Охота на олигархови (СИ)

Да, идеи «Гринписа» здесь не пройдут, — подумала Катя и, бросив кабанью морду, уселась за стол.

Земляницын и Батюшин были неуловимо похожи. Настоящие сибиряки — статные, широкоплечие. Обоим чуть за сорок. Только растительность на голове — как два полюса. Земляницын — густоволосый, соль с перцем. Очкастый Батюшин — лысый, как шар.

— Был с делегацией в Японии, решил вот под дождиком прогуляться, — объяснил он Кате, протирая платком вспотевшую после второй, нет, после третьей дозы, лысину.

Семечкин, глава Преображенского района, был помоложе и какой–то беспокойный, вертлявый. Руки его ни на минуту не оставались без дела — он то почёсывался, то хватался за вилку, то просто отщипывал хлеб и скатывал его в шарики.

— А вы на кедровую охоту ещё не ходили, Константин Сергеевич? — спросил Земляницын у Петухова.

— Нет ещё, — кратко ответил Петухов. Он в этом застолье предпочитал отмалчиваться, приглядываясь в неформальной обстановке к своей «королевской рати».

— Обязательно свожу по осени, — пообещал Земляницын. — Я ведь раньше, совсем молодым, был главным спецом по кедре. Знаете ведь, как орехи кедровые собирают? Не знаете, конечно, — ответил он за Катю и Петухова. — А я вам расскажу. Значит, так. Главное в этом деле — выбрать самого высокого и крепкого мужика.

— Выбирали вас? — догадалась Катя.

— Ну, — по–сибирски согласился Земляницын. — В руки мне давали дли–инную палку. К той палке прикручен — деревянный молот. Тяжёлый, чёрт. И вот иду я по лесу от кедры к кедре и держу эту палку высоко–высоко. А за мной идут двое парней. Они за верёвки молот назад оттягивают. А когда к кедре–то подходим, они, ну, по принципу детской рогатки, верёвки отпускают. Молот по дереву — бум-м! Шишки–то и сыплются. Мы — прямиком к новой кедре. А за нами — бабы идут, шишки в мешки собирают.

— Так до сих пор и собирают? В двадцать первом веке? — удивилась Катя.

— Ну! — подтвердил Земляницын. — Здесь, Екатерина Германовна, знаете, что главное? Шапку меховую надевать. Ох, голова после этой охоты вся мокрая бывала. Осенью–то у нас ещё не холодно.

— А зачем тогда шапка, если не холодно? — не поняла Катя.

— А это чтобы шишки не по голове, а по шапке стучали! — Земляницын радостно заулыбался и налил по новой.

— Можно шлем мотоциклетный надевать, — вставил лысый Батюшин. — Правда, шум маленько погромче будет, — и вспомнил уже о своём. — А я вот в молодости начинал водителем трамвая в Белоярске.

И такие ностальгические нотки прозвучали в его голосе, что Катя испугалась за судьбу завтрашней охоты. На столе стояло ещё с пяток бутылок, причём в одной из них был первач. Настоянный как раз на кедровых орешках.

А Батюшин, хлопнув без тоста стаканчик, рассказывал баском:

— Очень мне нравилось в трамвае. Еду высоко–высоко, все машины и пешеходы — где–то там, внизу. А я им — дзинь! Посторонись! Прямо — царь дороги!

— А сейчас хотели бы в трамвай вернуться? — спросила Катя, жестом незаметно для мужиков показывая Петухову, что ему хватит пить.

— Сейчас? Нет, ни в коем случае! — искренне испугался Батюшин. — Что вы, Екатерина Германовна! Там же ответственность — колоссальная! Люди — за тобой, люди — на дороге… Нет, сейчас побоялся бы, — признался глава Елисейского района, от действий и «ответственности» которого ныне зависела жизнедеятельность без малого тридцати тысячи человек.

— Мужики, может, нам пора с этим завязывать, — Петухов показал не слишком твёрдой рукой на запасы алкоголя. — А то получится охота, как в фильме Рогожкина.

— По последней, кедрача, и — спать! — предложил Земляницын и разлил по стаканчикам самогона. — Э–э–э, да тебе, дружбан, уже хватит! Давай–ка, на боковую!

Земляницын не налил совсем раскисшему Семечкину и, подхватив под мышки, уволок его в глубину дома.

— Пить Витёк совсем не умеет, — осуждающе сказал Батюшин и объяснил Кате. — Не наш человек. Его ж недавно выбрали. Он когда шофёрил в леспромхозе, нормальный был пацан. А потом они у себя революцию затеяли, прежнего главу сбросили — говорят, воровал много. Ну, всем миром Витька и выбрали. А он из простых работяг как в начальство выбился, так совсем с катушек съехал. Решил, что ему всё можно.

— Что, сильно ворует? — небрежно, чтобы не спугнуть, спросила Катя. Она понимала, что разоткровенничался Батюшин исключительно под влиянием алкоголя, и завтра, возможно, уже будет жалеть о сказанном.

— Ещё как! — присвистнул Батюшин. — Прежний глава по сравнению с ним — ангел с крылышками. Этот — борзой, лес китайцам вовсю гонит. А они из нашего сибирского, первосортного зубочистки делают, — от злости Батюшин заскрипел зубами. — Видели, возле дома джип–чероки?

— С оптическим прицелом на лобовом стекле? — сразу понял Петухов.

— Ну, — подтвердил Батюшин. — Витькина игрушка. Подумать только, у него учителям зарплату на три месяца задерживают, а рабочим в леспромхозе и вообще полгода не платят, а он себе такие финты позволяет. Дворец выстроил — ну, чистый сарай!

— Уснул навроде, — сообщил вернувшийся Земляницын. — Ну, что, по последней и — на боковую? Завтра вставать — чуть свет. Всяко–разно выспаться надо.

Поднимая машинально стаканчик с прозрачной янтарной жидкостью и чокаясь с раскрасневшимися мужиками, Катя думала совсем не о завтрашней об охоте.

Она уже давно решила, что на новый созыв будет баллотироваться в Госдуму по одному из белоярских округов. А теперь, в застольной беседе, она поняла одну очень важную вещь. Чтобы победить в этом суровом крае, понадобятся жертвоприношения. И она знала что первой жертвой станет этот самый Витёк Семечкин, так неосторожно перебравший в кругу друзей.

— За охоту? — она ослепительно улыбнулась и подмигнула кабаньей голове. Та, кажется, несмело ощерилась в ответ.

Катя зажмурилась и выпила.

Кедровый самогон оказался жутко крепким и нежным одновременно.

Икотка

— Начинается посадка на рейс Москва — Ондырь, — объявила диктор.

В VIP-зале аэропорта Домодедово находились только два пассажира: губернатор Икотки Станислав Евгеньевич Котов и молодой губернатор одного из южных краёв России. За полчаса ожидания они успели подписать взаимовыгодное соглашение о поставке консервированных овощей Икотке на следующий зимний завоз.

Конечно, возить такую продукцию из Белоярского края было бы гораздо дешевле. Но раз уж судьба свела их двоих в одном зале, то отчего бы и не заработать на такой ситуации?

— Мне пора! — Котов пожал руку молодому коллеге и кивнул охранникам, поджидающим его у выхода из зала.

Котов улетел бы на Икотку тотчас после известия о смерти Жемчужникова. Первая версия СМИ о смерти главного редактора «Фэйса» не обманула его. Какое там — внезапный сердечный приступ! Жемчужников был здоров как бык, как сто быков.

Но Стасу всё же пришлось задержаться в Москве на несколько дней. Проект по реконструкции гостиницы «Россия» был, что называется, на сносях.

Простимулировав ситуацию в евро–эквиваленте — в последнее время московская знать стала брезговать старыми добрыми долларами — Котов наконец вырвался из столицы. В Москве становилось слишком душно: уже прокатилась весть, что Жемчужникова отравили. Через отца, Котова–старшего, Стас знал, что кроме Генпрокуратуры делом Жемчужникова занялось и ФСБ. Дело пахло керосином и пахло препротивно.

Уже на трапе самолёта Котова застал звонок из его московского офиса.

— Звонили из прокуратуры, — заикающимся голосом сообщила секретарша.

— Я — на Икотке, — отрезал Котов и отключил мобильный. Надо сразу по приезду укатить в тундру, — подумал он уже в самолёте.

…Встречали губернатора лишь Полубояринов с Лапиным, начальником Икотского ФСБ. Стас специально предупредил, чтобы никаких икоток с рыбой–солью. Полное инкогнито. Ну, почти полное.

— Едем ко мне, — распорядился Котов.

Полубояринов виновато кивнул, а Лапин молодцевато, как ни в чём ни бывало, отдал честь.

В губернаторском особняке в центре Ондыря к приезду губернатора был накрыт традиционный стол. Жратвы здесь было — человек на пятнадцать, однако расположились за ним втроём. Василий сразу разлил по коньячку. Он знал наверняка, что после первой рюмки губернатор становится добрым. И пребывает в таковом настроении до рюмки пятой.