Компромат

— Клянусь, — Клавдия театрально приложила руку к груди.

— Закрой глаза, — заговорщицки подмигнула ей дочка. — Закрой, закрой.

Клавдия покорно выполнила эту просьбу, прикрыла веки и в следующее мгновение почувствовала, как ее потянуло в сон. Все-таки намоталась она за прошедший денек, врагу не пожелаешь…

— Можно открывать!

Ленка стояла перед ней, стройненькая, фигуристая и необычайно красивая (Дежкина вынуждена была признать, что ее кроха будет красивой женщиной. Неужели она не сбережет себя и в недалеком будущем сообщит: «Мама, я беременна»? Ведь у нынешней молодежи сплошной секс на уме… Нет, лучше об этом не задумываться). Клавдия с удовольствием смотрела на дочь.

— Ну как тебе? — Ленка вдруг по-детски начала жеманничать. — Полный улет, да?

— Спасайся кто может, — сказала Клавдия, разглядывая ее новую юбочку. — За что же я должна была тебя ругать, глупыха? Сколько же с меня причитается за эту обновку?

— Ты что? Неужели материальчик не узнаешь?

Дежкина присмотрелась к юбочке повнимательней, и у нее потемнело в глазах. Как же она могла не узнать материальчик, если проносила его на себе и в дождь, и в слякоть целых четыре года?

— Чертовка! — она бросилась к Ленке и обязательно поддала бы ей, если бы та вовремя не успела увернуться. — Что ж ты наделала?

— Ты же обещала! — Девчонка в испуге металась по комнате. — Ты же поклялась! Не прикасайся ко мне!

— Как ты посмела, бессовестная? — Клавдия не стала продолжать погоню. — Дурная голова рукам покоя не дает? Так?

— Что, жалко стало? — ерепенилась Лепка. — А то, что мне ходить не в чем, — об этом ты подумала? Будто мне больше делать нечего, кроме как старые тряпки перешивать. Тоже мне, Золушку себе нашла. Хорошо устроилась, мамаша!

— Миленькая, ты даже представить себе не можешь, что ты наделала! — заголосила Клавдия, чувствуя, как к ее горлу подступает горький ком. — Все пропало! Все!

— Что тут у вас происходит? — в комнату заглянул Федор.

— Дверь закрой! — рявкнули на него в один голос мать и дочка.

Удивительно, но Дежкин-старший не стал лезть на рожон, а тихонько ретировался.

— Ma, я, правда, не ожидала, что ты так расстроишься… — виновато потупилась Ленка. — Прости, ма… Хочешь, я у Макса денег возьму и завтра же тебе новый плащ куплю?

— Да разве дело в плаще?

— А в чем?

— В том, что лежало в кармане.

— А что лежало в кармане?

— Я не знаю! — Клавдии хотелось завыть волком от досады. — Но что-то должно было лежать, какой-то важный документ.

— Лично я заметила только кусочек шоколадной обертки, совсем не похожий на документ, а уж тем более важный.

— Кусочек обертки? — встрепенулась Дежкина. — В кармане лежал кусочек шоколадной обертки?

— Не-a, не в кармане, а за подкладкой. У тебя в кармане вот такущая дыра была.

— Где он?

— Выбросила…

— Куда?

— В окно…

Понедельник. 23.01–00.00

Уже второй час под окнами, выходившими во двор, при вялом свете уличного фонаря велись отчаянные поиски. Вернее, Ленка стояла поодаль и, сгорая от стыда (прохожие оборачивались в их сторону), наблюдала, как ее мать, пригнув голову к земле, ползает на коленях под кустами.

— Ма, сдалась тебе эта бумажка!.. — поеживаясь от холода, ныла девчонка. — Хватит, ма, пошли домой. Все равно ни черта не видно.

— Много ты понимаешь, — отозвалась Дежкина. — Ты иди, а я еще здесь чуток поищу. Иди-иди, спать пора.

— Да нет уж, буду группой поддержки. Только не понятно, зачем ради какой-то хрюкалоны все колени себе стирать?

— Следи за дикцией, — наставительно произнесла из кустов Клавдия. — У тебя во рту каша.

— Ничего не каша…

— Я, например, абсолютно ничего не расслышала. Хрю… что?

— Хрюкалона, — повторила Ленка.

— Это что? Новое неприличное словечко?

— Уж не знаю, приличное или неприличное, тебе видней.

— Мне?

— На бумажке было написано — «Хрюкалона». Я и запомнила, потому что это — маразм. У меня память хорошая на всякие маразмы.

Кусты зашевелились. Сначала над голыми ветками появилась голова Дежкиной, а вслед за головой и сама она. Все ее движения были замедленны, как в кино, когда бег лошадей красиво показывают. Она несколько раз безмолвно открыла и закрыла рот, прежде чем потрясенно произнесла:

— Ты прочитала написанный на бумажке текст, запомнила его и до сих пор молчала? Я как каторжанка ползаю тут на карачках, а ты смотришь на меня и молчишь?

— Ma, откуда мне было знать? — Лепка была потрясена не меньше матери. — Ты ж нормально не объяснила…

— Ну-ка повтори!

— Ты ж нормально не объяснила…

— Слово повтори, бестолочь!

— Хрюкалона.

— Точно? Ничего не напутала?

— Чтоб мне провалиться!

«Хрюкалона… Хрюкалона… — судорожно соображала Клавдия. — Что бы это могло быть? Город? Деревня? Поселок? Река? Гора? Озеро? Имя? Фамилия? И какое эта Хрюкалона имеет отношение ко всему тому, что начало происходить два дня назад?»

Вернувшись домой, Дежкина первым делом отыскала на книжной полке энциклопедический словарь и раскрыла его на букве «X».

Хрусталь, Хруцкий, Хрущаки, Хрущев, Хрущи, Хрущов, Хрюкин… Дальше следовало — «Хряк». О Хрюкалоне никаких упоминаний не было.

«Завтра же сбегаю в библиотеку, в справочниках покопаюсь, вот только читательский билет нужно отыскать», — решила Клавдия, но тут же вспомнила, что до сих пор еще не вернула сборник стихов Маршака, взятый ею несколько лет назад, когда Ленка ходила в четвертый класс. Теперь книжку вряд ли дадут.

А в это время Федор сидел на кухне и умиленно наблюдал за тем, как его сын колдует над компьютером. Максима немного стесняло присутствие отца, но внешне это никак не выражалось. Не прогонять же его, в самом деле. Пусть торчит, лишь бы не мешал.

— В наше время таких штуковин не было, — Федор украдкой оглянулся на дверь и мгновенно опрокинул в себя очередную рюмашку.

Как ни странно, от выпитого шепелявость Федора куда-то пропала.

— Не было… — не отрывая взгляда от мерцающего монитора и увлеченно перебирая пальцами по клавиатуре, согласился с отцом Макс.

— Мы все больше голубей гоняли по крышам да в подкидного с дворовыми ребятами до одури, — у Дежкина-старшего обычно увлажнялись глаза, когда он начинал вспоминать босоногое детство. — Прибегали после школы и сразу на чердак, в подкидного. Нет, не на деньги. На щелбаны. Вот так, зажимаешь в руке колоду и по кончику носа р-р-раз, р-р-раз! Знаешь, как больно?

— Знаю-знаю, — автоматически отвечал Максим, вынужденный выслушивать эту историю в тысячный раз.

— Родители, конечно, ругались, но разве нас, пацанов, загонишь домой. — Федор опять потянулся к спиртному, но сын опередил его, отодвинув бутылку на другой, недосягаемый для отца угол стола. — Это теперь молодежь закрывается в своих каморках, совсем воздухом не дышит. Вот тебе, родной, почему бы в футбол со сверстниками не погонять, а? Гляди какой момон себе отрастил! Стыдись!

— Стыжусь…

— А что толку, что стыдишься? Жиру от этого не убавится и мускулов не прибавится. Я в твоем возрасте шестнадцатикилограммовую гирю пятьдесят раз отжать мог. А ты можешь?

— Могу, могу…

— А давай докажи прям щас! — оживился папашка. — Вон она, гиря-то, на балконе пылится!

— Батя, отстань, а? — Макс хмуро взглянул на Дежкина-старшего. — Тебе поговорить не с кем, а я зашиваюсь…

— Зашивается он, — обиженно прогундосил Федор. — При желании и обезьяну можно научить на кнопки нажимать. Ты только скажи, какая от этого польза? Объясни папке, а то он отсталый, не понимает.

— Польза? — Макс поднял на Федора воспаленные глаза. — Я деньги в дом приношу, вот какая польза.

— Ну да, ну да… — вынужден был согласиться с ним отец. — Но деньги — это результат. А в чем заключается сам процесс? Вот что ты сейчас делаешь?

Максим понял, что ему будет не так-то просто отделаться от папаши. Тот явно был расположен к долгой душевной беседе. Бороться с этим можно было только одним способом — наглядно показать Федору всю его несостоятельность в области компьютерных технологий, после чего его дилетантский интерес исчезнет сам собой. Если бы только парень знал, как сильно он ошибался.