Кухтеринские бриллианты. Шаманова гарь

— Кто его купил? — поинтересовался Бирюков и уточнил: — Не сам Крохин привел в магазин покупателя?

— Нет, Крохин никого не приводил, — быстро ответила продавщица. — Купил какой-то молодой нахальный парень. Я его совершенно не знаю.

— А с Крохиным вы знакомы?

— Да вы что?… — словно испугалась продавщица. — Знаю только, что зубным врачом работает. Так его все в райцентре знают.

— Крохину вы не сообщали, кто купил мотоцикл?

— Да откуда ж я знаю, кто купил?… Первый раз в жизни этого покупателя видела.

«А Крохин, между прочим, заявил, что слышал от продавцов, будто какой-то колхозник купил. Передовик, орденоносец», — мысленно отметил Антон и попрощался с продавщицей.

Слава Голубев выслушал Антона внимательно и, когда тот замолчал, загорячился:

— Знаю я эту продавщицу! У нее полный рот золотых зубов. Наверняка — пациентка Крохина! Потому ничего и не знает, все шито-крыто.

— Я сам об этом подумал, — сказал Антон. — Дело, мне кажется, проще выеденного яйца. Жена Крохина заплатила Торчкову в сберкассе за билет тысячу рублей, Крохин получил выигранный мотоцикл и загнал его по прейскурантной стоимости. Пятьсот рубликов барыша в кармане!

— В таком случае Крохин немедленно должен постараться отыскать Торчкова, чтобы предупредить… — начал Голубев и быстро поправился. — Нет, ничего он не будет стараться. Он же не знает о заявлении Торчкова и считает — дело в шляпе…

В это время, когда Голубев разговаривал с Бирюковым, у закрытого шлагбаума железнодорожного переезда райцентра, дожидаясь прохода грузового поезда, как застоявшаяся лошадь, нервно дрожала от работающего мотора новенькая темно-зеленая автомашина «Жигули». На ее крыше были привязаны сложенные бамбуковые удилища. Едва только шлагбаум поднялся, автомашина сорвалась с места и, мигом проскочив переезд, устремилась из райцентра на магистральное шоссе.

За рулем «Жигулей», сосредоточенно наморщив лоб, сидел врач-стоматолог районной больницы Станислав Яковлевич Крохин.

10. «Охотники за акулами»

В понедельник, когда Антон и Слава Голубев рано утром уехали из Березовки, Сергей с Димкой, вернувшись к обеду из школы, долго скучали. Сходили с удочками на озеро, но клева не было. Поймав всего с десяток небольших чебаков, мальчишки уныло потянулись в село.

У дома Бирюковых остановились, не зная, чем заняться. На скамейке возле палисадника привычно подремывал дед Матвей. Когда мальчишки молча сели рядом с ним, дед открыл глаза, кашлянул, будто хотел прочистить горло, й, не оборачиваясь, спросил:

— Время убиваете, орлы?

— Рыбачить ходили, да не клюет! — громко ответил Сергей.

— Выводится, едри-е-корень, рыба, мельчает, — дед Матвей сладко позевнул. — Когда мальцом был, как вы, у острова в озере агромадные щуки водились, что тебе молодые киты. А кит, скажу вам, рыба здоровущая! Не зря раньше попы православных охмуряли, будто бы на китах земля держится. И верили люди этой брехне.

— Они тогда неграмотными были, поэтому и верили, — сказал Сергей. — Сам, наверное, тоже верил вначале.

— Дудки! Сказкам ни вначале, ни после не верил. По тем временам я так рассуждал: киты водятся в море-окияне, и ежели они на себе будут держать землю, то на чем же под ними держаться морю-окияну?… — дед Матвей скосил на мальчишек глаза. — Вот вы оба, можно сказать, люди ученые. Отвечайте на мой вопрос, а?…

— Не на чем держаться морю-океану, — Сергей придвинулся к деду Матвею. — Теперь ты ответь: почему в море вода соленая?

— От селедки, какая в нем плавает.

Мальчишки громко засмеялись. Дед же Матвей только чуть ухмыльнулся в бороду.

— Ржете, как сытые колхозные жеребцы. Думаете, из ума дед выжил. Про селедку вам для веселости сказал. Она пресная, едри-е-корень, селедка-то, когда живая. Вот, когда я служил в Порт-Артуре, был такой случай у нас на форту в приезд генерала Кондратенко…

Сергей посмотрел на Димку:

— Завелся дед. Полчаса будет рассказывать, как генерал вручал ему первый Георгиевский крест, а потом солдаты угощали генерала селедочной ухой.

