Русское видео

Несмотря на спешку, Нонна Золочевская упорно сопротивлялась хаосу. Никакого беспорядка в мыслях и поступках. Эх, золото, а не голова! Вращайся она в другом кругу, давно бы уже величали Нонной Александровной. Жаль, не принято у блатных по имени-отчеству. Вон, Шаху шестой десяток пошел, авторитет какой, а все равно — Юра и Юра. Будто пацан. Да он и вправду во многом был мальчишкой, подростком. Может, детство сказывалось, когда хрен без соли доедал. Радовался всем этим цацкам — видео, кассетникам, радиотелефонам. Не говоря уже о машинах, которые менял ежегодно, обустраивая салон непременно по высшему классу, как принято в Армении. В последнюю поездку в Ереван старый Ашот, умелец по отделке, пошутил: «Тебе, Юрик, лучше взять абонемент. У нас, как у всякой хорошей фирмы: оптом — дешевле». Страшно думать — БЫЛ. Ведь только что — вот он, рядом, с его теплом, запахом, странными постельными причудами — и уже все, — был… Что ж, в мире волчьем и гибнут по-волчьи. Никуда от этого не денешься. Когда Шах вышел из ворот колонии в новеньком, единственно достойном его лагерного величества, тщательно с мылом отутюженном костюме, карманы его наличные не обременяли. И как поднялся за эти восемь лет! То, что называется — шел по костям. Что, ж, убирал он, убрали и его. Когда человек становится лишним звеном в цепи, его выбрасывают. Не из ненависти, а по необходимости. И тем скорее, чем это звено увесистее. Налился Шах, отяжелел. Трудно, небось, стало держать в руках своевольных боевиков и загульных наперсточников, связи прикрытия и самое главное — бухгалтерию, финансы. Вот и разжались руки.

Нонна Александровна любовно погладила коричневую шероховатую обложку общей тетради, наскоро пробежала по страницам. Уничтожать лишнее приходилось срочно. Собственно, все уже готово. Но нельзя исключить и случайностей. Что ж, первый бой — не всегда самый трудный, но в нем все определяется. И начинать игру надо, пока козыри на руках, не дожидаясь удара, не подставляясь, но и не пряча голову по-страусиному.

— Ожили, Рухлядко? В форме? Ну, теперь можно и за нос поводить своих спасителей. Да что вы, я вовсе не претендую на благодарность. Это вам и в принципе не свойственно. Хотя — от души — следовало бы нам немного подзадержаться. Уж больно веселился «Погребок». Вас ведь чуть не из-под стола взяли. Там всяко могло случиться. Ну, с этим понятно. А вот что вышло с Шахом, надо рассказать, Александр Ильич. И не в благодарность. Ну, подумаешь, «опустили» бы вас блатные слегка за неаккуратность, может, и здоровье бы слегка пошатнулось. Это все обратимо. В кафе убивать не станут. Вот в другом месте — извольте. Отходить вам надо от них, Рухлядко. Нет вам в блатном мире места. Помощь обещаю. Но с условием — вы или с нами, или хотя бы на нейтралке. Какой смысл путаться в сплетениях уголовных разборов, чтобы спасаемый завтра снова начал терроризировать честных граждан?

Причудливо лавирующая беседа отнюдь не стремилась к облегчающей откровенности, напоминая капризный ручей, иногда впадающий в стоячие болотные воды.

— Итак, вы стоите на своем, рассчитывая, что я поверю в версию вашего ужина с неизвестными девицами, во время которого невесть кто прикончил Шаха. Мне, в общем-то, и не обязательно беспокоиться, выяснять личность прекрасных дам. Передо мной сидит превосходный кандидат в убийцы. Для суда — просто лакомый кусочек. Ключевая фигура в азартном бизнесе, кому еще и развязываться со старшим компаньоном при дележе сфер влияния. Оно и понятно — молодым всегда не хватает власти еще больше, чем денег, но не действовать же такими методами!.. Грех, конечно, но за подобную услугу общество должно бы вас поблагодарить. А ведь нет, что самое обидное — накажет. Как за убийство добропорядочного гражданина.

— Да не убивал я, поймите… Говорю же — спал с девушкой, никуда не выходил…

— Так-таки и никуда? А, простите нескромность, санузлом пользовались? Воткнуть стилет в сердце немного времени займет.

— Да какое! Я так надрался — не до любви. Не то, что мыться, едва до кровати добрался. Не знаю ничего. Замок навесной Лешик накинул, а что там он творил — не знаю. Храпел как убитый. Я и вообще сплю без задних ног, а уж после хорошей рюмки… Шах изнутри самолично засов задвинул — такое он никому не доверит, боже упаси… С Лешиком вдвоем управлялись: захотят — впустят, не захотят — не выпустят. Не прыгать же с третьего этажа!

— Это точно. Я только одного не понимаю — неужто вы и вправду решили, что Пугень будет молчать, покрывая вас? В благодарность, что ли, за полученную пулю?

Откинувшегося на стуле Рухлядко откровения Лешика врасплох не застали. Рассчитывать на его молчание и не приходилось.

— А что — за пулю? Рядом черт знает что творится, а вы раскапываете ссоры между приятелями, почти семейные дела! Или Лешик заявление написал? Не поверю. Да и чего это ему вы верите на слово, а мне нет? Все-таки я несколько более положительный член общества…

— Это как посмотреть.

— Вот и смотрите. Что он вам наговорил, не знаю. А девиц Шах привел. Что я буду, фамилии спрашивать? У него не полюбопытствуешь. Кто я? Мелкая сошка.

— Напрасно прибедняетесь. Должность ваша нам известна. Дело не в этом. Так, значит, совершенно незнакомые девушки вас развлекали? А как быть с телефоном Буковой, множество раз зафиксированным в самых различных местах? И не расстраивайтесь. Если еще и ее конспирировать… Ну, ничего, скоро доставят Татьяну Дмитриевну. Вот только не зачтется ваша помощь следствию. Не было ее.

Что скрываться не стоит, да и нет возможностей — Таня Букова понимала. Она вообще предпочитала плыть по течению, совершая решительные поступки лишь в тех случаях, когда ее несло прямо в тупик. Особо не мудрствовала, зная, что сила настоящей женщины вовсе не в голове. Поэтому, когда за ней пришли, тратить время на бессмысленные препирательства не стала. Попрощалась с матерью, а дальше, памятуя наставления старших товарищей в «мерседесе», в точности следовала инструкциям. Конечно, до разумных пределов, держась принципа «ни нашим, ни вашим».

В неприглядном кабинете никого из ее партнеров не оказалось. И вообще — не было ничего страшного. Коренастый, с виду не вредный мужчина средних лет никак не пресек ее робкую попытку пококетничать. Танечка грациозно уселась на предложенный стул, изобразив готовность порадовать правосудие всем, что ему заблагорассудится.

— Располагайтесь, Татьяна Дмитриевна, без стеснения. Будьте как дома — звучит нелепо, но все зависящее от меня, чтобы наша встреча оказалась приятной, я сделаю. Собственно, много времени я у вас и не отниму. Вы догадываетесь — меня интересует эта столь трагически завершившаяся вечеринка. Не торопитесь, ничего не упустите. Оставим пока в стороне тот факт, что к нам вы пришли не вполне самостоятельно… Минутку, не перебивайте. Видит бог, я бы не говорил этих резких слов, но ведь недонесение о тяжком преступлении у нас отнюдь не приветствуется… Давайте не будем ссориться с первых минут…

Нельзя сказать, чтобы Строкач оставался безразличным к попыткам Танечки увести разговор в сторону. Мучительные попытки мыслить так искажали прелестное личико, что он невольно испытывал жалость.

— Татьяна Дмитриевна, не стоит, право, отрицать знакомство с Рухлядко, тем более, что он у нас в гостях охотно дает показания. Рассказывает о чем и не спрашивали. Знает, как вести себя со следствием. Так что ваши ответы на мои вопросы скорее свидетельство вашей откровенности, вашей готовности сотрудничать. Так как, говорите, звали вторую женщину на вечеринке?

«Мягко стелет… Ох, не нравится мне все это. Но как же быть с Нонкой? Вдруг и вправду Шурик заговорил? А надо мной смеется втихую: нашел комсомолку… Ну, условились молчать, а до каких пор? Будем, что ли, соревноваться, кто первым порадует следствие чистосердечным признанием? Вспомнить тошно: «Нонна то, Нонна се, на ней вся бухгалтерия, деньги, не выдавай…». Мне что с этого? Больше положенного все равно не получу. Это наличными. А вот как бы срок вдобавок не схлопотать… Тут нужен нюх и нюх. И решить — окончательно. Пока есть возможность выкарабкаться».