Университетский детектив

— Представляете, — делилась впечатлениями Лиза, — а я вот читала, что скоро на нас пойдет с войной желтая раса, и тогда нашей цивилизации наступит каюк!

— Прискорбно, — откликнулась с улыбкой именинница, которая как раз в этот момент подошла пообщаться с одним из парней, вьющихся вокруг Лизы.

— Да это же Нострадамус писал! — крикнула эрудированная Тома.

После ее крика к разговору подключились все сидящие за столом. Кампания бурно принялась обсуждать предсказания Нострадамуса в целом и о предстоящем желтом нашествии, в частности. Когда дошли до вопроса о том, как же защищаться от вторжения агрессивных нахальных варваров с Востока, на дальнем конце стола раздалось настойчивое покашливание. Все взоры обратились туда.

Там, между пламенеющими розами и селедочной нарезкой, маячил Валерий Ли. Лицо его покраснело от возмущения — если только можно себе представить, что покраснеть может желто-смуглое лицо человека монголоидной расы. И тут вдруг все осознали, что в их кампании присутствует представитель той самой, смачно обсуждаемой, желтой расы! "Как же так, — пронеслось в голове у Александры, — а я его никогда с монголоидами и не ассоциировала. Как-то он ведет себя… нетипичным для этой расы образом".

Ситуация явно отдавала неполиткорректностью. Ее поспешили «разрулить», представив дело в юмористическом ракурсе.

— …и, в конце концов, смеяться полезно, — подвела итог путаной речи именинница. — Главное — то, что смеяться надо весело, без камушка за пазухой. Ну, как мы, то есть…

За столом вежливо рассмеялись.

— Как говорил Захаровский Мюнхгаузен, — пробормотала Александра, — веселый смех продлевает жизнь, а ехидный укорачивает.

— Детка моя, — прищурился Алексис, — у другого хорошего человека — культового писателя от наркомании Ирвина Уэлша — иная точка зрения: смех — нечто большее, нежели просто реакция на юмор; он нужен, чтобы разрядить обстановку и продемонстрировать сплоченность перед лицом старухи с косой.

Посчитав проблему улаженной, студенты вернулись к своим разговорам и делам. Кто-то включил кассету со Стингом, и несколько пар принялось оттаптывать друг другу ноги в романтичном танце.

— Давайте, сударыня, я Вам лучше водочки налью, — нежно обвивая пальцами бутылку, обратился Алексис к Александре.

— Ах, что Вы, право, — ответила она ему в тон. — Я водочку употреблять не имею обыкновения. Только вино, в крайнем случае — пиво.

— Ее от водочки, знаете ли, развозит, — подхватил слышавший их разговор Майк. — Она от водочки, понимаете ли, не такая умная, как обычно, становится.

— Что ты несешь! — воскликнула оскорбленная за подругу Тома.

— Действительно, — поддержал ее Вадик. — Не приставайте к девушке!

— Не то, что мы, настоящие студенты, — продолжал Майк, — хряпнем, бывало, по бутылочке на братца, и идем себе дальше спокойненько по своим делам, как ни в чем ни бывало.

— Неправда! — крикнула уязвленная в своей студенческой неполноценности Александра. — Не развозит меня, знаете ли, от водочки… Тьфу, то есть, ничего мне от водки не бывает. Она мне просто по вкусу не нравится!

— "Если баба трезва, если баба скушна,

Да, может, ей нелегко, тяжело да невесело с нами?" — с оглядкой на Башлачева поинтересовался Алексис.

— Давай, ты мне водки больше предлагать не будешь, а лучше я тебе во-он той курицы предложу. Ты что больше любишь, — спросила Александра, старательно терзая несчастную птицу ножом, — крылышки или грудку?

— Ножки, радость моя, ножки, — ответил Алексис, косясь затуманенным взглядом на ее юбку. — "Но только ножки Терпсихоры прелестней чем-то для меня"…

— С чего это ты вдруг перешел на классиков? Цитирование рока тебе больше подходит…

Когда она в смущении отвернулась, Алексис незаметно вылил в ее бокал водку.

Валерий, между тем, забыл про девушку, за которой ухаживал в начале пьянки. Он уже успел перетанцевать с несколькими из гостий, и сейчас ему требовалось интеллектуальное общение. Поскольку ближе всех к нему в этот момент оказался Вадик, Валерий решил общаться с ним. Рассказывая что-то увлекательное, он обхватил Вадика руками за талию и положил голову ему на плечо. Вадик морщился и как бы невзначай пытался спихнуть с себя непрошенного собеседника. Однако Ли, похоже, под влиянием выпитого дошел уже до такой стадии невменяемости, когда "все братья — сестры" (да простят еще не вымершие патриархи отечественного рока сей невинный плагиат).

— Мы с тобой — одной крови, ты и я (кажется, в пьяном состоянии Ли тоже выражал мысли чужими словами).

На этом основании он счел необходимым рассказать Вадику какую-то историю. История была длинной, скучной и непонятной. Валерий все время путался в каких-то названиях и экзотичных именах и первый начинал смеяться над шутками сомнительного качества.

Когда Тома решила прийти на выручку своему возлюбленному, пригласив его на танец, Ли переключил свое внимание на именинницу.

— Слушай, Дженис, — обратился он к ней, попутно выливая содержимое своего бокала ей на платье, — а как тебя на самом деле зовут?

— О-о, моим родителям пришло в голову дать мне весьма прозаичное имя — Женя.

— А откуда взялась Дженис?

— Не знаю… — тут она заметила урон, нанесенный своему платью, и побежала на кухню, чтобы найти какие-нибудь средства спасения.

— Представь, — влез в разговор Алексис, — какая это была бы пошлость, если бы ее звали по-собачьи — Женькой! — последнее слово он буквально пролаял (очевидно, для большей убедительности).

— Но ведь каждое имя имеет ценность, — заявил Валерий. — Имеет какой-то смысл.

— А, кстати, Вы же с филологического? — спросил вдруг у него Алексис.

— Конечно, — с достоинством ответил Валерий.

— О-о, а я многих ваших знаю!

— И кого же? — спросил Ли, в пьяном состоянии не подозревая подвоха.

— Например, как там поживает Папин Сибиряк?

— Кто? — от удивления Валерины глаза чуть не уперлись в линзы очков.

— Или твой коллега, который про детские годы Багрового внука написал…

— Ты еще про Щедрина Салтычихи спроси, — подхватила Тома с середины танцевального круга.

— Или про Корсакова из Рима, — не удержалась Александра, но тут же покраснела от неловкости за свою насмешку.

Ли обиженно поджал губы.

— Ребята, а давайте споем что-нибудь! — перебил их гость-историк. — Что-нибудь наше, университетское.

— "Вам хочется песней? — оживился Валерий. — Их есть у меня"!

— О, нет, только не это, — содрогнулась Тома.

Пока кампания нестройным хором выводила «Гаудеамус», "Пачку сигарет" и "Я милого узнаю по походке", Лиза скакала между поклонниками. Ей нравились они все, и она не знала, на ком остановиться. Алексис же в это время сравнительно анализировал наркотическое состояние с состоянием алкогольного опьянения. Он тоже хотел принять участие не только в распивании водки, но и в распевании песен. Но когда студенты затянули "Под небом голубым есть город золотой", Алексис начал громко изгаляться над интеллектуальным уровнем людей, которые из всего "великого и могучего" Гребенщикова выбрали самую простую, наиболее доступную для понимания средних умов, песню. Поющие его не слушали, поэтому Алексису пришлось довольствоваться сидящей рядом первокурсницей с филологического факультета. Что, в принципе, тоже было неплохо: девочка была симпатичная и слушала его, благоговейно раскрыв рот.

Так и пировали они: радовались жизни по Градскому ("шампанское под картошку") и красовались друг перед другом по Грибоедову ("смесь французского с нижегородским"). В одном углу с умными лицами говорили о поэзии французского Рембо, в другом — о драках голливудского Рембо; кто-то философствовал о судьбе русского рока, кто-то — о судьбе и роке с точки зрения гадалок.

— Гобино был не прав, — говорил политолог, — нельзя оценивать человека, исходя из объема его головы.

— Конечно, не прав, — отвечал физик, — голову нужно измерять ни сантиметрами и миллиметрами, а квартами и пинтами, — и щедрой рукой подливал спиртного.