Мертвый сезон в агентстве Глория

– А чего с ней сделается? Бронированная. – Боярова пренебрежительно фыркнула. – Созрел, значит? И когда к вам прибудет?

– Через два часа.

– В таком случае я вас покидаю.

– Ничего больше не хотите добавить?

– Николай Андреевич сам добавит что нужно. До свиданья.

И она удалилась, гордая и неприступная.

Николай Андреевич имел все основания убедиться, что за два десятка совместной жизни он так и не разобрался в характере жены. Сегодняшнее утро началось с вопроса, сумел ли он договориться о встрече с Турецким. Занятый совершенно другими мыслями – приехали финны, и встреча с ними сулила немалые выгоды, – Бояров лишь неопределенно кивнул: мол, помню, помню. Но жена не отставала:

– От того, что ты помнишь, мне не холодно и не жарко. Ты разговаривал или нет?

– Нет, конечно. Когда ж я мог успеть, ты сама подумай! – несколько раздраженным тоном ответил Бояров.

– На том и покончим!

Он заметил, что жена даже как будто повеселела.

Разговор перешел на домашние темы. Позже позвонила дочь из Лондона, сообщила, когда собирается прилететь на каникулы. И Бояров, не выпуская, в общем, из головы напоминание жены, успокоился, полагая, что уж это дело терпит.

Отобедав дома и просмотрев важные деловые бумаги, Бояров вышел во двор, чтобы ехать в свой офис, и увидел следующую картину.

Елена Юрьевна, сидя за рулем бронированного своего «мерседеса», чуть подала машину назад. Взревел мощный мотор. Охранники, предупрежденные Бояровым, опомнились и кинулись к машине. Но «мерседес», словно подпрыгнув и рванувшись вперед, ударил в закрытые металлические ворота. Лопнул затвор, но сами створки ворот только слегка прогнулись. Елена Юрьевна тут же подала машину назад, для нового удара.

– Открывай! – заорал Бояров.

Охранники ринулись к будке, створки, скрежеща, стали раздвигаться, а «мерседес», не дожидаясь полного раскрытия ворот, ринулся наружу, обдирая краску с боков…

Охрана растерянно смотрела на хозяина. Но он, лишь махнув в отчаянье рукой, ушел в дом и хватил рюмку водки. После чего рухнул в кресло и закурил.

Потом он позвонил Турецкому.

Стал ожидать жену, чтобы спросить, о чем она успела поведать следователю. Но вернувшаяся домой Елена Юрьевна не была расположена к разговору. Сказала лишь, что передала то, о чем ей известно доподлинно.

И вот Николай Андреевич сидел в кабинете Турецкого и смотрел, как тот не спеша покручивает в руках кассетку с пленкой. Бояров был просто уверен, что следователь первым делом кинется прослушивать записанный на ней разговор. Но тот молчал и с любопытством поглядывал на олигарха, который из-за случившихся днем событий был явно не в себе.

– Я бы на вашем месте все-таки сперва послушал, – хмуро заявил Бояров.

– Рассказать вам коротенько, о чем вы беседовали с доктором экономических наук Эдуардом Эдуардовичем Штилем? – предложил Турецкий.

– Значит, Рябов все-таки работал на вас? – с облегчением произнес Бояров.

– У вас были опасения?

– В наше время все решают деньги…

– Многое, – поправил Турецкий. – Но далеко не все.

– Тогда расскажите, мне будет чрезвычайно интересно. Я закурю?

– Сделайте одолжение… Несколько слов о Штиле. Имеет научные труды, учебники, по которым сдают зачеты студенты экономических факультетов и вузов. При советской власти жил неплохо, а сейчас и вовсе хорошо. Стал, можно сказать, «новым русским». Человек умный, достаточно беспринципный и целеустремленный. Имеет свою теорию, весьма удобную как для олигархов, так и для уголовных авторитетов. После того как в голове Штиля появилась идея объединения государственных капиталов с капиталами криминальных структур – идея, собственно, не его, она возникла более десятка лет назад, с началом перестройки, и варьировалась то так, то этак в среде и экономистов, и правоохранителей, – так вот, в ту сладкую пору нашего крупного экономиста, тогда еще не доктора, пригрел крупнейший уголовный авторитет, позже депутат Государственной думы Григорий Степанович Коновалов. Этот деятель сумел одним из первых увидеть рациональное для себя лично зерно в идеях Штиля. В дальнейшем Штиль становится и доктором наук, и академиком какой-то академии очередного местного розлива. Естественно, совесть и честь ученого…

– Не стоит об этом, – перебил с улыбкой Бояров. – Понятия из другого словаря.

– Согласен, – хмыкнул и Турецкий. – Ну, полагаю, о Коновалове, которого в криминальных кругах кличут Отцом, вам рассказывать не надо.

– Я знаком с ним.

– И вероятно, знаете, что под его рукой ходят многие. В том числе и некоторые известные губернаторы. Уточнять не буду, могут обидеться. Денег у ворья много, ибо источники пополнения общака не иссякают. Как это делается, вам знать лучше…

Бояров выдержал взгляд Турецкого и промолчал.

– Ладно, продолжим. Чего не хватает человеку при огромных капиталах, «линкольнах» и особняках в России и за рубежом? Правильно, власти. И Отца, и подобных ему можно понять – вот они и подсуетились! Но заглотили такой здоровенный кусок, который никак не могут проглотить. Пришлось отхаркивать, делиться. А делиться они начали с чиновниками – военными и штатскими, объединенными общей идеей иметь те же «линкольны» и особняки, скажем в Жостове и на том же Кипре. Логично?

– Я вас внимательно слушаю, Александр Борисович…

– Да, вы были правы, о какой чести и совести могла идти речь!

– Но вы полагаете, что идея экономиста Штиля заключается лишь в негласной дележке криминальных и государственных средств?

– Нет. Его идея как раз в гласном объединении этих капиталов. Государство должно пойти на сговор с криминалитетом. Однако этого не произойдет.

– Почему? Есть силы, готовые помешать?

– Так точно. Народ. И я в том числе.

– А у вас нет ощущения, Александр Борисович… что поезд ушел? И что слияние государственных и криминальных средств происходит вовсю? А в некоторых губерниях, где власть практически, по вашим же словам, принадлежит Коновалову, уже произошло?

– Помните, как разрешил неразрешимый, казалось бы, вопрос Александр Македонский?

– Вы имеете в виду гордиев узел, разрубленный его мечом?