Дмитровское шоссе

Когда он утром проснулся с тяжелой, словно набитой ватой, головой так у него всегда бывало после очередного приступа, — машина уже выезжала за ворота. Олег Степанович посмотрел в окно. Андрей вышел из машины чтобы закрыть ворота, увидел отца и помахал рукой. Олег Степанович поднял руку в ответном жесте и заставил себя улыбнуться.

После завтрака он сел за письменный стол, положил перед собой кейс и задумался. Смотреть, что находится внутри, не имеет смысла. Кейс наверняка заперт, он проверил: действительно заперт. И так ясно что внутри. Если в это дело запутан Саша, то в Кейсе валюта, драгоценные камни — и что еще? А там могут оказаться документы, фотографии, письма? Саша, Галина, и все их могущественные родственники — взрывоопасная смесь. Олег Степанович поднял кейс и прикинул вес. Нет, там нет ничего тяжелого — если и есть золото, то только в оправе. Надо отвезти, ничего не поделаешь. А Сашу я заложу, да так, что комар носа не подточит. Впрочем, об этом подумаем позже.

Итак, кейс он захватит в начале марта, когда состоится «научно-государственный визит» — так называли в Президиуме Академии наук редкие поездки президента АН СССР академика Меленьева за границу. На этот раз он едет в Швецию по приглашению Шведской академии инженерных наук ИВА. Из Стокгольма Олег Степанович позвонит Саргосяну, получит обещанный за перевозку гонорар (он улыбнулся этому слову — плату за контрабандный провоз ценностей невольно назвал гонораром) и тут же переведет деньги в швейцарский банк. Налогая система в Швеции настолько строга, что к концу года вклад Олега Степановича может уменьшиться вдвое, оставь он эти деньги в одном из стокгольмских банков.

Сразу после обеда он запер дом, включил сигнализацию, покормил собак и поездом 15.36 выехал в Москву. На Савеловском вокзале сел в маршрутное такси — здесь все еще не было станции метро — у «Новослободской» спустился по эскалатору вниз и в 17.15 вышел на Манежную площадь. Далее пересек Красную площадь, вошел в бюро пропусков, привычно заверил офицеров что у него нет оружия и направился на третий этаж огромного здания, окрашенного в отвратительно-желтый цвет, держа в руке паспорт и пропуск на сиреневой бумаге. Все было как всегда — тщательная проверка документов на каждом этаже, металлодетектор, — вот только коридоры казались пустыми.

Приемная Денисова была пуста — хитрая лиса Иван Трофимович отправил своего помощника домой. Интересно, почему? — подумал Олег Степанович. Ровно в 18.00 он вошел в кабинет Денисова, еле слышно постучав. У стола сидели двое — сам Иван Трофимович и высокий лысоватый мужчина чуть моложе Денисова.

— Садись, Олег, — пригласил Денисов. — Познакомься — это Василий Иванович (Чапаев? — едва не спросил Олег Степанович) из помогающей нам организации. Я вызвал тебя сюда лишь потому, что хотел заверить Василия Иванович в моем полном доверии к тебе, сказать ему, что доверяю тебе как себе самому — ну, почти. У него возникло несколько вопросов. Я бы удалился, оставив вас наедине, но не имею права покидать кабинет, пока здесь кто-то находится — кем бы они ни были — да и к тому же мне самому интересно, чем кончится ваш разговор — в конце концов, ты принес свою докладную именно мне.

— Совершенно верно, Иван Трофимович. Вы, Олег Степанович, отдали докладную относительно подозрительного, по вашему мнению, поведения руководства советского раздела авиасалона в Бурже в 1973 году товарищу Денисову, хотя следовало передать ее нам. Я понимаю вас и не виню — у вас не было с нами связи и вы больше доверяли Ивану Трофимовичу.

Он прочем вашу докладную, нашел ее убедительной и переслал мне. Во время следующего авиасалона, в 1975 году, мы не предпринимали никаких действий, всего лишь присматривались. Зато в 1977 году к нам поступили кое-какие сигналы, хотя и не такие убедительные и обоснованные как ваши. Возможно, это объясняется тем, что вы хорошо знаете Францию, отлично говорите по-французски, детально познакомились с порядком проведения авиасалона, а также проявили высокую бдительность. Кроме того, нам стало известно, что у вас были плохие отношения с генеральным директором советского раздела, хотя мне хотелось бы верить, что не личные счеты стали причиной вашей докладной. Я не ошибаюсь?

— Нет.

— Итак, вы не могли бы повторить вкратце, каковы те каналы, по которым незаконно утекают сотни тысяч долларов?

Олегу Степановичу показалось, что по лицу Василия Ивановича промелькнула ироническая улыбка.

