Омут. Оборотная сторона доллара. Черные деньги

— Я начал ее как романтик, а завершаю реалистом.

Она засмеялась и одним глотком выпила весь свой стакан. Они направились в зал. Другие последовали за ними.

На какой-то момент я остался в баре один. Марко спросил, не хочу ли я еще выпить. Он внимательно смотрел на меня, будто хотел что-то сообщить. Я сказал, что выпил бы еще.

— За мой счет, — сказал Марко, наливая в мой стакан виски и плеснув себе кока-колы.

— Я слышал, как вы сказали, что вы детектив, и не пропустил, что вы говорили о мисс Фэблон.

— Вы ее знаете?

— Видел здесь. Она не пьет. Я здесь уже двенадцать лет. Я знал ее отца. Он пил, и мог пить. Мистер Фэблон был настоящим мужчиной. У него был стержень. — Марко вытянул губы, произнося это слово.

— Я слышал, он кончил жизнь самоубийством, — сказал я спокойно.

— Может быть. Но я в это никогда не верил. — Он покачал своей мохнатой головой.

— Вы думаете, он случайно утонул?

— Я этого не говорил.

— Другая альтернатива — убийство.

— Я этого тоже не говорил. — Казалось, что, не отодвигаясь от стойки, он тем не менее отпрянул от меня. Затем он перекрестился. — Убийство — это весьма отвратительное деяние.

— Да, это отвратительно. Был мистер Фэблон убит?

— Некоторые так думают.

— Кто?

— Его жена, например. Когда он исчез, его жена вопила о кровавом преступлении здесь, в клубе. Затем она внезапно замолкла, и все, что можно услышать теперь от нее, — это показное молчание.

— Она обвиняла кого-либо?

— Насколько я слышал, нет. Она не называла имен.

— А почему же она изменила свою версию?

— Ваша догадка столь же справедлива, как и моя, мистер. Может быть, и лучше.

Тема его несколько нервировала. Он переменил ее.

— Но я не об этом хотел с вами поговорить. Это о другом парне. Его зовут Мартель — влиятельный француз.

— А что о нем?

— Я испытываю странное ощущение, будто я видел его где-то раньше. Он распрямил свои пальцы. Во всяком случае, я уверен, что он не француз.

— А кто он?

— Тоже, что и я, может быть… — Он сделал глупое лицо, намеренно дурачась, чтобы его слова прозвучали обиднее для Мартеля. — Такая же индейская помесь, как и я. Он никогда сюда не заходил. Только однажды, и тогда он только раз посмотрел на меня, и больше здесь не бывал.

Оркестр начал играть. Кое-кто вышел из столовой и заказал бренди. Увертываясь от танцующих пар, я вернулся к столу Питера. Стоящее перед ним блюдо с десертом было пусто, кроме небольшой полоски шоколада. Он выглядел смущенным и подавленным.

— Я думал, вы уже ушли, — сказал он.

— Я беседовал в баре с некоторыми друзьями мистера Фэблона.

— Доктор Сильвестр?

— Он был одним из них, — ответил я.

— Я также перекинулся с ним несколькими словами. Он надевает на себя жесткую личину. Но он беспокоится о Джинни, я знаю.

— Мы все беспокоимся.

— Вы не думаете, что нам следует вернуться к дому Мартеля? — Питер сделал усилие встать.

— Не до тех пор, пока у нас будет в руках что-нибудь существенное, чтобы стукнуть по нему.

— Что, например?

— Какое-либо веское доказательство того, что он не тот, за кого себя выдает. Я пытаюсь прояснить что-то сейчас.

— А что мне делать?

«Идите и побегайте по берегу», — хотелось мне сказать. Но я сказал:

— Вы должны ждать. И вы должны привыкнуть к мысли, что все может пойти совсем не так, как вам хочется.

— Вы что-нибудь выяснили?

— Ничего определенного, но у меня есть предчувствие. Все здесь началось не очень удачно и окончиться может также несчастливо. Мне кажется, все вернется назад, по крайней мере к предполагаемому самоубийству Роя Фэблона.

— «Предполагаемому»?

— Во всяком случае, один человек, из тех кто его знал, не верит, что это было самоубийство. Он предполагает, что и другие тоже могут так думать.

— Кто бы ни сказал вам это, это всего лишь предположение.

