Черные тузы

табачного дыма, наблюдая за собой в зеркало. Может, все ещё и наладится? А, нечего себя убаюкивать ложью, эта не та ложь, в которую легко верится. Говоря по правде, выглядит он дерьмово, и костюмчик на нем дерьмовый, и ботинки тоже. И, главное, вся жизнь насквозь дерьмовая. И ничего уже не наладится, раз такой шанс, выпадающий провинциальному милицейскому оперу только раз в жизни, раз такой шанс упущен – ничего уже не наладится.

Он проиграл по-крупному, но проиграл не по своей вине, его подставили, его предали все, кто только мог предать. Он, работая в провинции долгих девять лет, долго ждал шанса выбраться из этого болота, из рутины этой, подняться наверх, возможно, на московский уровень подняться. И вот результат. Все потеряно, теперь нечего и думать о переводе на службу в Москву. Только душу травить этими мыслями. Все планы, все честолюбивые задумки полетели к черту. Но надо уметь держать удар, надо уметь проигрывать. Авось, прошлая схватка не последняя в его жизни. Возможно, будут ещё другие специальные операции, он относительно молод, значит, рано ставить крест на карьере, шансы продвинуться по служебной лестнице, шансы подняться высоко, ещё непременно появятся. Плохо ли, хорошо ли, но сейчас все закончилось. И все, о неприятном надо забыть и жить дальше. Васильев сделал большой глоток из стакана.

Нет, самого себя упрекнуть не в чем. В конечном итоге, это даже не его, Васильева, поражение. Он не проиграл. И голова на месте, там, где ей и положено быть, на плечах, на крепкой шее. Он просто остался без премиальных. И без повышения. Не о чем жалеть кроме как о деньгах. Все хорошо, все нормально, – снова успокоил себя Васильев. Уже завтра к вечеру он будет дома. Встретится с женой. А неприятности скоро забудутся. Человеческая память так устроена, что со временем забывается все, даже такие неудачи. А теперь пора собираться. «Все хорошо, все просто отлично», – сказал он вслух. Васильев поднялся на занемевшие от долгого сидения ноги, допил водку и, широко размахнувшись, запустил стаканом в круглое зеркало. Осколки разбитого мира разлетелись по сторонам, застучали по стенам, рассыпались по полу.

Нет, как побитая собака он не уйдет. Аверинцев упрямый. Но посмотри на него ближе, что это за человек? Жалкий полумертвый инвалид, надави на такого хорошенько – и душа вылетит. От него покойником за версту воняет. И он, эта развалина, ещё смеет что-то вякать, свои условия диктовать. Никуда Васильев не едет, это решено. Он дожмет Аверинцева. Как именно? Вот об этом и нужно подумать, спокойно, без спешки.

Смахнув с сиденья острый осколок зеркала, он снова упал в кресло, вытянул вперед ноги, поднес к губам бутылочное горлышко и сделал большой глоток водки. Но вот опять этот звук. Только на этот раз явственно слышно, как внизу на первом этаже заскрипела половица. Сейчас он не мог ошибиться. Бабка все-таки вернулась. До чего же она шебутная, беспокойная старуха, ни минуты на месте не усидит, а все на плохое здоровье жалуется и хочет еще, чтобы ей верили.