Странники в ночи (СИ)

- Простите, что перебил вас.

- Империя Эго будет подпитывать вашу силу... Это не значит, что вы будете действовать под её контролем, ведь Империя Эго лишена целенаправленных разумных проявлений...

- Я знаю.

- Вот как? От Марко Кассиуса?

- Да.

- Что ж, тем проще. Но я обязан предупредить вас. Пронизывающее излучение Империи отныне навсегда сольется с собственной энергией вашего тела и разума. Это большая сила, но и тяжкое бремя. Слабый духом завершит этот путь безумием. Сильный, но не мудрый разрушит весь мир и себя вместе с ним. Научиться управлять нелегко.

- Я изучал Дао.

- Знаю, потому и говорю с вами об этом. Хочу, чтобы вы четко представляли, что вас ждет... Сегодня вы пройдете посвящение и установите связь. Потом начнется обучение, вы узнаете практическую сторону магии, её возможности и запреты. Я помогу вам, но не смогу спасти вас, если вы ошибетесь.

Агирре ничего не ответил, и Лами-боа сказал после паузы:

- Идемте, дон Альваро, солнце садится. Оно не видно отсюда из-под земли, но я ощущаю его. Нам обоим нужно приготовиться.

17

Последний луч солнца исчез в океане, и на побережье заполыхали костры. Воины-ихоло били в барабаны чаще и усерднее, тревожный ритм грохотал над волнами. Обнаженные девственницы боа-ран вышли в круг. Их экстатический танец словно выбрасывал во всех направлениях упругие волны, девушки то переламывались в коленях, то чувственно двигали бедрами, то извивались по-змеиному. Их черные, как эбеновое дерево, тела содрогались в такт биению громадных сердец ритуальных барабанов-номи, и это было только начало.

Вслед за девушками на песке появились шаманы, подданные мистического королевства Лами-боа (самого "правителя всех колдунов" пока не было на берегу). Они подпрыгивали высоко в воздух, изогнувшись, запрокинув голову, и падали на красный от пламени костров песок. В барабанных ритмах слышалась уже не тревога, а настоящее отчаяние. Стрекотали трещотки, прикрепленные над щиколотками босых ног шаманов, развевались длинные султаны из белого волоса, прижатые к вспотевшим лбам тугими повязками. Под ударами ног земля гудела вместе с барабанами-номи. Шаманы падали, вскакивали и снова падали. Сверкающие в красном огне оскаленные зубы и белки глаз, нечленораздельные вопли - во всем этом не было ничего человеческого, только слепое буйство вулканической стихии.

В жуткой рогатой маске показался Лами-боа. Он воздел руки к небесам и выкрикнул очень высоким голосом:

- Кали-донго!

Барабаны разом смолкли, и шаманы замерли в немыслимых позах. Две сморщенные старухи подтолкнули к верховному колдуну молодую девушку. Одним мановением он поверг её на песок, лицом к небу, потом поставил поднесенные старухами плоские чаши на лоб девушки, на плечи, ладони, в центр живота и на лобок. Затем он вторично громко призвал Кали-донго, и в чашах вспыхнуло пламя, а девушка закричала от боли. Кремневым ножом Лами-боа рассек её бедренную артерию, в подставленный расписной сосуд ударила плотная струя крови. Девушка была обречена - ведь при повреждении бедренной артерии тело человека почти мгновенно теряет всю кровь. Она должна была умереть, и тем не менее она не умерла. Когда сосуд наполнился кровью до краев, Лами-боа в третий раз воззвал к великому Кали-донго. Пламя в чашах сразу угасло, и струя крови иссякла. Старухи подняли девушку. Они поддерживали её, но шла она сама...

Шаманы с заклинаниями бросали в сосуд магические ингредиенты, долженствующие превратить кровь в напиток посвящения. Здесь была вытяжка из печени ядовитой рыбы нголи, и порошок из высушенного мозга местной рогатой жабы, и осадок, оставшийся после выпаривания клейкого сока дурманящей лианы глон, и растертая кора хищного растения, питающегося насекомыми и мелкими птицами, и ужасный, запретный порошок бенге, обладающий свойствами настолько таинственными и устрашающими, что его имел право готовить лишь сам Лами-боа.

Барабанный бой не возобновлялся, но где-то во тьме тихонько наигрывала свирель под монотонный плеск волн, плела мелодию настолько замысловатую, что казалось, она змейками расползается по теплому песку и возвращается обратно, отразившись от океанской зыби. Сами звезды, обычно яркие и огромные здесь, стали ещё ярче и огромнее, чуть подрагивая за пеленой нагретого за день воздуха... А там, за звездами, пряталось молчание безграничной Вселенной.

Лами-боа звонко хлопнул в ладоши, и четверо воинов-ихоло вынесли из лесного мрака носилки, где восседал Альваро Агирре. Даже в багровых отсветах костров можно было заметить, как он бледен, но лицо его оставалось спокойным и сосредоточенным. Он был почти обнажен, если не считать прикрывающей бедра юбочки из широких свежесорванных листьев, смуглая кожа лоснилась от обрядовых благовоний.

По знаку Лами-боа воины поставили носилки у костра и удалились. Кошмарные скорпионы рогно-кали кишели в носилках, но не причиняли нагому человеку вреда - благовония защищали его от укусов. Шаман протянул сосуд с кровью, переставшей уже быть таковой. Лами-боа принял его и передал Агирре.

- Пей, - велел он на своем языке.

Ударили барабаны, медленно, страшно.

Агирре смотрел в темную глубину сосуда, точно стремился проникнуть взглядом за непроницаемую поверхность жидкости. Так он сидел долго, с каждым ударом барабанов приближая сосуд к лицу. Он смотрел, и он видел мертвящий круговорот тьмы и холода, исходящий из тех измерений, где нет места для человеческих существ.

- Пей! - Лами-боа возвысил голос.

Альваро Агирре сделал глоток.

Он ожидал чего угодно, но не того, что произошло с ним на самом деле. Его словно опрокинул удар гигантской мягкой лапы, и этот удар был нанесен не снаружи, а изнутри. Он мгновенно ослеп и оглох, он перестал воспринимать окружающее. Он ни видел больше ни берега, ни костров, ни пугающей маски Лами-боа, он не слышал уханья барабанов, тягучей мелодии свирели, плеска волн... Но он видел и слышал ДРУГОЕ. Дар внутреннего зрения внезапно снизошел на него, сметая преграды пространства и времени и освобождая сознание от вечных оков. И это ощущение падения, бесконечного, как во сне...

Он летел в бездну громадного тоннеля, залитого золотым светом; он падал, но падал не вниз, а ВВЕРХ. Свет был очень ярким, но не ослеплял, и сами стены тоннеля состояли из этого света, позволявшего видеть насквозь. С непредставимой скоростью Агирре мчался сквозь неведомые миры, то пустынные и унылые, то приветствовавшие его фантасмагорией звуков и красок. Тоннель закручивался спиралью, и перед Агирре мелькали холодные залы, словно выстроенные изо льда, темные лабиринты, где копошились многорукие чудовища, поблескивающие бронированными панцирями, проносились картины битв металлических исполинов и столкновений целых звездных систем. Ни осознать, ни запомнить увиденное Агирре не пытался, но одно видение почему-то навсегда врезалось в его память: лицо юноши с единственным глазом, сверкавшим ненавистью и жаждой, сидевшего верхом на какой-то диковинной двухколесной машине.

Спираль возносилась вверх все круче, а потом тоннель выпрямился, и скорость падения ещё возросла. Стены утратили прозрачность, смотреть стало некуда, кроме как вперед. А там, впереди...

Золотой свет угасал. Агирре беспомощно низвергался в космический мрак, где его ждало что-то нестерпимо ужасное. Там (Агирре не мог постичь, где это - ТАМ, понимал лишь, что очень далеко, на краю Вселенной) затаился чудовищный тяжелый паук, и его невидимые щупальца медленно шевелились, вползая в мозг и наполняя сердце безмолвным, невыразимым страхом. Паук неуклонно поглощал Агирре. Это была не смерть, это было хуже, много хуже.

Альваро Агирре закричал, и его крику ответил многоголосый вопль. Он не сразу понял, что стоит на твердой земле с открытыми глазами и сцепленными над головой руками, в окружении исступленно ревущих шаманов.

С усилием расцепив и опустив руки, Агирре огляделся. Да, он вернулся, ему удалось вернуться... Но значит ли это, что Сила отвергла его, или он прошел посвящение?