Кухтеринские бриллианты. Шаманова гарь

Михаил Черненок

― КУХТЕРИНСКИЕ БРИЛЛИАНТЫ ―

1. Однажды утром

На высоком взгорке в густом березняке, от которого, видимо, и произошло название, узкой длинной лентой в два ряда бревенчатых домов вытянулось старинное сибирское село Березовка. У нижнего конца его, сразу за околицей, — широкое и длинное-предлинное озеро с выпуклой полоской острова на середине. За островом, на противоположном берегу, — другое село, Ярское. По воде, напрямую через остров, между селами — рукой подать. Километра два, не больше. Если же добираться от Березовки до Ярского берегом, в объезд озера, то, пожалуй, и дня не хватит.

Называется озеро Потеряевым.

До постройки железной дороги на Кузбасс через Березовку и Ярское пролегал оживленный тракт, по которому круглый год шли почтовые и купеческие обозы. В летнюю пору они переправлялись через озеро на конно-водном пароме, а зимою дорогу торили по льду. Хозяином парома был пятидесятилетний березовский трактирщик Гайдамаков, бывший штабс-капитан царской армии. Неподалеку от паромного причала, на пригорке, высился его двухэтажный с резными наличниками особняк, низ которого занимали постоялые комнаты для заезжих и просторный трактирный зал. Осенью 1917 года, перед самой Октябрьской революцией, никогда не болевший Гайдамаков скоропостижно скончался, и все его имущество перешло по наследству к совсем еще молодой вдове Елизавете Казимировне. Недолго пришлось хозяйствовать новоиспеченной трактирщице. В начале двадцатых годов колчаковцы, отступая из Березовки на Ярское, сожгли дотла двухэтажный особняк, а паром утопили. С тех пор Потеряево озеро будто опустело.

Летом в тихую безоблачную погоду водная гладь, как громадное зеркало, отражает столько солнца, что в прибрежных селах кажется еще жарче и светлее. В ненастье, когда разгуляется северный ветер, вода в озере темнеет, покрывается мутными клочьями пены. Волны, сминая густые камыши, исступленно мчатся к крутому березовскому берегу и глухо бухают в него, разбиваясь, словно от взрыва, вскипающими брызгами. Только в одном месте, у самой околицы, пенящиеся гребни будто спотыкаются. Шипя, они длинными языками лижут плотный песок на отлогом скосе и закручиваются глубокими воронками возле покосившихся черных столбов бывшего паромного причала.

Каждый раз после непогоды на песке остаются длинные стебли кувшинок и лилий, груды перепревших березовых листьев, тяжелые, как из свинца, набухшие в воде сосновые шишки. Иногда среди выброшенного озером мусора попадаются желтые кости, осколки старинной фарфоровой посуды и даже стреляные винтовочные гильзы. Все это мигом растаскивает березовская ребятня, и через день-другой песок снова становится чистым.

Неподалеку от причальных столбов, за тальниковым кустарником, над озером склонилась кривая засохшая береза. Большущим амбарным замком на тяжелой цепи с незапамятных времен к ней примкнута плоскодонная смоленая лодка, принадлежащая бабке Гайдамачихе. Чуть ни каждую весну смолит и ремонтирует лодку колхозный плотник дед Иван Глухов. Говорят, что никакой платы за это он с Гайдамачихи не берет. Ради чего старуха держит лодку — никто из березовцев не знает, так как ни разу не видели, чтобы Гайдамачиха пользовалась своей посудиной. Правда, несколько раз по селу разносился слушок, будто в полночь бабка отмыкала амбарный замок и уплывала на лодке куда-то к острову. Но это был слух — и только.

В то утро шестиклассник Димка Терехин проснулся еще до первых петухов. Поежившись под стареньким полушубком, попробовал заснуть снова, но полушубок почти не согревал от сентябрьского холода, и Димка подумал, что пришла пора перебираться с сеновала, на котором ночевал все лето, в избу. Поджав чуть не до самого подбородка застывшие колени и крепко зажмурив глаза, полежал еще несколько минут. Холод, казалось, стал еще злее. И тогда Димка стал прикидывать в уме, чем бы заняться с утра пораньше, чтобы впустую не тратить время. Решение пришло неожиданно — проверить самодельные жерлицы на щук, которые смастерили вчера с Сережкой Бирюковым и поставили на Потеряевом озере возле причальных столбов, у камышей. Решительно откинув полушубок, Димка оделся, чуть не кубарем скатился по узенькой лестнице с сеновала и, перемахнув через плетень, очутился на улице.

Краешек солнца слабо просвечивал сквозь верхушки берез, загораживающих село. Димка огляделся и от удивления присвистнул. От дома Бирюковых к озеру на росной траве темнела полоска следов, а над озером и тальниками клубился такой плотный туман, как пена па парном молоке. Димка поправил старенькие сандалеты и припустил к тальникам. В тальниках было сумрачно и сыро, в белесой пелене с трудом просматривалась тропинка. Чтобы не заплутать в тумане, Димка решил прямиком выбежать к Гайдамачихиной лодке, а от нее повернуть влево по кромке песчаного берега к камышам. У воды туман оказался еще плотнее. Не разглядев сквозь него ни лодки, ни березы, Димка свернул на песок и с разбега чуть не налетел на Сергея, сидящего на корточках.

— Ты что, с печки сорвался?! — отшатнувшись от него и вскочив на ноги, спросил Сергей.

— Не… с сеновала… — запыхавшись, проговорил Димка. — А ты чего ни свет ни варя тут делаешь? Хотел без меня жерлицы проверить, да?

— Тоже на сеновале спал, колотун пробрал до костей.

— Проверил жерлицы?

— Ты, видать, встать встал, но еще не проснулся…

— Почему это не проснулся?… — обидчиво насупился Димка и уставился взглядом на песок. У ног Сергея лежала здоровенная щука с белым распоротым животом. От удивления у Димки даже глаза на лоб полезли. — Поймалась?! Зачем выпотрошил раньше времени? Надо бы в деревне целиком показать!.. — зачастил он.

Сергей неторопливо сунул в карман складной нож, достал оттуда тусклый металлический кругляш и протянул его Димке.

— Вот… Царский серебряный рубль.

— Откуда?! — еще больше удивился Димка.

— У щуки в брюхе нащупал, распластал…

— Как он туда попал?

— Проглотила, должно быть, — Сергей усмехнулся. — Не иначе…

Мальчишки сосредоточенно стали разглядывать находку. Неожиданно в тумане, там, где стояла Гайдамачихина лодка, раздался глухой стук. Через некоторое время стук повторился, но уже значительно ближе. Казалось, кто-то ударяет веслом по борту лодки. Мальчишки удивленно переглянулись.

В тумане, возле лодки, послышался приглушенный разговор. Вроде бы голос Гайдамачихи проговорил:

— Думала, уж не вернешься к рассвету. Туманище-то, посчитай, с самой полночи, будто нечистая сила нагнала.

Ответил мужчина. Хрипловатым, похоже, уставшим голосом:

— Мог и не вернуться. Ладно веревка с собой оказалась. Выбросил конец из лодки и, как по линейке, по ней определял, куда плыть.

— Ну, что там? — нетерпеливо спросила старуха.

— Гниль одна… — грубо бросил мужчина и заговорил неразборчиво.

— Неужто я виновата? Столь годов прошло, и кости погниют, не только… — перебила мужское бормотание старуха.

— Ты бы еще подольше… как собака сено… берегла… — пробормотал мужчина.

— Хоть что-нибудь уцелело?

— Уцелело… От сушки дырка.

— В мешке-то чо?

— Чирей на плечо.

— Ну, ну!.. — строго повысила голос старуха. — Я ведь могу и передумать…

Голоса почти затихли. Мальчишки, затаив дыхание, не сговариваясь, осторожно полезли через тальниковые заросли по направлению голосов. Кое-как различив в тумане засохшую березу, спрятались за ее толстым корявым стволом. У берега, в трех-четырех метрах от березы, возле лодки стояла сгорбленная бабка Гайдамачиха и рослый сутуловатый мужчина в плаще с накинутым на голову капюшоном, из-за которого нельзя было разглядеть лицо. В носу лодки, насторожившись, сидел лопоухий, похожий на пуделя, Гайдамачихин пес Ходя.