Хутор Дикий

– Твой подопечный, если не Джек Потрошитель, то Казанова точно, – такими словами под смех сотрудников вместо приветствия встретил Михаила Тризна. – Поговорим сначала, а потом посмотришь материалы?

– Нет. Лучше наоборот…

– Фоменко, доложи Мише результаты, только не здесь… А я проведу оперативку…

Фоменко доложил коротко: в картотеках не значится, в обществе наркоманов и картежников не заметили, а вот в обществе девицы… Он протянул Михаилу с десяток снимков. Музыченко, высокий стройный и довольно фотогеничный парень, перед кинотеатром с девушкой, вот он ее целует на автобусной остановке, вот они млеют почти рот в рот в салоне автобуса, вот девица крупным планом одна… Длинные тонкие слегка кривоватые ноги, простое лицо, но агрессивный макияж. Одета дорого, но как-то стандартно: кожаная куртка, лосины, сапоги до колен. Заурядная девушка, рядом с Марией внешне просто посредственность.

– Личность установили?

– Лидия Щербак, тоже студентка факультета иностранных языков, только на два курса моложе.

– Фамилия знакомая…

– Да, племянница мэра города. Живет в общежитии в отдельной комнате. Родители ее живут в областном центре. Папа начальник отдела облисполкома. Поэтому просьба, с фотографиями обращаться осторожно…

– Понятно! Что еще?

– Один раз он был у нее в комнате, сразу после занятий, потом поехал к Корецкой. С Корецкой в городе его не видели.

Михаил отыскал Музыченко через деканат и вызвал на беседу прямо во время занятий. Вблизи он оказался не таким привлекательным, как на фотографиях. Ростом ниже, чем ожидалось, редкие зубы, на щеках и лбу неровная угреватая кожа. Нет, он был в целом симпатичным парнем и прыщи его не особенно портили: красивый нос, серые глаза и хорошо вылепленные губы доминировали на лице. Он сидел в тонком красном свитере под горло, откинувшись на спинку лавки. Черную кожаную куртку и сумку он небрежно бросил на стол.

Музыченко был несколько растерян в начале разговора, после того как узнал, кем является Михаил и зачем он его вытащил из аудитории. Потом успокоился и обрел уверенность.

– Когда вы возвратились из хутора в город 29 февраля, в субботу?

– Не помню!

– Вы должны вспомнить… Вам потребуется алиби на время, когда была убита бабушка Марии.

– Спросите Марию!

– Ответ Марии нам известен, очередь за вами…

– А если я не буду отвечать?

– Я вернусь с ордером на задержание и семьдесят два часа мы будем говорить в КПЗ…

– У вас нет оснований!

– У нас их достаточно, чтобы прокурор подписал ордер на арест, а потом посмотрим…

Михаил сделал паузу, чтобы Музыченко проникся ситуацией, в которой мог оказаться.

– Я скажу, только это будет мужской разговор, между нами.

– Ничего обещать не могу…

– Но это касается третьего лица, которое вообще ни при чем.

– Этого лица? – Михаил показал фотографию, где Лидия была одна. Остальные фотографии он решил не показывать, если не возникнет в том необходимость.

– Да? – Музыченко слегка порозовел и, на удивление, его уверенность в себе возросла. Наверное, разрешилась дилемма: сказать или не сказать.

– Так когда вы вернулись в город?

– В полчетвертого.

– Это точно?

– Я слежу за временем!

“Тоже мне Труфальдино!” – подумал со злостью Михаил. Злость это лишнее в данном случае.

– Когда вы приехали на квартиру к Марии?

– Около семи?

– Где были три с половиной часа?

– У Лидии в общежитии…

– Мы проверим…

– Не нужно! Она подтвердит, у нас с ней все серьезно.

– А с Марией?

Музыченко растянул губы в циничной улыбке, возможно, она показалась такой Михаилу.

– Видите ли, мне нужен регулярный секс из—за…, – он потрогал прыщики на щеке. – Врач рекомендовал…

– А он не рекомендовал обыкновенное переливание крови?

– Ха! Так за это сейчас нужно платить! А так полезное с приятным…, – почти похабная улыбка не сходила с его лица.

– Вас не смущает, что вы используете другого человека как что-то вроде косметического средства?

– Ха! Так ей тоже нравится процесс…

– Возможно, она рассчитывает на большее, например, что вы женитесь на ней.