— Охотно. Сначала мне хотелось бы подчеркнуть, Василий Иванович, что плохие отношения с товарищем Соколовым не были главной причиной моей жалобы. Скорее, именно благодаря им я более внимательно присмотрелся к происходящему на салоне. Заместитель министра авиационной промышленности Соколов ездит в Бурже генеральным директором советского раздела уже столько раз, что создал там вокруг себя нечто вроде мафии. У него, к примеру, всегда один и тот же переводчик. Скажите, на двух последних салонах им снова был этот проженный плут Моренье?

— Да, Моренье. Насчет «проженного плута» ручаться не могу.

— Понятно. Так вот, Василий Иванович, я никогда не видел, чтобы рабочие, монтажники, техники и остальной обслуживающий персонал советского раздела — за исключением самого генерального и нескольких его приближенных — жили в таких ужасных условиях. Они спали в дешевой гостинице на улице ла Шацель по шесть, даже восемь человек в комнате, многие на раскладных койках. Они не жаловались — ведь тогда в следующий раз их просто не возьмут в Париж, а то и вышлют домой под надуманным предлогом. А ведь совсем рядом с Бурже находился полупустой отель, который можно было снять целиком — я проверил это — за плату вдвое ниже. И нам не понадобился бы транспорт для доставки персонала на работу и обратно: там до Бурже всего километр и его легко пройти пешком. Я говорил об этом с Соколовым.

— И что он ответил?

— Соколов высокопарно указал мне на то, что монтажники — тоже люди, о чем я, по его мнению, забываю, и что им тоже хочется после работы погулять по улицам Парижа. Каким улицам? Мы приезжали в гостиницу в семь вечера, работяги принимались готовить пищу у себя в комнатах и у них не оставалось времени даже побродить вокруг отеля. А платил Соколов за этот клоповник на ла Шацель чуть не вдвое больше, чем я платил за хороший номер на рю дю Бак, когда почти месяц готовил советско-американскую экспозицию. Мне нужно было постоянно поддерживать связь с Москвой, шифровальный отдел находился в нашем посольстве, а посольство, на рю Гренель — совсем рядом с рю дю Бак. Затем генеральный директор распорядился перевести меня на другой конец города, якобы из соображений безопасности. Но за целый месяц на рю дю Бак моя безопасность не подвергалась ни малейшим угрозам. Я постоянно общался с французами и американцами, часто бывал в американском посольстве на площади Согласия и не заметил провокаций.

— Нам известно, что вы общались с американцами, бывали у них в посольстве, на приемах и даже дома.

— Ну и что? Как можно организовать и провести советско-американскую выставку, не общаясь с американцами? Да и Чак Биггс — директор, назначенный американской стороной, — тоже постоянно встречался с русскими, заходил в наше посольство, бывал у нас на приемах и даже у меня в гостинице разумеется, до того как я переехал в этот клоповник на ла Шацель.

— Успокойся, Олег, тебя ни в чем не обвиняют.

— Ладно. Но вас, Василий Иванович, не интересуют наши личные отношения с генеральным директором — вы хотите знать, как он расхищал валюту. Так вот, существует много способов, я остановлюсь на самых простых. Он сам через своего пройдоху Моренье, разумеется — договаривается с хозяином гостиницы, к примеру, что советская сторона платит за сутки проживания советских специалистов, скажем, двадцать тысяч франков, за всех сто восемьдесят человек. На самом деле проживание обходится в таком дешевом отделе с дополнительными раскладными койками в номерах всего в восемь тысяч франков в день. Оформляется два комплекта счетов — один для французской стороны на восемь тысяч, хозяин гостиницы предъявляет его в налоговое управление в конце года, и на двадцать тысяч — эти счета Соколов представит в Москве при отчете в бухгалтерии. Как вы сами понимаете, бухгалтерия министерства не усомнится в правильно оформленных документах на французском языке, где понятны только цифры — да и предъявляет их заместитель министра! Уже за один день набегает только за гостиницу двенадцать тысяч франков, которыми Соколов волен распоряжаться по своему усмотрению. Их он делит, наверно, следующим образом: тысячу или пятьсот хозяину за уступчивость, столько же Моренье, остальное берет себе Соколов, ну и кое-что перепадает его помощникам чтобы молчали — они-то не могут не догадываться. Всего в Париже советские специалисты живут месяца полтора значит, налево уходит больше полумиллиона франков за одну гостиницу! Интересы проживающих Соколова ничуть не интересуют: даже четырех советских космонавтов, которые приехали в Париж на выставку «Союз-Аполлон», поселили в одном двухкомнатном номере — всех четверых! Но и это только начало. Генеральный директор, являющийся распорядителем кредитов, выписывает чеки за транспорт, топливо для наших самолетов и вертолетов, плату за стоянку на аэродроме, охрану, приемы, аренду шале в аэропорте и многое другое. У меня есть основания утверждать, что при общем количестве советского персонала в несколько сотен человек, налево уходят многие миллионы франков — и это всего за один авиасалон. Этого достаточно, Василий Иванович? Есть и более утонченные способы добывания валюты.