Расследование

В этой фригидной манере мы протанцевали три танца под липкую, обволакивающую музыку. Она не приблизилась ни на дюйм, и я не предпринимал попытки к сокращению дистанции. Впрочем, она и не торопилась произвести расстыковку. Сдержанно-холодная, грациозно-недоступная, она за полночь выглядела так же безукоризненно, как и когда я впервые увидел ее на балу.

– Я был рад вас здесь встретить, – сказал я.

Она удивленно качнула головой.

– Это не самый удачный бал Скакового фонда в моей жизни, но я все равно рада, что пришла.

– На следующий год все будет забыто, все будет по-другому.

– На следующий год я опять буду с вами танцевать, – сказала она.

– Договорились.

Роберта улыбнулась, и на какое-то мгновение в ее глазах засветилось выражение, смысл которого я не уловил.

Роберта это поняла. Она отвернула голову и, высвободившись из моих объятий, показала жестом, что хочет вернуться к столу. Я вернул ее Бобби, она села и стала пудрить нос.

– До свидания, – сказал я Бобби. – И большое вам спасибо.

– Мой дорогой, всегда к вашим услугам!

– До свидания, Роберта.

Она взглянула снизу вверх. Без выражения. Голос был ровным:

– До свидания, Келли.

Я нашел на стоянке свою низкую оранжевую машину, залез в нее и поехал домой, размышляя о Роберте Крэнфилд. Не из тех, с кем легко и приятно забраться в постель. Слишком холодная, сдержанная, гордая. Как плохо сочетается эта жесткость с волосами цвета меди. А может, она так держалась со мной, потому что я сын деревенщины? Всего-навсего. И сам всего-навсего жокей, а папочка учил, что жокеи – низшие создания, не запачкай свои пальчики, деточка...

Келли, старина, сказал я сам себе, ты ищешь повода обидеться. Может, она и думает так, но тебе-то что за печаль? Так или иначе, она провела с тобой чуть не весь вечер, хотя и старалась тебя не касаться. Ну это, может быть, потому, что слишком уж на вас обоих глазели, а может, просто ей это не доставляло удовольствия... Я ехал, срезая углы, по южной окраине Рединга, затем по узким заброшенным дорогам, гнал машину по той лишь причине, что привык ездить быстро. Эта машина была лучшей из всех, что у меня были. Этой машиной я гордился. Чудо механики – и приятно взглянуть. Наездив на ней тридцать тысяч миль в прошлом году, я еще не утратил радости, возникавшей всякий раз, когда я садился за ее руль. Единственным ее недостатком была – как у всех спортивных машин – довольно слабая печка, которая, несмотря на все починки и уговоры, отказывалась поддерживать температуру выше той, при которой оттаивало ветровое стекло и исчезала опасность отморозить пальцы ног. Если по ней стукнуть ногой, она мстила, выпуская в салон выхлопные газы.

Я отправился на бал без пальто, а ночь выдалась морозной. Я замерз и поставил обогреватель на максимум. Как всегда, без толку.

В машине было радио, которое я редко слушал, а также запасной шлем и пятифунтовое скаковое седло, которое я собирался взять с собой на скачки в Уэзерби.

Меня снова охватила депрессия. Хотя вечер и выдался непростым, за всей суетой я как-то забыл о том, что я изгой. После того, что я наговорил лордам Гоуэри и Ферту, нам предстояло сильно потрудиться, чтобы победить. Очень сильно. Вряд ли Крэнфилд одобрит риск, на который я решился. Трудно даже представить, что я ему скажу, если мой замысел провалится.

Лорд Ферд – поможет он или нет? Он будет разрываться между лояльностью по отношению к коллеге и чувством справедливости. Я не настолько хорошо его знал, чтобы строить догадки, что в нем возьмет верх. Не исключено, что он вообще выкинет из головы все, что услышал от меня, сочтя это слишком надуманным и невероятным, чтобы принимать всерьез.

Бобби молодец. Интересно, что он за человек? Надо как-нибудь спросить Роберту.

Миссис Роксфорд... Бедняжка Грейс... Представляю, что за жизнь у Джека. Будем надеяться, ему понравится водка.

Поворот оказался слишком крутым, а я беспечно не сбавил скорость. Машину занесло, и ярдов сто она виляла из стороны в сторону, прежде чем я ее выровнял. Я снова осторожно поставил ногу на акселератор, содрогнувшись при мысли о том, какие крепкие деревья росли в ряд по обе стороны шоссе.

Господи, думал я, разве можно быть таким безалаберным! Я был собой недоволен. Несмотря на любовь к быстрой езде, я считал себя всегда аккуратным водителем и никогда не попадал в аварии. Я почувствовал, что покрылся испариной. Немудрено. Есть от чего тут вспотеть.

Вот осел – задумался о бале, вместо того чтобы сосредоточиться на дороге. Разве можно так нестись по этим проселкам! Я потер ладонью лоб, окаменевший от напряжения, и сбросил скорость до сорока миль в час.

Роберта была великолепна... Господи, Келли, следи же за дорогой! Обычно я вел машину почти автоматически и мне не надо было включать полное внимание на всем протяжении пути. Сейчас я вдруг обнаружил, что еду медленнее, потому что и мысли и рефлексы вдруг стали затухать. За весь вечер я выпил от силы полбокала шампанского, так что опьянение было ни при чем.

Я просто стал засыпать.

Я остановил машину, вылез и потоптался на свежем воздухе, чтобы прийти в себя. Люди, которые засыпают за рулем спортивных машин, возвращаясь с танцев, обычно плохо кончают.

Слишком много бессонных ночей я провел, перемалывая в сознании случившееся. Оскорбив лордов, я похоже, и вовсе выдохся, истратил последние силы. Я боялся, что грохнусь в обморок и пролежу так месяц.

Может, взять и поспать прямо здесь, в машине? Но в машине было холодно, и печка не грела. Я решил ехать дальше и остановиться, только если окажется, что опять засыпаю. Свежий воздух сделал свое дело: сон как рукой сняло, а вместо этого появилось раздражение.

Сверкание «кошачьих глаз» под светом моих фар на пустой дороге снова стало оказывать гипнотическое воздействие. Я включил радио, чтобы немного отвлечься, но в эти часы передавали тихую мягкую музыку. Только не хватало колыбельной! Я выключил приемник.

Жаль, что не курю. Это помогает.

Ночь была ясная, звездная, ярко сияла полная луна. Леса кончились, и теперь иней, покрывавший траву на полях, искрился, как алмазная пыль. Красиво, но некстати. Если будет сильный мороз, то завтра скачки в Сандауне не состоятся... Внезапно, как щелчок, осенило: ко мне это больше не имеет отношения.