– Что я идиот, чтобы похоронить себя на хуторе с этой деревенской курочкой?!

– Ваш уход ее травмирует…

– Это будет через полгода. Еще есть время. Я проведу такую психологическую подготовку, что она будет просто рада и счастлива…

– Вы просто упиваетесь своим цинизмом! – не выдержал Михаил, – А если Мария узнает содержание этого разговора?

– Что-нибудь придумаю, она поверит… А что ты так за нее волнуешься? Понравилась?! Можешь трахнуть, я не возражаю… Она не откажет, если взять за ягодицы… Ха-ха-ха!

Михаил едва сдерживался, чтобы не стукнуть его и не вырубить на часок.

– Жаль, что процессуальный кодекс запрещает мне превратить твой нос в свиное рыло. Я бы это сделал одним ударом! – Михаил не сдержался и ребрами ладоней ударил Музыченко по плечевым нервным узлам у основания обоих рук. Михаил знал, что минут десять тот не будет владеть руками. Он оставил Музыченко с перекошенным от страха и боли лицом, одного в пустой аудитории.

В коридоре Михаил достал из папки диктофон, отыскал и тут же стер свою последнюю фразу. Потом после записи следующей беседы, это сделать гораздо труднее…

Сатарова он отыскал в магазине автозапчастей, которым тот владел. Михаил не надеялся услышать что-нибудь интересное.

– Расскажите о вашем конфликте с Алевтиной Петровной Корецкой, вашей бывшей соседкой на хуторе.

– Какой там конфликт! Просто недоразумение… Мы приехали из Баку. Жена у меня здешняя…

– Почему уехали из Баку?

Сатаров замялся:

– Ну, сами понимаете! Возникли проблемы из-за смешанного брака…

– Понятно!

– Вам все тонкости понять трудно… Нам ничего не угрожало, но кое-что меня обижало…

– Продолжайте!

– Купил я дом и участок на хуторе из-за братьев. В Баку картошка дорогая. Мы ее с женой сажаем, потом пропалываем, ну и так далее… А осенью братья ее выкапывают и везут в Баку. Разве это запрещено?

– Нет. Так в чем недоразумение?

– В первый год я не предупредил соседку, что приедут братья. Она устроила скандал и прогнала их с участка. Пришлось мне ехать и все улаживать… извиняться. Проявила бдительность, так сказать… Благодарить нужно… Правда, братья сильно расстроились, а потом, когда поняли, смеялись… Они плохо понимают по-русски… Это я выучил, когда учился в Москве, где и познакомился с будущей женой…

– Спасибо! Извините за беспокойство!

– Какое беспокойство?! Такая трагедия… Нужно найти виновника!

По дороге домой Михаил загрустил. Похоже, он не успеет закончить дело Корецкой в срок и Сафонов на нем отыграется. Будет повод. Однако не это беспокоило Михаила. Его беспокоило отсутствие идей, тупик. Фактически все варианты отпали. Он отказывался признавать “немецкий” вариант реальным. Поиски бывшей жены Гавриленко также не проходили в категорию важных, тем более, решающих следственных действий. Были бы стоящие идеи, он раскрыл бы это преступление рано или поздно… Пусть даже на неделю позже установленного срока. Скорее всего, что-то он просмотрел. Может быть, не нужно торопиться вычеркивать Музыченко из списка. Поговорить с этой девушкой Лидой, рассказать ей о Марии. Возможно, в таком случае она не станет прикрывать “двоеженца”.

Нужно еще раз прослушать записи бесед, нужно еще раз съездить на хутор, наконец, нужно как следует напрячь “серое вещество” и доказать себе и другим, что оно у него не такое уж серое.

Главный бухгалтер, Иван Степанович Полищук, пережил всех председателей колхоза с начала пятидесятых годов, когда был назначен та эту должность. Маленький, круглолицый аккуратный старичок, с седой густой шевелюрой, всегда гладко выбрит и при галстуке – таким его помнил Михаил с раннего детства. Казалось, время над ним бессильно и больше ничего поделать не может. Ему было около семидесяти, но он был бодр, работоспособности его можно было позавидовать. Рабочий день он начинал в семь утра и заканчивал поздно вечером. Правда, последние десять или пятнадцать лет в середине дня он делал большой перерыв на три часа и спал днем. Зная его распорядок, Михаил зашел в контору колхоза после шести вечера, как только возвратился из города.