Хутор Дикий

Он возвращался в прокуратуру, так как ему предстояло выполнить очень важную процедуру. Подследственная по делу о мошенничестве Гливкая закончила ознакомление с материалами следствия. Михаил должен был с ней встретиться в районном следственном изоляторе, чтобы завершить последние формальности перед судом.

В комнату для допросов вошла осунувшаяся женщина в помятом спортивном костюме “адидас”, скорее всего подделке.

“Мошенник одел мошенника”, – заметил и отметил мысленно Михаил. Неряшливый узел на затылке и отсутствие косметики на лице сильно старили ее. Теперь ей можно было дать все сорок, а не тридцать, как по документам.

– Что вы, начальник, смотрите на меня таким жалостливым взглядом. Пришили статью, а теперь льете крокодиловы слезы… – ответила Гливкая на приглашение сесть на табурет перед столом следователя.

– Вообще говоря, мой взгляд должен выражать недоумение. Чего вам не хватало, что вы затеяли эту авантюру?! У вас был дом, муж, дети, машина, пусть “Москвич”, а не “Мерседес”, наконец, капитал, достаточный, чтобы открыть небольшое, но честное дело…

– Вам этого не понять… Вам никогда не жить, как я жила два последних года… Поэтому и не понять…

– После десяти лет на нарах, вы будете другого мнения…

– Каких десяти?! Адвокаты обещают условно три года.

– По вашей статье не бывает условно. Минимум восемь с конфискацией имущества.

– Не набивайте себе цену…

– Мы с вами не на рынке. Никакой торговли нет и не будет… Давайте перейдем к делу. Ознакомьтесь с документами и подпишите…

– А если не подпишу?

– Приглашу свидетелей, составим протокол. Это будет отягчающим вину обстоятельством.

Рабочий день во вторник начался с визита знакомой дамы. Она пришла в сопровождении секретаря Сафонова:

– Дмитрий Павлович просил неотложно принять! – тоном, не терпящим возражений, сообщила секретарша.

– Я не планировал эту встречу…– попытался отказать Михаил, но увидел только смятый сзади подол короткой юбки удаляющейся секретарши.

Галина Гонтарь с брезгливой улыбкой приблизилась к столу и села на стул для посетителей, не дожидаясь приглашения.

Густая волна знакомых парфюмерных запахов накрыла Михаила. Для Михаила с его тонким обонянием это было как удар по голове. Он считал, что духи у женщины должны ощущаться только на интимной близости. Природный вкус его жены Анастасии проявился в частности, в умении осторожно обращаться с косметикой и парфюмерией. Это тоже послужило той наживкой, из-за которой Михаил сразу попал на крючок. Хотя при взаимной влюбленности трудно сказать кто рыбак, а кто рыбка. Со временем роли могут меняться, но в данном случае Анастасия осознала свои чувства первая…

Михаил откинулся назад, насколько позволял стул и стенка за спиной:

– Чем обязан неожиданному визиту?

– Мы не закончили разговор по поводу службы сына в армии…

– Почему вас так беспокоит эта служба? Украина ни с кем не воюет. Потом, парень он крепкий, уже имеет хорошую военную профессию… Будет водить “Урал” или БТР… Два года пролетят быстро… Он отвыкнет держаться за маменькину юбку, а вы за это время устроите и свою жизнь. Вокруг столько одиноких страдающих без женской ласки мужчин, а весьма привлекательная женщина занята опекой великовозрастного сына… Завтра он женится и ему будет не до вас…

Комплимент Галине понравился, она кокетливо повела глазами:

– Где вы видели тех мужчин?!

– Да хотя бы на хуторе! Гавриленко, например, или Кореньков…

– Вы меня за козу принимаете, – состроила гримаску Галина…

“От тебя самой несет французской козой”, – мысленно пошутил Михаил, а вслух сказал:

– Если его отмыть, будет видный мужчина…

– Вы что? Издеваетесь?! Ему к психиатру нужно, а не в загс…

– Что вы имеете в виду?

– Я не за тем сюда пришла, чтобы говорить об этом придурке. Меня беспокоят ваши слова о сыне…

– Не нужно о нем беспокоиться. Пусть идет служить. Ему это будет на пользу во всех отношениях. Алевтина умерла, но клеймо “дезертира” останется на нем на всю жизнь…

– Чихали мы на это клеймо… Неужели нельзя договориться по-хорошему?!

– О чем?! Соответствующие документы за подписью Сафонова уже в военкомате…

У Галины отвисла челюсть, к лицу прихлынула кровь:

– Зачем… зачем было торопиться?! Можно было поговорить…

– О чем? Торговаться с вами никто не собирался.

Было заметно, что в ней закипает ярость. Что-то должно произойти. Но взрыв не последовал, Галина тихо, но очень отчетливо прошипела со своей презрительно-брезгливой гримасой:

– Мусор!

Михаил от неожиданности оторопел. Такое себе позволял редкий уголовник. Правда, ему не составило особого труда сдержаться, он записывал разговор на диктофон. После паузы он ответил:

– Вы ошиблись, гражданка, не “мусор”, а “мусорщик”. Избавляю общество от мусора… – мысленно он добавил для собственного утешения, – “как ваш сын, да и вы сами”.

Галина вылетела из кабинета с криком:

– Да! Да! Люди для вас мусор! И на вас управа найдется!

Ее последние слова потонули в рыданиях, вполне натуральных. Она направлялась в приемную Сафонова.

“Сейчас будет коррида!” – Михаил закрыл дверь кабинета и включил перемотку диктофона. Нужно найти начало разговора с Галиной. Он не зря это сделал, так как за дверью уже сердито стучали каблучки Леры, Валерии, секретаря Сафонова.

– Дмитрий Павлович требует немедленно зайти к нему…

– Через минуту буду, – Михаил достал из сейфа еще кассету с записью разговора с Гонтарями на хуторе.

Сафонов встретил Михаила со скорбно-строгим лицом:

– На вас жалуются… Потрудитесь объяснить!

Галина сидела в кресле у журнального столика, а не на стуле для посетителей. Она вытирала носовым платком покрасневшие глаза и сморкалась вполне откровенно: убитая горем мать и оскорбленная женщина…

– Прямо сейчас, при посетителе?

– Безусловно!

Михаил включил диктофон.

– Что это? – встрепенулся Сафонов.

– Запись разговора с этой дамочкой, простите, гражданкой…

Галина вдруг встала и направилась к выходу из кабинета.

– Куда же вы?! – попытался остановить ее Сафонов.

– До свидания! Вижу, мне здесь делать нечего… – со спокойной злостью ответила Галина и скрылась за дверью.

– Вы можете мне объяснить, что происходит? – недоуменно спросил Сафонов и поднялся зачем-то с кресла.

– Если дослушаете диктофон, все поймете. У меня есть еще любопытная запись беседы с Гонтарями на хуторе…

– Мне некогда все это слушать. Объясните покороче!

– Вчера объяснял, когда подписывал у вас документы перед отправкой в военкомат.

– Я не могу помнить все, что подписываю…

Михаил выключил диктофон и попытался коротко объяснить:

– Эта любящая мама сфабриковала за взятку освобождение от службы в армии для сына…

– Так это она?! Почему вы мне сразу не сказали?!

– Не знал, что это имеет значение. Наивно полагаю, что перед законом все равны. И вообще, она его прикрывала юбкой не один раз. Он уже ошалел от такой заботы…

– Вот, видите! А если с парнем действительно что-то случится в армии?!

– Да он здоров! Нужно же ему как-то оправдать перед хуторянами уклонение от службы… Вот он и играет придурка… И сильно переигрывает. Он и здесь может доиграться… Пожалуй, алкоголизм ему уже обеспечен…

– У этой женщины есть влиятельные друзья…

– Влиятельнее прокуратуры?!

– В конце концов, вы же не врач?!

– А я и не устанавливал ему диагноз! Пускай все сделает, что положено по закону. Если областной психиатр подтвердит диагноз, то я заткнусь с чувством исполненного долга, и буду снимать шляпу при встрече с этой скромной женщиной… Правда, тогда мы будем иметь основания направить его на принудительное лечение…

– Ваше упрямство в отстаивании неверной позиции граничит с дерзостью…

– Известно, что факты упрямая вещь…