Деревня словно вымерла. По случаю уборочной страды колхозники находились в поле и возвращались домой уже в поздних сумерках. За лесом, на пшеничных полях, глухо рокотали тракторы и самоходные комбайны, а в селе галдели кружащиеся над огородами галки да звонкоголосо перекликались перед отлетом большие стаи скворцов. Неожиданно в птичий концерт вплелось отдаленное курлыканье. В высоком безоблачном небе медленно проплывал клин журавлей.

— Димк, совсем осень наступает, — грустно проговорил Сергей. — Махнем на Гайдамачихиной лодке к острову, а?… Жерлицы возьмем, может, щуку поймаем. Слышал, дед Матвей толковал, какое там щучье место.

— Как ты возьмешь лодку? Она на замке.

— Я приглядывался, пробой от замка запросто вытащить.

Димка опасливо покосился на Сергея.

— Гайдамачиха пожалуется, нам всыпят дома.

— Бабка и не узнает, как мы уплывем, — заторопился Сергей. — Возьмем котелок с собой, уху там заварим. Зима придет, где ты настоящей ухи поешь?… Поплыли, Димк?… Ну, хочешь, ружье возьму. У нас же четыре патрона заряженных есть, стрельнем на острове.

При упоминании о ружье Димка вроде бы начал колебаться. Ружье у Бирюковых было почти легендарное, переделанное из японской винтовки, привезенной дедом Матвеем из Порт-Артура. Хотя оно и имело небольшой калибр, но стреляло лучше всяких хваленых «Зауэров». Игнат Матвеевич как-то на глазах всей Березовки из него почти со ста метров срезал пролетающего дикого гуся.

— Ну, что молчишь? — опять насел на Димку Сергей. — Поплыли, узнаем, что Скорпионыч на острове делал в ту ночь. Помнишь, когда Гайдамачиха его встречала?… — И Сергей решительно поднялся со скамейки.

Дед Матвей, прикрыв глаза, продолжал вспоминать портартуровский случай с генералом Кондратенко.

Сергей изо всех сил греб самодельным, грубо отесанным веслом, а Димка консервной банкой отчерпывал из лодки накопившуюся воду. Лодка двигалась медленно, и чтобы добраться до острова, потребовалось, наверное, не меньше часа. Заросший густым тальником островной берег был высоким, обрывистым и вовсе не походил на ту приплюснутую к воде полоску суши, которую мальчишки привыкли видеть от Березовки.

Развернув лодку, Сергей медленно направил ее вдоль берега. Вода монотонно хлюпала по бортам, больше — ни звука! Словно на острове не водилось никакой живности. Даже обычного осеннего шелеста тальника слышно не было.

— Глухо, как в танке, — положив рядом с собой на скамейку консервную банку, сказал Димка.

Сергей промолчал. Изредка загребая веслом, он разглядывал остров, выбирая место, где лучше причалить к берегу. За широкой, полого вытянутой от острова, песчаной косой показалась большая, как бухта, заводь, густо заросшая кувшинками и лилиями. Ближе к берегу воду затянула мелкая травяная ряска.

— Вот мировецкое для щук место, — Сергей показал веслом на заводь. — Останавливаемся?

— Мне все равно, — только было равнодушно согласился Димка и вдруг схватил Сергея за рукав. — Смотри, смотри…

От ряски к средине заводи стремительно вытягивался след с расходящимися волнами, словно у самой поверхности воды скользила торпеда. Неожиданно след оборвался, как будто торпеда скрылась в глубине.

— Наверное, громадная, как акула, щука, — робко высказал предположение Сергей. — Ну, конечно, щука!.. В траве у берега на солнце грелась. Эх, акваланг бы сейчас и подводное ружье!..

Димка недоверчиво покосился на него:

— Нырять бы стал, да?

— А ты?… Коленки затряслись?

— Мне не жарко, чтобы в сентябре в воду лезть. Димке и в самом деле жарко не было. От необычной тишины его, скорее, знобило, и он то и дело украдкой поглядывал на прибрежные тальники, тревожась непонятным предчувствием, что из кустов кто-то наблюдает за лодкой. Сергей, напротив, был абсолютно спокоен. Бросив весло, он схватился за удочки и объявил: