Вестники несчастья (сборник)

— Но почему, Карл? У вас случались обострения?

Неожиданно он резко втянул голову глубоко в плечи, словно я ударил его по затылку. Я окинул его взглядом и пришел к мысли, что в припадке ярости он мог быть ужасен. В его широченных плечах угадывалась могучая сила. Он продолжал:

— Первые несколько дней я вел себя как последний дурак — изорвал пару матрацев, ну и в том же духе. Меня завернули в мокрые простыни. Но на людей я не кидался, и никого не ушиб. Во всяком случае, не помню такого. — Его голос стал еле слышным. Он поднял голову и повысил голос: — Так или иначе, после этого я никогда не переступал черты, ни разу. Я не собирался давать им ни малейшего повода держать меня взаперти. Но все напрасно. А ведь они не имели на это права.

— И тогда вы перелезли через стену.

Он удивленно посмотрел на меня, вытаращив светлые глаза.

— Откуда вы узнали, что мы перелезли через стену?

Я не стал объяснять, что сказал наугад.

— Выходит, вы бежали не один, а?

Он не ответил. Глаза его подозрительно сузились, продолжая следить за выражением моего лица.

— Где другие, Карл?

— Не другие, а другой, — произнес он с запинкой. — Кто он — не имеет значения. Да вы все равно из газет узнаете.

— Совсем не обязательно. Такие вещи печатают только тогда, когда беглецы представляют социальную опасность.

Глава 2

Последнее слово повисло в тишине, приобретая различные смысловые оттенки: оно звучало то как вопрос, то как угроза, то как просьба. Карл Холлман смотрел в окно, за которым уже совсем рассвело. С улицы доносился шум первых машин. Он оглянулся на дверь, через которую пришел. Тело его было напряжено, на шее вздулись жилы. Лицо погрузилось в задумчивость.

Внезапно он резко вскочил, опрокинув стул, и в два прыжка очутился у двери. Я сурово сказал:

— Поднимите стул.

Он замер, держась за дверную ручку.

— Не приказывайте. Вы мне не начальник.

— Это совет, мой мальчик.

— Я не мальчик.

— Для меня мальчик. Мне сорок лет. А вам сколько?

— Не ваше... — Он замолчал, борясь с самим собой. — Двадцать четыре.

— В таком случае ведите себя соответственно возрасту. Поднимите стул, сядьте, и мы обсудим вашу проблему. Вы же не станете снова убегать.

— Не собираюсь. С самого начала не хотел. Просто... я должен вернуться домой и разобраться во всей этой путанице. Что со мной будет потом, — не имеет значения.

— А зря. Вы молоды. У вас есть жена, будущее.

— Милдред заслуживает лучшего мужа, чем я. Мое будущее — в прошлом.

Тем не менее он отошел от двери, за которой наступило ясное, но таившее в себе опасность утро, поднял стул и сел. Я примостился на кухонном столе, глядя на него сверху вниз. От напряжения он покрылся испариной. Капельки пота выступили на лице, на груди потемнела рубашка. Он сказал совсем по-мальчишески:

— Думаете, я сумасшедший, верно?

— То, что я думаю, не имеет значения, я не ваш личный психиатр. Но если вы сумасшедший — ваше место в больнице. Если нет — то вы выбрали чертовски сложный способ доказать это. Вам следует вернуться и дать себя обследовать.

— Вернуться? Да вы сумасш... — Он оборвал себя на полуслове.

Я рассмеялся ему в лицо, отчасти потому, что он меня рассмешил, а отчасти, решив, что это пойдет ему на пользу.

— Значит, я сумасшедший? Ну же, смелее, договаривайте. Я не гордый. У меня есть знакомый психиатр, который утверждает, что психушки следует строить с шарнирами на углах зданий. Время от времени их нужно выворачивать наизнанку, так чтобы внутри оказывались те, кто был снаружи, и — наоборот. По-моему, в этом что-то есть.

— Вы смеетесь надо мной.

— А если даже и так? У нас свободная страна.

— Да, свободная. И вы не можете заставить меня вернуться.

— А следовало бы. Иначе не оберетесь неприятностей.

— Вернуться я не могу. Теперь-то уж они никогда меня не выпустят.

— Выпустят, когда вы созреете для этого. Если вы сдадитесь добровольно, они не станут обращаться с вами слишком сурово. Вы когда вырвались на волю?

— Вчера вечером, ранним вечером, после ужина. Не то чтобы вырвались. Мы приставили к стене скамейки. Я подсадил приятеля, а он помог мне взобраться по простыне, перевязанной узлами. Мы ушли незамеченными, как мне кажется. Тома — ну того, другого — поджидала машина. Они немного подвезли меня. Дальше я шел пешком.

— У вас есть домашний доктор, к которому вы могли бы обратиться, если вернетесь?

— Доктор! — В его лексиконе это слово было грязным ругательством. — Я перевидел слишком много докторов. Все они из одной шайки, а доктор Грантленд — худший из них. Ему не следовало давать лицензию на частную практику.

— О'кей, мы ее отберем.

Он посмотрел на меня с удивлением. Удивить его не составляло труда.

— Вы не воспринимаете меня всерьез. Я пришел к вам за помощью, по серьезному делу, а взамен получаю дешевые остроты. Это выводит меня из себя.

— Подумаешь, мы живем в свободной стране.

— Будьте вы прокляты!

Я сделал вид, что не слышу. В течение нескольких минут он сидел, не шевелясь, с опущенной головой. Наконец произнес:

— Мой отец — сенатор Холлман из Пуриссимы. Это имя вам о чем-нибудь говорит?

— Читал в газетах, что он прошлой весной умер.

Карл коротко кивнул.

— Они упрятали меня на следующий же день и даже не позволили присутствовать на похоронах. Я понимаю, что сорвался, но они не имели права так поступать. Однако сделали, потому что не хотели оставлять лишнего свидетеля.

— "Они" — это кто?

— Джерри и Зинни. Зинни — моя свояченица. Она всегда ненавидела меня, а Джерри у нее под каблуком. Они хотят продержать меня в заточении до конца их дней, чтобы самим распоряжаться имуществом.

— Откуда вам это известно?

— У меня была масса времени для размышлений. Шесть месяцев я складывал факты воедино. А когда мне рассказали про доктора Грантленда... В общем, стало ясно, что они заплатили ему, чтобы упечь меня в клинику. А может, заплатили ему, чтобы он убил отца.

— Я думал, ваш отец умер в результате несчастного случая.

— Да, согласно заключению доктора Грантленда. — Глаза Карла хитро заблестели, и мне не понравилось их выражение. — Возможно, это действительно был несчастный случай. Но я прознал, что у доктора Грантленда дурная репутация. Мне стало известно об этом на прошлой неделе.

Трудно было сказать, фантазирует он или нет. Как и любой частный детектив, я время от времени сталкивался с душевнобольными, но в этих делах я не специалист. Даже специалисты порой затрудняются отличить обоснованные подозрения от параноидальных симптомов. Я постарался сохранить нейтральный тон.

— Как вы узнали о докторе Грантленде?

— Я обещал не разглашать источник информации. В дело замешаны... вовлечены другие люди.

— Вы с кем-нибудь делились своими подозрениями?

— Я говорил с Милдред во время последнего посещения. В прошлое воскресение. Многого я не мог сказать из-за подслушивающего персонала. Многого я и не знаю. Вот почему я должен был что-то предпринять. — Он снова напрягся.

— Спокойно, Карл. Вы не станете возражать, если я поговорю с вашей женой?

— О чем?

— Да так, вообще. О вашей семье. О вас.

— Если она согласится, возражать не стану.

— Где она живет?

— На ранчо, недалеко от Пуриссимы... Хотя нет, она уже там не живет. После того, как я оказался в клинике, Милдред не могла оставаться под одной крышей с Джерри и Зинни. Она переехала обратно в Пуриссиму, к своей матери. Их адрес: Грант, 220. Да я покажу вам, поеду с вами.

— Не надо.

— Но я просто обязан. Нужно распутать весь этот клубок. Я не могу больше ждать.

— Если вы рассчитываете на мою помощь — придется подождать. Вот что я предлагаю, Карл. Сначала я отвезу вас обратно в клинику. Это более-менее по пути в Пуриссиму. Затем побеседую с вашей женой, посмотрю, как она оценивает ваши подозрения...