Омут. Оборотная сторона доллара. Черные деньги

— Да, с вывертом.

Моя неразговорчивость рассердила его, и он слегка вспылил:

— Единственная причина, почему я это спрашиваю, — это то, что есть еще другие люди, интересующиеся его фотографией.

— Вы мне об этом не говорили, — недовольно пробормотала Элла.

— У меня еще не было возможности. Женщина пришла ко мне в студию в поселке как раз перед тем, как я пошел домой обедать. Когда я сказал ей, что у меня нет снимка, она предложила деньги за то, чтобы я пошел к нему в дом и сделал снимок. Я сказал ей, что без разрешения мистера Мартеля я фотографировать его не буду. Она почему-то возмутилась и выскочила из студии.

— Полагаю, она не назвала своего имени.

— Нет, но я могу ее описать. Рыжая, высокая, с импозантной фигурой. Возраст около тридцати. По правде говоря, мне кажется, я где-то ее встречал раньше.

— А где?

— Здесь в клубе.

— Я что-то такую не помню, — сказала Элла.

— Это было еще до вас, по крайней мере пять лет назад. — Мальковский скривил часть лица, будто смотрел сквозь видоискатель. — Мне помнится, я сделал один или два снимка этой женщины. Я даже уверен в этом.

— У вас они еще есть? — спросил я.

— Может быть. Но найти их будет трудно. Я храню досье текущего и предыдущего годов. Все старье засунуто в коробки и хранится в задней комнате.

Он взглянул на свои часы с ужасом.

— Я действительно сейчас должен идти. Жена убьет меня, если пропустит «Бунуэль». А клуб не платит мне за подобную работу. — Он бросил укоризненный взгляд в сторону Эллы, которая возвратилась к своей стойке.

— Я уплачу вам вдвойне за все время, которое потребуется.

— Это обойдется вам по семь долларов в час. Работа может занять всю ночь.

— Я понимаю.

— И нет никакой гарантии успеха. Может быть, это совершенно другая женщина. А если и та же, она могла изменить цвет волос. Та, которую я помню, была блондинка.

— Блондинки превращаются в рыжих постоянно. Расскажите мне о той, что вы помните.

— Она тогда была моложе, как вы понимаете, свеженькая, хорошенькая. Сейчас помню, что сделал несколько снимков. Ее муж чем-то возмущался, но она хотела сфотографироваться.

— А кто был ее муж?

— Старше ее, — ответил он. — Они жили в одном из домов здесь в течение двух недель.

— В каком году они здесь были?

— Я точно не помню — может быть, шесть, семь лет назад. Но если я найду эти снимки, я вам скажу. Обычно я ставлю дату на обороте.

К этому времени Мальковский уже созрел для работы. Перед отъездом в город он дал мне адрес и номер телефона студии. Я сказал, что позвоню через час или около того.

Я поблагодарил Эллу и пошел к стоянке за машиной. Порывистый ветер доносил хрустящий песок с гор. Эвкалиптовые деревья при его порывах метались и склонялись, как безумные женщины. Ночной мрак, висевший над ними, придавал всей обстановке какой-то грозный вид. Меня беспокоил Гарри Гендрикс. Я думал о нем с тех пор, как обнаружил его машину на дороге около дома Мартеля. Гарри заслуживал беспокойства не более, чем та крыса, которую Мартель, как он говорит, убил. Тем не менее у меня было настоящее желание видеть его живым.

Дорога к гавани шла поперек того участка, откуда Фэблон делал свой последний заплыв, и дальше опять выходила к океану. Когда я ехал по продутому ветрами шоссе, мои мысли были настолько прикованы к Гарри, что его «кадиллак», запаркованный за поворотом, показался мне каким-то привидением. Я затормозил, подал назад и остановился прямо за ним. Да, это был старый «кадиллак» Гарри, стоящий здесь с холодным мотором, пустой и бесприютный, будто он сам скатился сверху, с горы. Ключ находился в зажигании. Раньше его там не было.

Я осмотрелся. Место было пустынное, особенно в это время, ветер завывал. Никаких других машин не было видно на дороге. Лишь шумящие листьями пальмы и вздыхающее море.

На стороне острова высокие кипарисовые деревья загораживали бульвар от железнодорожной колеи и зарослей, где скрываются бродяги.

Сквозь заросли можно было видеть людей, сгрудившихся около костра, раздувавшегося ветром и бросавшего свет на окрестности. Я прошел сквозь кустарник и подошел к ним. Их было трое. Они пили темное красное вино из здоровенной бутыли, уже почти пустой. Они повернули головы в мою сторону. Лицо с выбитыми зубами и покрытое шрамами — лицо белого человека, плоская упрямая физиономия молодого негра, парень с чертами индейца и безразличными индейскими глазами. Выше талии на нем был лишь открытый черный жилет. Такова была эта компания.

Негр встал. Он был пяти или шести футов ростом и в руке держал толстенную палку. Он подошел ко мне и пробормотал:

— Это частная вечеринка. Вам здесь нечего делать.

— Вы можете ответить мне на мои вопросы? Я разыскиваю своего друга.

— Никакого вашего друга я не знаю.

Большой и пьяный, он оперся на палку. Тень от такого треножника плясала на зарослях.

— Это его машина там, вон тот «кадиллак». Он среднего роста, в пиджачке рубчиком. Вы его не видели?

— Нет.

— Одну минуту, — белый человек встал пошатываясь, — может быть, я его видел. Может, и нет. Что с вас можно получить?

Он подошел так близко ко мне, что я чувствовал его вонючее дыхание и мог заглянуть в его пустые, блестящие глаза. Вино выполоскало из них даже проблески разума.

— Мне это ничего не будет стоить, старина. Ты хочешь получить еще на одну бутылку?

— Я видел его, честно, видел. Маленький человек в пиджаке рубчиком. Он дал мне четыре монетки, я очень вежливо поблагодарил. Такого вы не можете забыть.

Дыхание со свистом прорывалось сквозь его редкие зубы.

— Покажи четыре монетки.

Он тщательно рылся в кармане джинсов.

— Я, наверное, их потерял.

Я пошел прочь. Он провожал меня до самой машины. Он колотил сжатыми кулаками по стеклу автомобиля.

— Имей же сердце, ради Христа. Он дал мне четыре монетки. Я же сказал вам о вашем друге.

— Для вина денег не дам, — сказал я.

— Это для еды. Я голоден. Я пришел сюда собирать апельсины, а они выгнали меня, и я не могу работать.

— «Армия спасения» тебя накормит.

Он сжал губы и плюнул на стекло. Я включил мотор.

— Отойди, попадешь под машину.

— Я уже попал под нее, — обреченно пробормотал он и направился обратно в заросли, внезапно исчезнув из виду, будто кто его проглотил.

12

Отель «Брейкуотер» находился в нескольких кварталах от того места, где стоял «кадиллак» Гарри. Возможно, хотя едва ли, он оставил его там по своим соображениям и пошел дальше пешком.

Вестибюль отеля был похож на мышеловку для туристов, куда уже никто не попадался. Мебель была вся поцарапана, а рододендроны все в пыли. Привратник ходил в старой голубой форме, будто он прошел в ней через всю гражданскую войну.

У приемной стойки никого не было, но журнал для регистрации лежал на ней открытым. Я нашел имя Гарри Гендрикса на предыдущей странице. Его комната была под номером 27. Я посмотрел на доску для ключей за стойкой и не нашел ключа под этим номером.

— Мистер Гендрикс дома? — спросил я швейцара.

Он погладил бороду. Она выглядела как побитый молью плюш.

— Я не знаю. Они приходят и уходят. Мне не платят, чтобы следить за ними.

— А где управляющий?

— Там, внутри. — Он ткнул большим пальцем в сторону задернутой занавеской двери, над которой висел освещенный знак: «Комната Самоа». Она означала, что там мебель из бамбука, а потолок в виде рыбацкой сети. Там могут подать и подают напиток из рома с консервированными ананасным соком и плавающими фруктами. Три изрядно потрепанные потаскушки гоняли шарик на рулетке. Бартендер смотрел за ними поверх своего живота. Усталая официантка выдала мне мгновенную улыбку. Я сказал, что хотел бы задать управляющему несколько вопросов.

— Мистер Смит — помощник управляющего. Мистер Смит!

Мистер Смит выглядел самой продувной бестией из всех бестий. Он оторвал себя от рулетки на какой-то момент. Если это была его рулетка, она была, вероятно, с секретом. Его сугубо американский вид проступал как облицовочная фанера на мебели.