Перелом

Этти и Джордж не видели смысла в том, что ветеринарный врач уехал, не усыпив Индиго. Они потребовали объяснений.

– Э-э-э... – сказал я. – Он не взял с собой снотворного. Совершенно случайно забыл положить в сумку.

– Ага, – сказали они в один голос, вполне удовлетворенные, и Этти принялась рассказывать, что тренировка прошла крайне успешно и что Счастливчик Линдсей проскакал пять фарлонгов прибавленным галопом и выглядел после этого свежим как огурчик.

– Я посадила вашего проклятого Алекса на Резвое Копыто и велела ему спокойно проезжать лошадь, а он не соизволил мне подчиниться. Он пустил жеребца галопом, оставил Ланкета далеко позади – “жучки” так и вцепились в свои бинокли.

– До чего глуп, – согласился я. – Придется с ним поговорить.

– Он не упустит ни одного случая, чтобы огрызнуться или настоять на своем, – пожаловалась Этти. – Когда вас нет, он просто невыносим. – Она набрала полную грудь воздуха и, чуть поколебавшись, выпалила:

– Мне кажется, вам надо посоветовать мистеру Гриффону выгнать его из конюшен.

– Когда в следующий раз буду в больнице, обязательно с ним посоветуюсь, – ответил я. – Кого вы дадите Алессандро на вторую проездку?

– Пуллитцера, – ответила она без колебаний. – По крайней мере, если он опять не послушается, это не будет иметь значения.

– Когда вернетесь, передайте ему, чтобы зашел в контору.

– А вы разве не с нами? – Я покачал головой. – Мне бы хотелось услышать ваше мнение о Гороховом Пудинге. Если мы заявим его на приз Линкольна, надо будет не позже следующей недели провести испытания. Не забудьте: скачки начинаются в субботу через три недели.

– Завтра проездим его галопом и посмотрим, готов ли он для испытаний, – предложил я, и Этти неохотно согласилась.

Я смотрел на ее тонкую удаляющуюся фигурку и думал, что, пожалуй, чувствовал бы себя крайне польщенным, если бы не знал, почему она со мной советуется. В манеже Этти не было равных, но в полевых условиях она сразу терялась. Хотя в глубине души она прекрасно знала, что разбирается в лошадях куда лучше меня, но у нее срабатывал инстинкт самосохранения, и она перекладывала окончательное решение на мои плечи.

Дейнси вернулся на своем “Лендровере”, когда началась вечерняя проездка. Мы протянули провода питания рентгеновского аппарата через окно конторы и воткнули вилку в розетку для калорифера. Чтобы добраться до денника Индиго, пришлось соединить четыре удлинителя. Дейнси сделал несколько снимков, убрал аппарат и, как бы вспомнив, сделал лошади укол, избавляя ее от дальнейших мучений.

– Для полиции вам потребуются свидетельские показания, – сказал он, пожимая мне руку и быстро перемаргивая.

– Нет... Я пока что не собираюсь обращаться в полицию. – Дейнси попытался запротестовать, но я перебил его:

– Поверьте, на это есть причины. Я не могу вам всего рассказать.., но я не лгу.

– Вам виднее. – Дейнси искоса посмотрел на денник Лунного Камня и вопросительно поднял брови.

– Не знаю, – ответил я. – А вы как полагаете? – Он задумался на несколько секунд, что говорило о серьезности его отношения к делу, и только потом ответил:

– Перелом коленного сустава требует очень сильного удара. Зачем, если можно с легкостью сломать путовую кость, как у Индиго?

– Значит, несчастье с Лунным Камнем натолкнуло кого-то на мысль? – спросил я.

– Скорее всего. – Дейнси ухмыльнулся. – Смотрите, чтобы у вас не началась эпидемия.

– Всенепременно, – в тон ему ответил я, зная, что с этой минуты мне действительно необходимо быть настороже.

Алессандро и виду не подал, что Этти передала ему мою просьбу зайти в контору. Он направился прямо к поджидавшему автомобилю, и я увидел его совершенно случайно, ибо в этот момент смотрел на манеж.

Я открыл окно и крикнул:

– Алессандро, зайдите ко мне... – Он продолжал идти, делая вид, что не слышит, и поэтому я добавил:

– ..чтобы поговорить о вашем участии в предстоящих скачках.

Он остановился как вкопанный, с занесенной для шага ногой, и, поменяв направление, медленно подошел к окну.

– Зайдите в комнату владельцев, – сказал я. – Туда, где вы отдыхали на диване... – Я закрыл окно, улыбнулся Маргарет печальной умиротворенной улыбкой, которую она могла трактовать как ей вздумается, и удалился подальше от любопытных ушей.

Алессандро нехотя вошел в комнату владельцев, понимая, что деться ему некуда. Я, однако, решил играть честно.

– Можете принять участие в скачках учеников в Кэттерике через четыре недели. Но при условии, что вы не начнете хвастаться перед другими учениками.

– Я желаю победить на Архангеле, – категорически заявил он.

– Иногда мне кажется, что вы – человек крайне умный и со временем из вас может получиться неплохой жокей, – сказал я и, прежде чем он успел напыжиться от гордости, добавил:

– А иногда, например сегодня, вы ведете себя настолько глупо и проявляете так мало здравого смысла, столь необходимого жокею, что ваше честолюбие выглядит просто смешным.

Мускулы его худенького тельца напряглись, глаза засверкали. Слушал он меня очень внимательно, и я не преминул этим воспользоваться.

– Лошадей в наших конюшнях держат для того, чтобы они побеждали на скачках. Лошади никогда не придут первыми, если нарушить им режим тренировки. Если вам велят проезжать Резвое Копыто без бросков, а вы скачете на нем галопом, превышая его возможности, вы утомляете лошадь, а значит, время на ее тренировку увеличивается. Вы не победите ни в одних скачках, если лошади окажутся неподготовленными, а значит, тренировать лошадей с учетом их сил – в ваших интересах. Таким образом, непослушание тренеру – это глупость. Вы меня поняли?

Черные глаза Алессандро стали еще чернее и утонули в глазных впадинах. Он не ответил.

– А теперь – о вашей навязчивой идее насчет Архангела. Я позволю вам проездить его на Пустоши лишь после того, как буду полностью уверен в ваших способностях, особенно в вашей способности относиться к лошадям с полной ответственностью. Доверю я вам Архангела или нет, зависит больше от вас, чем от меня. Но учтите, я оказываю вам любезность, позволяя участвовать в пробегах на скорость, пусть и не на самых известных рысаках. По крайней мере, я даю вам шанс проверить себя и потягаться с профессионалами. Вы должны знать свои силы, чтобы не ударить в грязь лицом на призовых скачках в Ньюбери или Кемптоне.