Смерть ходит рядом

Не получилось.

— Клавдия Васильевна, вы куда? — прервал свою речь Малютов.

Клавдия так и застыла в шпионской позе.

«Ну что ему сказать — я в туалет, у меня критические дни… Господи, как в школе».

Клавдия не стала оправдываться. Она повернулась к трибуне и спросила:

— А это еще надолго?

На этот раз Малютов нашелся сразу:

— Я как раз собирался дать вам слово. Расскажите нам, Дежкина, о перспективах ваших дел. Может быть, мы зря вас тут критикуем.

Клавдия постояла минутку, глядя на прокурора исподлобья, а потом спросила:

— Вы правда этого хотите, Владимир Иванович?

— Да. Мы все этого хотим, — немного удивился прокурор.

— А может, не стоит? — почти с угрозой спросила Клавдия.

— Почему это не стоит?

— Значит, вы настаиваете?

Малютов немного знал Клавдию и уже слегка пожалел, что затеял это публичное препирательство. Но отступать было некуда.

— Да, мы настаиваем.

— Хорошо.

Клавдия качнула головой и двинулась к трибуне.

Малютов, который так и не закончил свою речь, быстренько собрал бумаги и сел в президиум.

Клавдия постучала пальцем по микрофону, отчего Левинсон, спавший с открытыми глазами, встрепенулся посреди зала и начал аплодировать.

На него зашикали. Он сел, но заснуть уже не мог.

— Я сначала о жизни в прокуратуре, если позволите, — начала Клавдия. — Что ж это творится, коллеги! На областной конкурс мы не выставили ни одного танцевального номера. Да неужели среди нас нет ни одного Барышникова или Улановой? Никогда не поверю. Или возьмем биатлон. Почему на Всероссийских соревнованиях не было команды от прокуратуры? Мы что, не умеем навострить лыжи или палить по тарелочкам? Я уж не говорю про КВН. Где наша команда? У нас столько веселых и, главное, находчивых…

— Клавдия Васильевна, — перебил Малютов. — У нас тут не профсоюзное собрание. Мы о делах говорим.

— Спокойно, Владимир Иванович, приступаю к делам. Вы знаете, какой процент раскрываемости преступлений в России? Знаете? А знаете, сколько раскрытых дел доходит до суда опять же в процентном отношении? Тоже знаете. А знаете, сколько возвращается тем же судом на доследование? Это же наш брак, коллеги.

— Клавдия Васильевна, нельзя ли ближе к делу?

— Еще ближе? Ну я тогда не знаю! — Клавдия развела руками, а потом сделала многозначительную паузу. — Вы имеете в виду совсем-совсем близко к делу? Ладно, я несколько раз уточнила — вы настаивали. В прокуратуре стало нечисто. Воняет в прокуратуре. Нам тут один бизнесмен предлагал сделать европейские туалеты. Так вот я думаю — не поможет. — Клавдия повернулась к Малютову и сказала, глядя прямо в глаза: — Понимаете, Владимир Иванович, я вчера вдруг поняла, что живу и работаю среди врагов. Понимаете, иду по коридору, как Штирлиц по гестапо. Я стала двери закрывать, чтобы меня не слышали. Я стала шептаться, опасаясь, как бы завтра кто-нибудь не воспользовался информацией. Все знают, что в районках грязно, от Генеральной несет. Но своя, родная, городская прокуратура нам всегда казалась чистой, как невеста. Не бывает так, Владимир Иванович. Рыба гниет вся, от головы до хвоста, включая середину.

Малютов постепенно наливался багровой краской. Казалось, еще минута, и она брызнет во все стороны.

Клавдии неприятно было на него смотреть, и она повернулась к затихшему залу.

— Мелочи, казалось бы. Вот захожу давеча в соседний кабинет посмотреть видеокассету. А почему? Потому что у меня видеомагнитофона нет.

— Ты же знаешь, Дежкина, — вдруг сорвался и перешел на «ты» Малютов, — у нас нет денег.

— Да я не про это. Я про другое. Вот сижу я, смотрю телевизор, следователь сидит за моей спиной. Потом я ухожу, а он спрашивает — что интересного? Понимаете?

— Мы должны все друг другу доверять, — снова вставил Малютов.

— Да-да. Мы уже так надоверялись, что телепатами стали. Вот говорю я с тем же следователем о смерти Далматова. И задаю вопрос: ты его о Савелове спросил? И он мне отвечает — конечно. А откуда он про Савелова мог знать? Не мог он знать про Савелова, потому что про Савелова только я знала. Телепатия, не иначе.

