Фотография в профиль

Свой путь в Люблин он также описал со всеми подробностями. Указал названия деревень, которые встречались на пути. Назвал фамилии тех, у кого останавливался на длительный или кратковременный постой. Потом подробно рассказал, как встретил партизанский отряд поручика Рысь. Перечислил все боевые операции этого небольшого отряда и все стычки с гитлеровцами, включая самую последнюю, когда командир и большинство партизан отряда пали смертью храбрых в неравном бою. Уцелевшие пробились в яновские леса, но вскоре вооружённые формирования АК были практически разгромлены. Ход этих трагических боёв обвиняемый описал с мельчайшими подробностями.

Последняя часть биографии включала в себя историю о вступлении в Войско Польское в Люблине, бои на Черняковском плацдарме в Варшаве, прорыв укреплений Поморского вала и овладение городом Камень Поморский. Здесь, обороняя взорванный гитлеровцами пивоваренный завод, обвиняемый получил очень тяжёлое ранение и на этом закончил боевой путь.

Я вновь повторяю, подчеркнул обвиняемый, — что я не Рихард Баумфогель и никогда не руководил гестапо в Брадомске.

Председатель судейской коллегии извлёк из папки с документами фотографию, на которой Рихард Баумфогель допрашивает одного из заключённых, и показал её подсудимому.

— Вам знакома эта фотография?

— Я её видел. Она взята из книги Юзефа Бараньского «Я пережил ад и Освенцим». Пан прокурор во время допроса сообщил мне, что этот снимок находился в архиве Главной комиссии по расследованию гитлеровских злодеяний в Польше. Эта фотография и послужила причиной моего ареста.

— Обвиняемый, чем вы объясняете огромное сходство между вами и эсэсовцем, изображённым на ней? Кстати, оно подтверждено результатами специальных экспертиз.

— Это просто совпадение.

— Высокий суд, — вмешался Рушиньский, вскочив со своего места, — защита не подвергает сомнению результаты обеих экспертиз, но считает, что мы являемся свидетелями уникального случая: найдены два человека с одинаковым строением черепа, что, естественно, выражается и в огромном сходстве черт лица.

— Этого не может быть, — бросил реплику с места прокурор Щиперский. — Как не может быть двух людей с одинаковыми отпечатками пальцев.

— Вы говорите так убеждённо, пан прокурор, потому что, вероятно, обследовали четыре с половиной миллиарда людей, населяющих земной шар? — ехидно спросил защитник.

В зале раздались смешки, которые моментально смолкли, как только председатель протянул руку к колокольчику.

— Обвиняемый, когда у вас появилось характерное родимое пятно на щеке? — спросил один из заседателей.

— Оно было с самого рождения.

— У гестаповца на фотографии абсолютно такое же родимое пятно. Это, по-вашему, тоже совпадение?

— Без всякого сомнения.

— Я бы ещё поверил, что можно обнаружить людей с одинаковым строением черепа, но ещё и с одинаковыми родимыми пятнами на правой щеке… Обвиняемый, чем вы объясняете такой феномен?

— Затрудняюсь ответить на ваш вопрос, — с горечью произнёс Врублевский. — Знаю только одно: я не Рихард Баумфогель.

— Обвиняемый, во время следствия и сейчас в своём рассказе вы описали нам, как добирались из деревни Бжезница до города Парчев, где встретили отряд АК, руководимый поручиком Рысь. Вы назвали при этом много фамилий людей, которые должны вас знать и помнить. Следствие велось не только на территории Польши. Запрашивалась правовая помощь у властей Белорусской Советской Социалистической Республики. Однако не удалось найти никого из указанных вами лиц. Другие жители этих деревень также не смогли, к сожалению, вспомнить молодого человека из деревни Бжезница.