— Возможно. Но он католик, и он восхищался Роем Фэблоном. Он не хотел бы думать, что Рой был самоубийцей. Ваш отец сказал мне, между прочим, одну любопытную вещь.

— Я не знал, что вы говорили с моим отцом. — Голос Питера звучал сухо и подозрительно, будто я перебежал во вражеский лагерь.

— Я поехал к вам домой, чтобы поговорить с вами после полудня. Ваш отец сказал мне, помимо прочего, что тело Роя Фэблона было так изуродовано акулами, что его едва можно было узнать. В каком состоянии было его лицо?

— Я сам его не видел. Мой отец — да. Все, что они мне показали, — это было его пальто.

— Он вошел в воду, одев верхнее пальто?

— Скорее, это был непромокаемый плащ.

— Он вошел в воду в непромокаемом плаще?

Меня это тоже поразило. Трудно представить, чтобы спортсмен, атлет вошел в океан в непромокаемом плаще с того берега, владение на которое его жена была вынуждена продать, и утонул.

— Как вы узнали, где точно он вошел в воду?

— Он оставил бумажник и часы на берегу. В бумажнике ничего не было, кроме удостоверения, но часы были очень хорошие — это подарок миссис Фэблон. На крышке были их инициалы, а на корпусе — какая-то гравировка на латинском.

— Никаких записок о самоубийстве?

— Если и были, я об этом не знаю. Но это еще ни о чем не говорит. Местная полиция не всегда подробно оповещает о таких делах.

— В Монтевисте часто бывают самоубийства?

— Свою долю мы имеем. Знаете ли, когда у вас есть деньги, чтобы жить, хороший дом, хорошая погода большей частью времени, и несмотря на это ваша жизнь не складывается — кого винить? — Казалось, что Питер говорит о самом себе.

— Так это было и с Роем Фэблоном?

— Не совсем. У него были свои проблемы. Я был гостем в его доме, и мне не следует говорить о них. Но сейчас мне кажется, это не имеет значения. — Он вздохнул. — Я слышал, как он сказал миссис Фэблон, что покончит с собой.

— Той же ночью?

— Одну или две до того. Я был приглашен на ужин, и они ссорились из-за денег. Она говорила ему, что не может больше давать денег, потому что у нее их больше нет.

— Для чего ему нужны были деньги?

— Проигрыши в карты. Он называл это «долгом чести». Он сказал, что, если он не заплатит долг, он вынужден будет покончить с собой.

— Джинни была там?

— Да, она все слышала. Мы оба слышали. Мистер и миссис Фэблон в этой ссоре дошли до такой стадии, когда уже не старались все скрыть. Каждый хотел привлечь нас на свою сторону.

— И кто выиграл?

— Никто. Оба потеряли.

Оркестр снова заиграл, и через проход я мог видеть всех танцующих в другой комнате. Большинство мелодий и большинство танцев были совершенно новыми в двадцатых и тридцатых годах. Все вместе производило впечатление вечеринки, длившейся слишком долго — пока и танцоры, и музыканты не вымотали себя настолько, что стали похожи на насекомых, которых высосал паук.

11

Элла Стром срезала угол танцевальной площадки и подошла к нашему столу.

— Я предупредила фотографа, мистер Арчер. Он ждет вас в конторе.

Это был худой человек, в мятом темном костюме, с копной шатенистых волос, выделяющейся тяжелой славянской челюстью и впечатлительными глазами под очками в роговой оправе. Элла представила его как Эрика Мальковского.

— Рад вас видеть, — сказал он, но рад он не был. Он неустанно смотрел в дверь мимо меня. — Я обещал жене пойти сегодня в «общество любителей кино». У нас сезонные билеты.

— Я возмещу ваши расходы.

— Дело не в этом. Мне неприятно огорчать ее.

— Но здесь дело может быть важнее.

— Не для меня, не так ли? — Он говорил со мной, но его жалоба была обращена к Элле. Я понял, что она заставила его сюда прийти. — В любом случае, как я уже сказал миссис Стром, у меня нет снимка мистера Мартеля. Я предложил однажды сделать, так как я всегда предлагаю всем другим гостям, но он отказался, категорически отказался.

— Он был груб с вами?

— Я не сказал бы, но он, безусловно, не хотел фотографироваться. Он что, выдающаяся личность или что-то в этом роде?