Смерть предпочитает блондинок

«Это еще что такое? — удивилась она. — Там же дверь опечатали!»

Поднявшись на свой этаж, Маша постояла немного перед дверью Жанны, с которой были сняты печати, достала из сумки мобильный и нашарила в кармашке стопку карточек. Отыскав карточку Василия Иваныча, позвонила ему.

— Василий Иваныч, здравствуйте. Это звонит Маша, соседка Жанны. Я стою тут на площадке, печатей на двери нет, и в квартире у Жанны горит свет! — выпалила она в трубку.

— Здравствуйте, Маша. Там мать Жанны приехала. Мы привезли ее из аэропорта и поменяли в двери замок, ведь связка ключей тогда пропала. Не волнуйтесь! Спасибо, что позвонили, — ответил Василий Иваныч. — Кстати, как у вас со временем? Хотелось бы поговорить с вами еще раз, в спокойной обстановке.

— Понятно! Я не против, — согласилась Маша. — Только с работы приезжаю я к семи, не раньше. Хотите, завтра созвонимся, и я приеду, куда вы скажете?

— Договорились, пока! Молодец, что смотришь в оба, — перешел вдруг на «ты» Василий Иваныч.

— Ну, до свидания, — отозвалась Маша и, шагнув к двери Жанны, позвонила.

Свет в глазке на миг померк. Затем тихий женский голос спросил:

— Кто там?

— Это я, Маша! Татьяна Петровна, как хорошо, что вы приехали!

Дверь открылась, и Маша увидела на пороге маму Жанны и бабушку Дани, с которой она познакомилась в один из ее прошлых приездов.

— Татьяна Петровна, я увидела свет с улицы, а оказывается, это вы!

— Проходи, Машенька, — предложила заплаканная, но спокойная мама Жанны. — Ты с работы? Хочешь чайку?

— Да, я с удовольствием посижу с вами, если вы телевизор не смотрите! Только сумку дома брошу и сразу к вам! Татьяна Петровна, не расстраивайтесь, все будет хорошо!

Они обнялись. Татьяна Петровна вытерла слезы тыльной стороной ладони и пожаловалась:

— Жанночке так плохо. Как я могу не расстраиваться!

— Я сейчас зайду к вам, — пообещала Маша.

— А что у тебя с волосами? — спросила вдруг Татьяна Петровна.

Маша схватилась рукой за волосы и поняла, что ее блондинистого хвоста ниже заколки больше не существует, лишь криво откромсанные осечки волос — вот что почувствовала ее рука.

— Мамочка! — Лицо Маши жалобно скривилось. — Маамма!

Через пятнадцать минут Василий Иваныч уже мчался через весь город к сталинскому восьмиэтажному дому с большими липами во дворе.

Глава 16

После визита Василия Иваныча и оперуполномоченного Сонных Маша, хоть и напоенная валерьянкой, все равно никак не могла успокоиться, и они с Татьяной Петровной решили, что она переночует в квартире у Жанны, на гостевом диванчике.

Маша решила на следующий день не выходить на работу. Позвонила Людмиле Леопольдовне, сообщила, что у нее сильный жар, но пообещала быстро поправиться. Людмила Леопольдовна долго советовала ей, что пить, чем полоскать горло, и строго наказала не выходить на улицу. Затем они поздравили друг друга с «наступающим» и попрощались.

Утром Маша собиралась чуть свет посетить парикмахерскую, а потом отправиться в Склиф, к Жанне. Все заверения Сонных и Василия Иваныча, что они «примут меры», на нее пока что не действовали. Она собиралась провести в Склифе все время, пока там пробудет Татьяна Петровна, и вместе с ней вернуться домой. Еще записала в свой телефон домашний номер Елены Палны и дяди Жоры, которые клятвенно ей пообещали в любом случае встречать ее у подъезда, как бы поздно она ни возвращалась.

Что было делать? Маша с Татьяной Петровной поговорили еще о Жанне и Даньке, расстелили постели и легли спать. Машу успокаивала полоска света под дверью из коридора и похрапывание быстро уснувшей Татьяны Петровны — у себя в квартире она точно сошла бы с ума от ужаса и поседела бы за ночь от любого шороха.

Маша лежала и думала о том, что же ей делать дальше, стараясь нащупать правильный ответ, но такого ответа не было.

А не было потому, что сама ситуация была неправильной.

Что может быть правильного в том, что Жанна, золото Жанночка, лежит где-то в больнице с перебинтованной головой, не приходя в сознание?

А что правильного в том, что Татьяна Петровна, умываясь слезами, оставила Даньку на деда и своего младшего сына и полетела накануне Восьмого марта в Москву, да не за подарками, не в театры ходить, а проводить дни и ночи в больнице, рядом со своей дочкой?

Что правильного в том, что Маше какая-то сволочь перед Восьмым марта обрезала косу, которую она растила с пятого класса? Значит, за ней следят, за ней охотятся, ей грозят? За что, спрашивается, почему?

Что вообще правильного в этом сумасшедшем городе, где то и дело пропадают дети, гибнут люди, а в метро по утрам и вечерам Машу заталкивают так, что она иногда еле дышит?

Что было правильного в этом мире?

Сжавшись в комок под невесомым теплым одеялом, Маша искала ответы. Правильным в мире было очень многое — море, деревья, небо, весна. Правильными были толстые щенки и пушистые котята, ее брат Кирюшка, мама и папа. Сад, Людмила Леопольдовна. Ее подружка Ленка Фантикова тоже правильная. А разве неправильная Татьяна Петровна? Или, скажем, Василий Иваныч?

Нет, все это в порядке и внушает надежду. Неправильный тот, кто ударил Жанну по голове, неправильный тот, кто отрезал Жанне и Маше волосы в метро. Маша не сомневалась, что это был один и тот же «герой» — такой Доктор Зло, подобие черного агента из ее снов.

Она боялась. Теперь в ней сильнее всего на свете был страх.

Маша стала думать о своем страхе, стараясь вытеснить его всем, что любила, куда-нибудь подальше. Не получалось. Страх накатывал на нее снова и снова.

Правильным был этот страх или нет, она не знала. Что делать, не понимала тоже.

Больше всего на свете ей хотелось уехать в Сочи и вернуться в Москву недели через две, когда оперуполномоченный Сонных с Василием Иванычем уже поймают Доктора Зло. Жанна поправится, и все снова будет так, как было раньше.

Маша попыталась представить себе это будущее и поняла, что, как раньше, больше никогда не будет. Еще она поняла, что Доктора Зло за две недели могут не поймать. И что если он захочет, то достанет персонально ее и в Сочи тоже.

И вдруг она ощутила острую, ни с чем не сравнимую ненависть к тому, кто сделал все это с ее жизнью.

Раньше Маша боялась даже подумать об этом человеке, а теперь его ненавидела, ненавидела так, что готова была придушить собственными руками. Она представила себе карлика Зло из фильма про Остина Пауэрса и как душит его изо всех сил, а он лишь пучит глаза и задыхается. За Жанночку, за Даньку, за мои волосы!

Горячая волна ненависти и негодования омыла все ее существо, и в голове у нее прояснилось. Ее страх разросся и превратился в ненависть. Ее любовь тоже превратилась в ненависть.

Вот теперь все стало более или менее правильно. Маша начала думать о том, как ей достать этого гада, этого подонка, эту сволочь.

Мысленно она пинала его в пах ногой, обутой в тяжелый ботинок «Доктор Мартенс», молотила головой о косяк двери Жанны, делала ему на носу жестокую «сливу». «Получай, карла поганая!» — мысленно приговаривала Маша, а затем она красиво вручала связанного колготками Доктора Зло оперуполномоченному Сонных, а тот случайно застреливал его при подлой попытке к бегству.

Ей стало легче. «Фигу тебе, сволочь, а не моя жизнь, пулю тебе в лоб, гад, а не жизнь Жанночки, — повторила она. — Ты мне заплатишь за все».

После такого мысленного айкидо Маша стала придумывать план поимки злодея. «Нашел себе тоже овцу беззащитную, гад», — злилась она.

Маша была долговязой и физически очень крепкой. В детстве, когда папка с утра брался за гантели, она тоже хватала свои игрушечные гантельки и занималась зарядкой вместе с ним. Маша быстро бегала и отлично ходила на лыжах, а прыжками в высоту даже пробовала заниматься вполне серьезно.

Лет в двенадцать отец показал ей пару приемов: как выкрутиться из захвата сзади, как заехать локтем в кадык и ударить ногой по плюсне — что было бы особенно хорошо сделать в обуви на шпильках. Они жили в городе, по которому летом сновали толпы приезжих. Маша знала и как бить в нос, и как бить по коленной чашечке, и что в случае чего кричать. Брат Кирюшка тоже мог постоять за себя не хуже сестренки. В детстве они часто дрались, и ей доставалось от младшего.