Богомол: игра с джокером

Собрался я и вышел из дому, новости чуть-чуть посмотрев. Мороз, надо сказать, все крепчал и крепчал - такое было ощущение, что за минус тридцать перевалило - и на улицах никого. Ну, мне оно и лучше, а утеплился я основательно. И двигаешься бодрей. Я, конечно, побаивался, каково мне будет сидеть, если ждать придется, но ничего, авось, обойдусь, я привычный.

Подстегиваемый морозцем, я чуть не в полчаса уложился. Ну, минут в сорок точно. Я по карте определил, какими улицами мне надо двигаться, чтобы почти все углы и расстояния срезать, и на улицу Энгельса вышел уже ближе к её концу, где вдали, метрах в пятидесяти, полоска снега и потом хмурые такие очертания изб села Плес виднелись.

Дом братьев Сизовых я определил тут же. Другой такой высокий и глухой забор было поискать. И рядом - темный дом стоит, с забором где покосившимся, где повалившимся, с окнами побитыми и кое-как заколоченными. Ну, точно, тот самый дом, до которого у Сизовых "руки не доходят".

Я вынул из рюкзачка снегоступы, надел на ноги, пошел к этому дому. Шлось мне в них замечательно. Оглянулся - ровные прямоугольные отпечатки в снегу, ни за что не скажешь, хромой шел или нет, молодой или старый. Правда, тот снегоступ, который был на хромую ногу надет, наружным краем чуть глубже в снег вдавливался, чем внутренним, но это можно и на неровности снега списать, и вообще - мне это заметно, потому что я знаю, что я должен выглядывать, а никто другой ведь в жизни этого крохотного перекоса не различит!

Подошел я к дому, стал искать, где залезть. Потом оказалось, что сарай при доме не заперт, а в сарае дверка напрямую в дом имеется, и тоже не заперта, в отличие от главной. Я так понял, в этом сарае когда-то коровник был.

Зашел я в дом, снял снегоступы, убрал в рюкзак. Стал искать местечко, из которого дом Сизовых увидеть можно. Но все окна на глухой забор глядят. Походил я, походил, потом смотрю - лесенка на чердак ведет. Я вскарабкался по ней, да что толку? Чердачное окно в сторону улицы глядит, а мне ведь вбок, на соседний дом, смотреть нужно. Отполз я в нужную сторону, стал крышу пробовать. Крыша, смотрю, лишь старым шифером покрыта, в нем аж щели зияют. Небось, в дождливую погоду течет эта крыша, хуже некуда, хоть лоханки в доме подставляй. Оно и понятно, если пьян здесь невесть сколько лет жила... Я какую-то ржавую железяку подобрал среди хлама, вставил в ближайшую такую щель, дернул - лист шифера треснул и вбок отъехал, наискось на одном гвозде повис. Как раз достаточное пространство открылось, чтобы я мог выглянуть и увидеть дом Сизовых как на ладони. А что треск пошел - так в мороз всегда потрескивает. Все, в чем сырость застоялась, рвет...

Мне в тот момент не до того оказалось, чтобы размышлять, слышит меня кто или нет. Я как выглянул - так и ахнул! Забор для меня уже не препятствие к видимости, и, значит, ближнее ко мне окно в доме Сизовых горит, ничем не занавешенное, и там два оставшихся в живых брата сидят, и с ними ещё двое, мне не знакомых. Сидят, беседуют, причем довольно бурно беседуют, насколько я мог судить, не согласны они в чем-то. Я пистолет вытаскиваю, беру всю компанию на прицел, только соображаю, по кому из братьев стрелять. Потом, думаю, нет, погодить надо. Я, думаю, с такого расстояния не промахнусь, но ведь мне с чердака спуститься надо и уйти, чтобы меня не поймали. Вот о том, что мне ведь уходить придется, я как-то прежде не сообразил. Эх, говорю себе, голова садовая, был бы ты помоложе первым делом путь отхода себе рассчитал бы.

А мороз пробирает - сил нет, ядрить его душу в черт! Нос немеет, губы немеют, и холодный металл пистолета аж сквозь рукавицу холодом жжет, пальцы сводит. Но я терплю, смотрю, как они там между собой отношения выясняют. Вроде, не то, чтобы со злостью ругаются, а именно не согласны, договориться не могут. Я этих двоих, которых раньше не видел, стараюсь запомнить получше. Знать бы, кто они такие, и где обитают. Потому как, чувствую, с ними мне тоже разбираться придется. Один из них вполне мог быть четвертым налетчиком.

Вид у гостей посолидней, чем у братьев, и рожи поразумнее. Но, впрочем, видно, что все они - одна шайка-лейка.

Потом один из Сизовых хлопнул рукой по столу, встал и к двери направился. Куда это он, думаю? А он, гляжу, на боковое крыльцо через две минуты выходит, полушубок накинут, шапка на затылке, а в руках у него обрез.

- Плевал я на всех! - говорит. В морозном воздухе звуки далеко разносятся, каждое слово за два километра льдинками в воздухе звенит. Так что слышно мне яснее некуда. - Плевать, и пошли все!.. Чем быстрей со всем покончим, тем лучше!

Тут остальные трое на крыльцо вываливают, хватают его под руки.

- Не глупи! - говорит один из незнакомых. - Не тебе одному ещё жить охота!

Ага, соображаю, это их смерть одного из братьев так всех переполошила, что они теперь не знают, куда деваться. Этот, который обрез схватил, видно, перепил со страху - бутылка-то у них на столе стоит, я вижу, и, думаю, не первую они уговаривают, по позднему часу судя - и решил отправиться по улицам бродить, убийцу братана искать, чтобы в бой с ним вступить кровавый. Вылазь, голубчик, вылазь, думаю, мне на твой обрез начхать, я его знаешь, где видал? Ты и оглянуться не успеешь, как я и тебе билетик в катафалк проштемпелюю.

Но они его все-таки одолели, обрез отобрали, назад в дом увели. Но пока они дверь открытой держали, и свет из неё падал, я успел заметить, что, вроде, между двумя досками забора этот свет блеснул и лег на секунду с моей стороны. Из окна-то свет на другую часть забора падает, а та часть, что прямо перед боковым крыльцом, в тени остается, вот я прежде и не видел, что в одном месте глухой забор вроде как поврежден.

Хотя мог бы вдоль забора пройти, все доски проверить, прежде чем на чердак лезть...

Да уж ладно. Спускаюсь я с чердака, выбираюсь из дома, надевши свои снегоступы, иду к забору между домами... И тут, смотрю, от самого дома к забору утоптанная тропинка тянется. Значит, заглядывают они в этот разоренный дом. Может, думаю, через него теперь и в город выходят, чтобы через переднее крыльцо не выходить, под пули не подставляться, если их вдруг подстерегают... Прошел я по этой утоптанной тропинке, тронул доски. И те доски, между которыми я щель увидел, висят, оказывается, каждая на одном гвозде, и легко в стороны разводятся, и между ними прореха получается достаточная, чтобы и здоровый мужик пролез, не то, что я. Раздвинул я доски - и освещенное окно чуть сбоку от меня, вправо, но видно нормально. Один угол, ближний, этой комнаты виден, но мне и этого достаточно, потому что как раз в этом углу, почти у окна, тот из братьев, у которого обрез отнимали, схватил одного из чужаков за грудки и трясет, и что-то ем с пеной у рта втолковывает. Ну, тут, как говорится, только шанса не упускай! Я что сделал? Я первым выстрелом лампочку им разбил, чтобы тьма наступила, а уж вторым, вслепую, в братана этого взбесившегося пулю всадил. Подряд, понимаете, раз-два, сначала лампочка разлетается и тут же я стреляю в то место, где голова Сизова находится, пока он переместиться не успел. Я не сомневался, что попал в него - я ведь и не такие штуки умею выделывать! Вот, буквально, зажги в темноте спичку, загаси её сразу - и мне этой вспышки будет достаточно, чтобы определить, где у тебя голова, где туловище, и наповал сразить!.. Так-то...

Ну, заорали они там от ужаса, но не сразу, через минуту. Этой минуты, пока они в себя прийти не могли, для меня достаточно было, чтобы на улицу выбраться, с её снегом, утоптанным и укатанным, снегоступы скинуть, в рюкзачок пихнуть, и начать уходить теми переулочками, которые я по карте запомнил. Руку с пистолетом под полой держу - если вдогонку кинутся, так я их всех перестреляю как кроликов.

Но они кидаться и не вздумали. Я уже на улице был, когда услышал вопль, истерический такой, захлебывающийся:

- Свет включите!.. Оторвите его от меня!.. Господи!.. Я весь кровью залит, и, кажется, меня его мозгами забрызгало!.. Отцепись, гад!.. Ааааа!..