Вторая невеста

Капитан Астахов, придя в себя, позвонил Федору и доложил обстановку. Алексеев в самом дурном расположении духа возвращался из гостей, о чем он Коле, разумеется, не сообщил. А сказал что-то вроде — я же говорил! На что Коля вышел из себя и заорал, что все такие умные, аж страшно! Один он дурак!

Короче, если подбить бабки, то картина была такая: Кристина убит, а Стелла сбежала. Или сбежал.

Они встретились через полчаса у городского психоневрологического диспансера, так как капитан решил ковать железо, пока горячо, и немедленно уяснить себе, с кем имеет дело. То есть ему уже было все понятно, но, как человек обстоятельный, он решил довести дело до конца.

Главврача диспансера звали Захарченко Виктор Степанович, был это полный приветливый человек средних лет. Он с любопытством рассмотрел удостоверение капитана Астахова и сообщил, что архив у них имеется, он в полном порядке и сохранности, и никаких потопов не было, насколько ему известно. Если вопрос капитана Астахова о потопе его и удивил, то доктор ничем этого не выдал.

— А может, вы мне сразу скажете, в чем дело? Что, кто-то из наших пациентов совершил противоправное деяние?

— Около двадцати лет назад у вас был пациент — ребенок десяти лет, который застрелил мать и ее любовника.

— Помню! — обрадовался доктор Захарченко. — Я тогда был еще интерном. Мальчика звали… Максим! Ну да, Максим! А фамилия… — Доктор задумался. — Сейчас, сейчас… короткая такая, выразительная… какое-то животное. Вспомнил! Тур! Максим Тур! Красивый ребенок… и несчастный. Прекрасно помню! С ним занимался известный психиатр, профессор Крошко Евгений Эдуардович, царствие ему небесное!

— Чем вы его лечили? Элекрошоком? — спросил хмуро капитан.

— Ну, что вы! — рассмеялся доктор, замахав руками. — Лечебный сон, гимнастика, успокоительные травяные сборы, мы держали его в стационаре, чтобы понаблюдать, а кроме того, он перестал разговаривать.

— Какой диагноз?

— Какой диагноз… это сложнее. Здесь можно говорить о неврозе, да и то… Психогенным фактором явилось, насколько я помню, чувство ревности и любви к матери, тем более ребенок за год или за полгода до этого потерял отца, к которому был очень привязан. Сказалось эмоциональное перенапряжение. Тем более его старшая сводная сестра ушла из дома, а он ее очень любил. У матери появился друг, и мальчик, по сути, остался один. Страх остаться одному… как движущая сила поступка. Все страхи и фобии, как утверждает психолог Кен Кэрри, это дефицит любви и понимания. То, что сделал этот мальчик, было попыткой наказать предателей, это своеобразный протест. Так я это видел тогда. Да и сейчас, пожалуй. Знаете, профессор Крошко описал этот случай в своей монографии «Навязчивые состояния и неврозы», могу дать, полюбопытствуйте! По ней студенты учатся, это классика!

Он отъехал на кресле на колесах от письменного стола, дотянулся до стеллажей с книгами и снял оттуда толстый фолиант. Незаметным движением стер пыль и протянул. Федор принял книгу, раскрыл; капитан не шелохнулся.

— Знаете, о фобиях впервые заговорили в конце девятнадцатого века — немцы, конечно. Доктор Карл Фридрих Вестфаль в 1971 году описал агорафобию. Он был первый, кто сказал, что фобии появляются в сознании человека помимо его воли, при нормальном, не ущербном в других отношениях интеллекте, и не могут быть произвольно «изгнаны» из сознания. То есть человек самостоятельно справиться с ними не в силах. Вот так.

— А почему мальчик перестал разговаривать? — спросил капитан.

— Трудно сказать… Я помню, как мы спорили, то есть не я, конечно, у меня права голоса еще не было, на медсоветах… Но, если вы хотите знать мое личное мнение… Я считаю, уверен, что мальчик молчал осознанно, это был не реактивный невроз, а вполне осознанное контролируемое молчание. Он не хотел, чтобы его спрашивали о том, что произошло. Не хотел рассказывать. Он отгородился от вопросов, любопытства, хотел забыть… И знаете, если он впоследствии поменял окружающую среду, то я вполне допускаю, что сейчас он ничего не помнит. Вы не представляете себе, какой мощности защитные механизмы включаются в минуты опасности! Инстинкт самосохранения, психические реакции, вроде амнезии, краткосрочной или продолжительной. Наш организм таким образом защищается от потрясения. Тем более слабый и хрупкий организм ребенка. — Он помолчал. — А можно спросить, почему, собственно, Максим вас интересует? Что-нибудь случилось?

— Доктор, а не мог ли этот случай повлиять… — Федор замялся. — Не мог ли этот случай определить дальнейшие склонности ребенка?

— То есть не мог ли он убить еще кого-то впоследствии? Так?

— Да.

Доктор задумался. Потом сказал осторожно:

— Поручиться не могу… разговорить его нам не удалось, многое о его характере, пристрастиях, любимых игрушках мы знали со слов сестры, а это, согласитесь, не то же самое. Я помню, что он любил рисовать — сестра все время приносила ему альбомы, карандаши и краски. Трудно сказать, вот если бы я его увидел… Приведите его!

— Пока это невозможно.

— А что случилось? — повторил доктор.

— Как долго он у вас лечился? — спросил капитан, проигнорировав его вопрос.

— Несколько лет. То есть сначала он пробыл у нас около полугода, а потом еще пару лет его приводили на диспансеризацию. Он уже стал разговаривать, но, как вы понимаете, мы ни о чем его не спрашивали, чтобы не травмировать.

По лицу капитана Астахова было видно, что лично он бы спросил.

Звуки «Оранжевого неба» перебили доктора Захарченко — подал голос его мобильный.

— Извините, — пробормотал он, улыбаясь до ушей. — Сын! — И, полуотвернувшись, заговорил, понизив голос: — Сыночек, я занят! Я перезвоню! Что? Уже родились? Сколько? Пять? Целых пять? Поздравляю! А как… что? Монетка, Алена, Репка, Джоник и Рембо! Молодец! Все рыженькие, а один беленький? Джоник беленький? Ну, молодец! Я перезвоню, сыночек, я сейчас занят, у меня дяди из полиции, да, да! Потом расскажу! Все, целую!

Он отложил мобильный телефон, все еще растроганно улыбаясь, достал носовой платок, вытер лоб:

— Жарко здесь, а кондиционер купить не можем! Это сын Ростик, Ростислав, поздний ребенок, что называется… Уже и не ожидали. Сообщил, что Сэнди родила пятерых! Сэнди — хомячиха, он думал, будет трое, и уже придумал имена! Как он различает, где мальчик, а где девочка, — ума не приложу.

«Гинекологом будет!» — ядовитое замечание вертелось на языке капитана, но он промолчал.

— А что вы с ними собираетесь делать? — спросил Федор с любопытством.

— Ну, не знаю… это у нас впервые, сынишка раздаст в детском садике, может, я сюда принесу, в детское отделение. Тут у нас есть рыбки, канарейка и два попугайчика, а теперь будут еще и хомячки. Хотите одного?

— У меня есть кот! — вырвалось у Федора.

Капитан хмыкнул.

— Кот — это серьезно, — сказал доктор Захарченко. — Ростик хочет собачку, но пока мы остановились на хомячках. Думаю, придется и собаку взять… со временем. Он хочет золотистого ретривера, у знакомых есть. Вы не поверите, какое это разумное создание! Для меня всегда было загадкой — почему они так нам преданы? Я недавно видел фильм, американский детектив, там был эпизод про садиста, который тушил сигареты о собаку, а она выла от боли и лизала ему руки… он ее привязал в гараже. Почему не сработал защитный механизм, инстинкт самосохранения? Почему она не бросилась на хозяина? В чем причина? В забитости со щенячьего возраста, покорности, верности хозяину? Не знаю. А человек… Я бы мог вам тут навешать научных терминов, да вот беда — все это далеко от истины, взгляды известных психиатров часто диаметрально противоположны…

— Стокгольмский синдром? — спросил Федор.

Доктор Захарченко развел руками.

— А собаки сходят с ума? — спросил вдруг капитан.

— У них тоже бывают неврозы, я думаю. Психика любого существа с зачатками интеллекта может дать сбой в определенных условиях. Чем существо примитивнее, тем оно неуязвимее. Странно, правда? Человеческий мозг — совершенство, а выжить легче какой-нибудь амебе! Мы так мало знаем, и я не уверен, что когда-нибудь узнаем… все. Многие известные ученые под конец жизни пришли к Богу. Есть вещи, которые иначе как существованием Бога нельзя объяснить.