Взгляд Гагуева был тверд и решителен, рыжеватая борода обрамляла его чуть выпуклый волевой подбородок, голову украшала армейская маскировочная панама, через плечи перекинуты пулеметные ленты. В руках лидер кавказских сепаратистов по привычке держал автомат Калашникова со сдвоенными, перемотанными изолентой рожками. Казалось, что он никогда не расставался со своим оружием, даже во сне.

Гагуева что-то неразборчиво и с немецким акцентом спросили за кадром. Он свирепо посмотрел на корреспондента, причмокнул губами, после чего заученно, но с чувством произнес:

— Если я погибну — содрогнется весь мир!

— Иными словами, в городах прогремят взрывы? — предположил тот же голос.

— Вы считаете меня убийцей?

— Многие так считают.

— Это их право. Лично я не считаю себя убийцей. Я солдат. Я воюю за свободу своей нации, своей страны.

— В таком случае поясните ваше заявление.

— А вы сами не понимаете? — иронично изрек Гагуев и почесал щеку о гладкий автоматный ствол. — Кое-кому придется ответить за содеянное зло, ответить за предательство, за ложь, за убийства невинных людей, за…

Тут что-то случилось со звуком, он пропал. Из динамика доносилось лишь тихое похрипывание.

— Каналы западают… — пояснил происшедшее Подколзин. — Кассета старая, я ее давно размагнитить хотел, да все как-то руки не доходили. А вчера я ее чисто для прикола поставил, молодость вспомнить, глядь — а там! Вот-вот! Смотрите в правый угол!

И точно, через пару секунд камера дернулась вправо, и, прежде чем кадр сменился, Подколзин вдавил кнопку «пауза».