— Высокий суд, — сказал обвиняемый, — во второй мировой войне погибло шесть миллионов польских и по крайней мере в четыре раза больше советских граждан. На бывших восточных территориях Польши и в Белоруссии гитлеровские репрессии отличались особой жестокостью. Таких сожжённых вместе с людьми деревень, как Бжезница, было очень много. Их символом стала большая белорусская деревня Хатынь, где оккупанты заживо сожгли всех её жителей. Надо иметь в виду, что с тех пор прошло почти сорок лет. Люди, которых я назвал, даже если не погибли в период оккупации, могли умереть естественной смертью. Вы говорите, что другие жители деревень меня не помнят. Чему же тут удивляться? Если кто-то тогда и предоставил кров беглецу, то он не распространялся на эту тему с посторонними. А я, как вы понимаете, не разгуливал по» деревне и не афишировал свою особу. Сидел тихо, как мышь под печкой, счастливый тем, что имею крышу над головой и не умираю с голоду. Впрочем, в тех местах не проходило, пожалуй, ни одной ночи, чтобы к кому-нибудь в дом не стучался беженец или партизан, скрывающийся от фашистов. Разве их можно было всех запомнить?

— Обвиняемый, вы постоянно ссылаетесь на какие-то совпадения, — саркастически заметил прокурор. — Не кажется ли вам, что их слишком много?

— Были ли у вас очные ставки со свидетелями из Брадомска, которые знали Баумфогеля? — вновь начал задавать вопросы председатель.

— Да, милиция организовывала такие встречи.

— Сколько их было?

— Я не считал, но довольно много.

— Шестьдесят восемь, — подключился прокурор. — Протоколы очных ставок приобщены к делу.

— Суду известны документы дела, и он не задавал вам вопросов, пан прокурор.

— Прошу прощения.

— Обвиняемый, узнавали ли в вас свидетели Рихарда Баумфогеля? — продолжал председатель.

— Многие свидетели узнавали, — признал Врублевский, — но были и такие, которые, когда их просили меня опознать, показывали на других людей, специально поставленных рядом со мной.

— Я хотел бы от имени обвиняемого внести ясность по этому поводу, — попросил слова меценас Рушиньский.

— Пожалуйста.

— Высокий суд, снимок, который находится в деле, был опубликован перед встречей обвиняемого со свидетелями всеми органами польской печати. Поэтому неудивительно, что свидетели опознали обвиняемого: они опознали не Баумфогеля, а человека, снимок которого видели за несколько дней до этого в газетах. Подпись под фотографией, как вы помните, поясняла, что это и есть Баумфогель. Каждый запомнил характерный шрам и по нему узнавал обвиняемого. Такое опознание не стоит и ломаного гроша.

— Давать оценки доказательствам — это компетенция суда, — напомнил защитнику председатель.

Рушиньский поклонился и принёс свои извинения.

— Публикация этих снимков в газетах, — заметил прокурор, — была манёвром защиты, предпринятым для того, чтобы можно было потом усомниться в достоверности опознания преступника. Именно пан Рушиньский сообщил журналистам, где следует искать фотографию.

Рушиньский вскочил со стула, словно его ткнули булавкой в чувствительное место.

— Высокий суд, я категорически протестую против подобных инсинуаций со стороны обвинения! — закричал он. — Этот снимок напечатали в пятидесяти тысячах экземпляров книги Бараньского, свободно продававшейся в каждом книжном магазине страны. Когда меня назначили защитником обвиняемого, я действительно рассказал об этой публикации знакомым судебным репортёром. Предоставление журналистам такого рода информации не возбраняется и не является нарушением тайны следствия, к которому, кстати сказать, меня в тот период и близко не подпускали. Хочу также подчеркнуть, что со мной не посчитали нужным даже посоветоваться относительно того, хочу ли я стать защитником человека, которого сегодня судят. Сидящий в зале в одном из первых рядов подполковник Качановский до боли сжал кулаки. С каким бы удовольствием он занялся бы расследованием дела, в котором в роли подозреваемого выступал бы адвокат Рушиньский!

— Появление фотографии в печати не является предметом разбирательства на данном процессе, поучительно заметил председатель, имея в виду как обвинение, так и защиту. — Поэтому прошу не касаться в дальнейшем этой темы. Пан прокурор, есть ли у вас вопросы к обвиняемому?

Щиперский подготовил много вопросов, касавшихся как пребывания подсудимого в партизанском отряде, так и его деятельности в Брадомске. Но Врублевский упорно отказывался признать, что работал в гестапо, заявлял, что не был в Брадомске и не знает, какие события происходили там в период оккупации. На вопрос, чем объясняется тот факт, что оба партизанских сражения, в которых он участвовал, закончились полным разгромом формирований АК, обвиняемый, будучи в состоянии сильного нервного возбуждения, ответил встречным вопросом: