Унесенные блогосферой (СИ)

Сегодня мы с Викторией остались дома, чтобы поработать вдали от процессуальной суеты. Тетка с утра завалилась на диван и в тоске перелистывала свою многострадальную методику, стараясь утешиться перепиской с каким-то профессором из МГУ, который заверял ее, что совершенно согласен с ней в плане трактовки оскорбительного речевого поведения. Кажется, ей стало немного легче и вчерашнее потрясение начало понемногу забываться. Во всяком случае она перестала причитать что-то вроде «как же можно так с живым человеком?», «как так можно с работающей методикой?» и переписывалась с профессором уже молча, почти по-деловому.

Я снова не пошел в университет, но сосредоточиться на переписке Светланы и Валерия Романихиных сегодня не получалось. Конфликт с Сандалетиным не шел из головы. Я не понимал, как бороться. Ну, допустим, у меня были пропуски. Но явно не столько, сколько нарисовал мне мой преподаватель. Вопрос в другом: как доказать? Ведь ему в университете верили на слово, а мне – нет. Вика обещала кому-то позвонить в главном здании, но то ли передумала, то ли контакт перестал работать. В общем, она позвонила, но бестолку. Сандалетин же продолжал делать гадкие намеки на перспективы моей скорой военной карьеры.

Скрывать тут нечего: служить я боялся, более того, испытывал к службе в армии настоящее человеческое отвращение. Наверное, любое другое животное, и человек в том числе, не горит желанием оказаться в ограниченном пространстве вместе с парой-сотней таких же взрослых половозрелых самцов. При мысли об этом инстинкт самосохранения включался вопреки доводам разума о долге, чести, военной профессии, о том, что не так уж страшно, в конце концов, тот же Пашка служит и даже доволен. Но дело было не только и не столько в противоборстве разума и инстинктов.

Каждое время по-своему уникально. Наше уникально отношениями с информацией. Я почувствовал это в шесть лет, когда понял, что из интернета уже давно знаю все то, от чего родственники стыдливо охраняли мои детские глаза и уши. Мир информации наступал стремительно, сужая границы детства, превращая детей в маленьких взрослых. Кстати, ничего страшного лично я в этом не вижу. Например, тайну зарождения жизни я уяснил, как тайну игрушечной машинки – вскрыл, рассмотрел, принял к сведению и пошел дальше.

В мире киберпанка наука также движется семимильными скачками и стремительно молодеет. Если говорить образно, то во времена романтического XIX века наука представлялась мне прекрасной дамой в шелках и кринолинах, общаться с которой могли позволить себе лишь члены высшего общества. В утилитарном XX веке наука стала рассудительной барышней в толстых линзах и небольшим избытком веса от постоянного сидения в библиотеках и лабораториях. Современная же наука – это ловкая быстрая малолетка-индиго, гуттаперчиво лавирующая между границами дисциплин, сочетающая несочетаемое, каждый день требующая новых игрушек-гаджетов, которые она моментально приспосабливает для своих индиго-игр.

Тридцатилетний доктор наук становился все менее удивительным явлением. Если не в России, то уж в Европе точно. Это тоже одна из моих амбициозных целей. Так что Сандалетин пугал меня не столько армией, сколько временем, и это было по-настоящему страшно, потому что упускать драгоценное время из-за прихоти какого-то там обиженного Викиного поклонника казалось страшно обидным, и совершенно не укладывалось в голове.

– Что это ты такое читаешь? – спросила Вика, проходя мимо меня в кухню.

– Так решил немного переключится, – соврал я, хотя на самом деле толку от меня сегодня было как от кота молока. – Это Пашка написал. Он в армии, ты в курсе? Вообразил себя писателем, работает в жанре армейского рассказа. Как тебе?

– По-моему, забавно: «прикрываясь лунным светом, окутанный флером грез и мечтаний», – бросила Вика. – А тебе?

– По-моему, ужасно. Юмор тупой.

– Вполне в жанре, молодец Пашка. Кстати, думаю дальше должна быть эротика, без всякой философии, – уперлась она.

Оказывается, Вика была в курсе не только того, что Пашка в армии, но также знала и о существования Философии эротики. Черт бы побрал эту бесцеремонность в обращении с чужими паролями и техникой.

– Ты считаешь, что писать вычурно – это «в жанре» армейского рассказа? – я решил проигнорировать ее замечание про эротику, потому что она была не права. Дальше шла не эротика, а глухое жесткое порно, но Вике это знание было лишним. Хотя, похоже, она догадывалась.

– Набоков тоже писал вычурно, ничего, практически в классики попал, – пожала плечами тетка и добавила. – Ты же в армии не был, откуда тебе знать, что там будет популярно?

По-моему, она сказала это нарочно.

– Можно подумать, ты была, – огрызнулся я, но она даже не обратила внимания, легла обратно на диван, обняла ноутбук и вместе с ним перевернулась на другой бок.

Я заставил себя вернуться к записям на стене Светланы. Из недавних событий описывалась поездка в Москву. «Москва сегодня почти не раздражала, отличный денек в столице Родины», писала Света под селфи на фоне кремля. «Исторический музей открылся с новой стороны… со скучной». Значок «не нравится». «Пришлось сегодня покататься в московских электричках… ну так, наверное, должен выглядеть ад». Дальше шла целая серия фотографий Света, Валерий и столица: на фоне Детского мира, на фоне Красной площади, Александровского сада и далее по туристическим местам. В комментариях Светлану спрашивали: «А что ж не взяли автомобиль?», «Хотели быть ближе к народу», – отвечала девочка из провинциального города, кое-как окончившая платный непрестижный ВУЗ.

Я листал и листал страницы, не находя ничего интересного. Что было в голове у этих людей? Вот уж действительно ад: отдых в Греции сопровождался подписями: «Не понимаю тех, кто ездит в Египет и Турцию. Греция – вот где рай за смешные деньги». Пачками попадались репосты из групп «Мамы они такие» – поцелуйчики, няшечки, пупсики, мимимишечки. Тут же шли диетические сырники и торты на кефире, гимнастика для попы, накачивание губ, параметры идеальной девушки и цитаты, цитаты, цитаты, блещущие массовым интернет-остроумием: «В семье должен борзеть только ОДНА», «услышала по телевизору, что взрослой львице требуется 20 часов на отдых каждый день… Я так и знала! Я – взрослая львица», «Гоа – три буквы, на которые реально хочется, чтобы тебя послали».

Страница Валерия была не лучше, впрочем, он хотя бы не репостил цитаты, а только перетаскивал фотографии со стены жены. Все такие же сладкие, постановочные… Такое ощущение, что своей собственной воли у Валерия Романихина не было вообще. Не зря сумасшедшая бабка окрестила его человеком-размазнёй. Впервые в жизни увидел на странице мужика слово «покупочки»: «погуляли по Питеру, сделали покупочки». Ужас! Что за пидорское слово?!

«Ездил по работе в Горький. Горький совсем не горький, а очень даже сладкий, особенно когда встречаешься наконец-то с другом, с которым переписываешься почти каждодневно уже третий год к ряду. Тот друг, который за 800 км от тебя "дышит тем же воздухом", что и ты, у кого те же мечты, и его глаза частенько видят, что и твои… и даже одинаковая музыка играет в ваших ушах:)».

Я показал свое наблюдение Вике:

– У меня прямо гей-радар звенит, когда я смотрю на его страницу.

– У тебя есть гей-радар? – усмехнулась тетка, которая нехотя, но все-таки оторвалась от своих научных страданий.

– Встроенный, положен по базовой комплектации.

– И много таких записей у этого Валеры Романихина? – поинтересовалась Вика.

В качестве примера я мог показать с десяток. Время от времени у Валерия случалась «душевная болтовня» и «милые дурачества с друзьями», он любил слова «бесподобно» и «головокружительно», желательно в одном предложении, часто чекинился и любил фотографировать свои новые ботинки.

– Мда, вот этого я, признаюсь, не заметила, – задумчиво проговорила Виктория. – Это круто. Хороший анализ. Мужской и женский дискурс – необъятная тема и очень популярная сейчас, можешь статейку написать потом, так что записывай.