— Какой Савелов? — спросил кто-то из зала.

— Да не важно. Или вот, идем мы с Калашниковой на встречу с подозреваемой. Только нам она доверилась. Никто не знает. И вдруг кто-то похищает Ирину возле самого места встречи. Откуда узнали? Телепатия — не иначе. Не следили же за нами, — иронично добавила она. — А то еще хуже. Говорила я по телефону с Игорем Порогиным. Последний наш разговор был. Это я его послала в Крылатское. И по дороге его убивают. А знаете почему? Дверь открыта была.

— Ты что хочешь сказать? — вдруг побледнел Малютов и невольно встал.

— Я хочу сказать, что в прокуратуре воняет. Я хочу сказать…

Шевкунов встал и, шагая по ногам, двинулся к выходу.

— Куда же вы, Станислав Сергеевич? — громко спросила Клавдия. — Я ведь про вас говорю!

Шевкунов не успел дойти до конца ряда. Застрял. Впрочем, самообладания не потерял.

— Да я по-онял, Дежкина, на кого ты бо-очку катишь, — улыбнулся он.

— На тебя качу, правильно.

— И после этого ты тут нам поешь о профессионализме? Какие-то домыслы, слова, фантазии… — продолжал гнуть свое Малютов.

— Я не хотела, — сказала Дежкина тихо. Микрофон разнес ее слова громом небесным. — Я думала — потом. Сядем, поговорим. Но вы, Владимир Иванович, меня заставили.

С этими словами Клавдия полезла в сумку и достала сложенный лист ватмана.

— Чей это портрет? — спросила она, разворачивая рисунок.

Ответа не последовало — сходство было разительным.

— Эту картинку нарисовала та самая Кожина, которая якобы убила Савелова и Коротного. Где она вас видела, Станислав Сергеевич? Где она могла вас видеть?

— Ма-ало ли… Да пустите вы меня.

— Она видела, как вы убили этих Савелова и Коротного.

Малютов бежал, чтобы взять у Клавдии рисунок, Шевкунов пробивался к выходу, его не пускали.

— Но это еще не конец. Я все-таки профессионал, Станислав Сергеевич. Ваши пальчики были в тайнике у Кожиной. Это наши ребята документально подтвердили.

В зале началось что-то невообразимое. Орали все. Кто-то хватал за руки Шевкунова, но тот умело отбивался.

— Это вы убили Порогина! — гремела Дежкина. — И не из «беретты», как вы мне сказали, а из того же пистолета ПМ. Я специально проверила — ствол тот же, из которого положили оперативника и милиционера. И Далматова вы довели до самоубийства.

— Она врет! Она все врет! — кричал Шевкунов, небезуспешно пробиваясь к двери.

Клавдия поднесла к микрофону аудиокассетник:

«Клавдия Васильевна, слушайте меня внимательно. Вам надо привести Кожину на то же место, в то же время. Никаких слежек, никому не сообщать. Речь идет о вашей семье», — прозвучал растянутый голос Калашниковой.

— Она дала мне знать! — крикнула Дежкина. — Она специально тянула слова. Вы слышите, она мне рассказала о вас.

Шевкунов наконец пробился к двери, ухватился за ручку, как утопающий хватается за соломинку, и распахнул створки.

В следующую секунду он лежал плашмя на полу.

В дверях, как символ мщения, стояла Ирина Калашникова. Удар у нее был не женский. Да, в общем, и накипело.

В воскресенье всей семьей пошли в зоопарк.

Клавдия уломала Федора, уговорила Макса и заставила Ленку. А уж Ирина и Кожина сами напросились.

Мальчишка у Инны был смышленый, но очень печальный. Только возле обезьян немного растаял.

Там одна обезьянка лежала, укрывшись картонной коробкой. Ну ни дать, ни взять — бомж.

— Уйду я из прокуратуры, — сказала Ирина, когда ели мороженое.

— Вместе уйдем, — сказала Клавдия. — Вот дела закончим — и все.

— Это когда же?

— Боюсь, не скоро. Все только начинается.

Произведения Ирины Зарубиной в серии «Госпожа следователь»

«Ночная бабочка», арестованная за кражу у клиентов крупной суммы денег, бежит, застрелив одного из представителей закона и тяжело ранив другого…