Странники в ночи (СИ)

В круге света, отбрасываемого костром, словно ниоткуда возник могучий воин-ихоло, вооруженный копьем и кремневым ножом. Он стоял, готовый к схватке, внушительные мускулы перекатывались под кожей.

- Убей его, - приказал Лами-боа, направив на воина вытянутый палец.

Ошеломленный Агирре отступил на шаг. У него в руках не было ничего, никакого оружия - но если бы и было, как мог он справиться с гигантом-ихоло?

- Убей! - вопили шаманы.

Агирре впился в ихоло взглядом... И вдруг осознал, вернее почувствовал, что СМОЖЕТ одолеть его. Без оружия, голыми руками. Схватки не будет - Агирре попросту уничтожит великана. Он видел его целиком, он знал, куда ихоло направит удар копья и как взмахнет ножом, видел уязвимые места, в любое из которых он, Агирре, успеет поразить противника. Нет, не потому видел и знал, что обрел способность по своей воле заглядывать в будущее, такой способности он не обрел. Просто теперь он знал больше о человеческом теле, о возможностях и первоначальных импульсах мышц и нервов, о движениях и реакциях. Он знал, как будет действовать ихоло, и знал, что наверняка опередит его. Более того, он подозревал, что знает и о многом другом в мире, неведомом ему раньше. Он физически ощущал восхитительный ток магической энергии, переполнявшей его и будто даже стекавшей на песок с кончиков пальцев непрерывными голубыми молниями.

Повернувшись к Лами-боа, Агирре сказал:

- Я не стану его убивать.

Шаманы взвыли, взметнулись в конвульсивных прыжках. Лами-боа снял маску и посмотрел прямо в глаза Агирре.

Откуда-то из-за спины Лами-боа послышался тихий, но внятный старческий голос, который не могли заглушить торжествующие крики заходящихся в пляске шаманов.

- Он научится управлять силой.

Агирре не разглядел в темноте обладателя старческого голоса, но тот сам выступил на свет, и Лами-боа почтительно отошел в сторону, освобождая старику место у костра.

- Я Нголо-боа, - произнесло сгорбленное чернокожее существо с совершенно седыми волосами. - Ты меня не знаешь, но я знаю тебя. Я посвящал и учил Лами-боа, теперь мы вместе с ним будем учить тебя.

Он замолчал, а Лами-боа добавил по-испански:

- Связь установлена. Отсюда начинается обучение.

18

27 АПРЕЛЯ 1989 ГОДА

Солнце раскалило улицу, пронизанную пыльным ветром, напитанную грязной весенней энергией снующих автомобилей и сотен спешащих прохожих. Айсман шел в черном кожаном плаще, медленно и ровно, как на параде, высоко подняв подбородок. Впадину на месте отсутствующего глаза холодил гладкий кожаный кружок, укрепленный на узкой ленте, глубоко врезающейся наискосок в купол чисто выбритой головы.

Виктор Генрихович Майнер (таково было настоящее имя Айсмана) происходил из семьи поволжских немцев и владел родным языком едва ли не лучше, чем русским. Первым знакомством с идеологией фюрера нации Адольфа Гитлера он был обязан деду, всю жизнь люто ненавидевшему советскую власть и не слишком скрывавшему своих убеждений. Уму непостижимо, как старый Майнер избежал репрессий; впрочем, машина подавления инакомыслия, основанная на логике абсурда, порой давала столь же абсурдные сбои. Еще в незапамятные времена дед Виктора ухитрился раздобыть где-то "Майн Кампф" Гитлера и "Миф ХХ века" Альфреда Розенберга, главного идеолога НСДАП, напечатанные мюнхенским издательством "Хоэнайхен" в конце 30-х годов. Эти труды стали едва ли не первыми книгами Виктора - он читал их так, как другие дети читали "Волшебника Изумрудного Города" и Жюля Верна. Глаз он потерял в одиннадцатилетнем возрасте, экспериментируя с самодельными взрывчатыми веществами, из-за чего сделался предметом насмешек сверстников. Эти насмешки исправно подогревали ненависть и взращивали болезненные комплексы... Оставались Гитлер, экстремальный металл вроде группы "Каннибал Корпс"( и смутная, иррациональная надежда. На что? Этого не знал и сам Виктор Майнер, думавший о себе уже только как об Айсмане.

Ослепленный солнцем, потея под кожаным плащом, он шагал по серому асфальту, а люди вокруг него двигались не так, останавливались некстати и заводили ненужные, бессмысленные разговоры. "У меня есть только этот день, - снова и снова прокручивалось в сознании, как на замкнутой в кольцо магнитофонной ленте. - Больше у меня ничего нет". Его задевали, толкали... Он не выдавал своей ярости, иногда впадал в рассеянность, прикованный взглядом к затылку какого-нибудь прохожего. Тогда в его памяти возникали строки слепого шрифта на плохой шероховатой бумаге. "Радостно от того, что пудовые рельсы русской инертности свернули на колею критического отношения к себе с накатанной за семьдесят лет колеи самовосхваления. "Мы лучшие, мы непревзойденные, мы непобедимые, мы самые..." - лопнуло как мыльный пузырь".

Айсман смотрел на лица прохожих, на которых, как ни странно, не было видно никакой радости - угрюмость, злость, подавленность отчаянием. "Почему они не рады, черт возьми? Системе конец, разве не этого они хотели?" Айсман вполголоса выругался.

Буро-зеленые дома нависали над ним. "Ну что, получилось?" - усмехаясь, спрашивали они. "Необходимо осмыслить проблему с точки зрения абсурда", отвечал им Айсман, но это была не его мысль, а будто проникшая неизвестно откуда.

Круто повернувшись на каблуках, Айсман презрительно сморщился и вошел в молочный магазин. Там стояла длинная очередь. Кроме синеватого разливного молока и плавленых сырков, ничего не было. Люди шептались, словно кто-то умер. Айсман стремительно вышел, пробормотав : "Все ясно!"

В другом магазине на прилавках не было вообще ничего. Продавщица равнодушно метала бледную несъедобную колбасу, извлекаемую точно из воздуха. Очередь здесь была плотнее и молчаливее. Пустые витрины возвещали о приходе новых времен. Айсман ухмыльнулся. "Великая нация... Мы самые непревзойденные, мы самые умные... Остальные... О, остальные - это идиоты!" Он подошел прямо к прилавку и потребовал колбасы.

Очередь единодушно завопила, но стоило Айсману спокойно обернуться, как все моментально смолкли.

- Талон, - пролепетала перепуганная продавщица, однако под взглядом Айсмана её рука сама отрезала кусок колбасы. Швырнув на прилавок смятую купюру, Айсман направился к выходу.

- Куда? - заверещала спохватившаяся продавщица. - Недоплатил!

- Красная сволочь, - процедил Айсман сквозь зубы уже в дверях. Преследовать его никто не осмелился, а может, берегли место в очереди.

Расположившись на лавке в каком-то дворе, Айсман сжевал колбасу, имевшую вкус вчерашней газеты, достал пачку сигарет и закурил. Через секунду-другую он запрокинул голову и посмотрел на окна. Не выглянет ли кто-нибудь? Потребность сказать простые и ясные слова распирала его, доводила до бешенства. Ни в одном окне никто не появился. Айсман щелчком отбросил сигарету и двинулся прочь.

Твои игрушки могут стать настоящими. Могут, если... Что-то случится? Если постараться? Дерьмо все вокруг!

Через полчаса соседи могли слышать, как хлопнула входная дверь, потом зашумело в туалете, после чего Айсман ворвался в свою комнату и заметался от стены к стене. Его гонял вперед и назад тот же страх, который раньше гнал по городу - страх, что этот день МОЖЕТ КОНЧИТЬСЯ, а он до сих пор НИЧЕГО НЕ СДЕЛАЛ. "Как было сказано? Надо оглядываться вокруг? Посмотреть вокруг?! Я смотрел. Там ничего нет. Ничего!!!"

Айсман застыл у зеркала. "Мы, мертвые с неба, жизни заслуга, прочиталось ему в глубинах отражения. - Квадрат начерти, мы посмотрим, что в нем. Быть может, есть призрак за каждым углом."

Врубив на полную мощность "Железный кулак" группы "Моторхэд", он рухнул на кровать. Ему вдруг вспомнился - в продолжение ранее обозначившейся мысли - отрывок из добытой с трудом брошюры.

"Осветить проблему с точки зрения абсурда - к этому вынуждают только условия крайне тяжелые, с абсурдом граничащие".

Вслед за тем в памяти всплыла сегодняшняя пыльная улица, озабоченные лица, нависшие дома, злобные машины... И красивые, как елочные украшения, лишь недавно возникшие частно-кооперативные кафе и киоски. В них, в этих киосках - жалкие марионетки, наемники новых хозяев жизни. А сами хозяева, обожравшиеся скоробогатые хари - в сверкающих лимузинах, потешаются над околпаченным быдлом.