Чужая осень (сборник)

Он в живых остался из-за нелюбви к яблокам. Ехали они тогда по дороге, как словно мираж, выросли по борту несколько яблонь с висящими плодами. И в этом скалисто-пустынном краю они показались пацанам чудом, кратким свиданием с родной землей. Бросились они к яблочкам, на деревья полезли. Так некоторые на тех ветвях и повисли, когда ударили по пацанам два ручных пулемета. И оттого, что Астроном с водителем прикончили эту немногочисленную засаду, солдатам легче не стало. А потом помполит заставлял уцелевших писать красивые письма на родину погибших. Нечто вроде: ваш сын героически отдал свою жизнь за советскую Родину в смертельном бою, уничтожил при этом батальон противника и спас жизнь своего командира. Его имя будет жить в веках символом доблести, беззаветного служения Отчизне и народу, а пионерам есть с кого брать пример. А что, о зеленых яблоках писать лучше?

Внезапно машина пошла юзом, меня бросило на лобовое стекло; автомобиль развернуло и он остановился боком в каком-то метре от крутой обочины.

— Что такое? — оторвался я от посторонних, а потому успокаивающих мыслей.

— Колеса, сразу два.

— Дуй на ободах и подальше. Тряску, как-нибудь, переживем. Да что с тобой?

— Первая не врубается, — нервно бросил водитель.

— Лучше машины не мог угнать, развалина какая-то, — нарочито спокойно заметил я. — Не дрыгайся, хладнокровнее, врубай заднюю — и вперед.

— Движок запорем.

— Давай спасать движок, пусть запорют нас.

Повезло, что колеса прокололись, а не лопнули. Тогда бы труба. Хорошо, что на наших дорогах валяется столько гадости, которая не позволяет колесам лопнуть, а просто прокалывает их, оставляя шанс на дальнейшее существование.

Мы проехали реденькую посадку и остановились в небольшой ложбине. Луна медленно скользила по глади спокойного по-ночному морю и холодные звезды равнодушно мерцали вдали, как и миллионы лет назад. Что изменилось за ушедшие годы? Звезды, разве люди стали умнее? Конечно стали, раньше дубинами друг друга гвоздили, мечами, а теперь совсем другое дело. В общем, если бы не войны, мы бы до сих пор жили в пещерах, собирая вручную дары природы. Вся передовая мысль, все устремления человека направлялись на благо войны. Это ради нее он создал порох, расщепил атом и взмыл к звездам. Конечно, может очередной изобретатель мечтал о самолете или телевизоре, чтобы облегчить жизнь людям, кто спорит. Но эти изобретения тут же начинали использовать для облегчения жизни людей по противоположному назначению. И посыпались с самолетов бомбы, сперва вручную, потом автоматизированно, а телевидение открыло новую страницу всемирной истории разведки.

Астроном лежал на заднем сидении машины и, казалось, спал.

— Похоронить бы, — шмыгнул носом сентиментальный Саша.

У меня нет для этого времени, но водитель должен по-прежнему с обожанием смотреть на своего шефа. Я привык решать несколько задач одновременно.

— Он погиб в бою, Саша, — мягко говорю я, — и мы похороним его по древнему воинскому обычаю.

Саша знает, что в литературно-историческом аспекте я очень наблатыканный человек, поэтому воспринимает мои слова и действия как единственно верное решение. Я медленно накручиваю на арбалетную стрелу юлообразный снаряд, натягиваю пружину и плавно нажимаю на спуск.

— Настоящему мужчине подобает именно такое погребение, — Саша чересчур простодушен, чтобы заподозрить меня в неискренности, а я выбрасываю пришедшие из недр памяти слова прочитанной давным-давно саги: «Из пламени костра он подымется в Валгаллу и бог Один укажет ему место за столом среди героев».

Огонь пожирал остов машины вместе с телом Астронома, Саша, по-видимому, начал думать о чем-то своем и я быстро спросил у него:

— Ты сможешь найти хозяина машины?

— А зачем?

— Саша, ты ведь украл автомобиль. Это нехорошо. Мы не воры. Найдешь хозяина машины и отдашь ему деньги.

— Сколько?

— Сколько скажет. Во всяком случае больше двух с половиной тысяч баксов такая лайба не стоит.

Саша с плохо скрываемым восхищением смотрел на меня. Может, для него этот жест показался очень широким, а для меня — вполне обычным. В этом мире я никому ничего не должен, потому что привык платить по счетам.

26

Перед тем как завалится спать, я почему-то подумал, что меня разбудит Рябов. Но этого не случилось. Так что мне не пришлось выслушать его соображения по поводу увядшей «Ромашки», зато нужно было выдерживать избранную линию поведения. Во всяком случае, выходить из дома действительно не следует и Сережа напрасно думает, что я свяжусь с ним. Кроме того, уверен — после моего ужина в «Баркасе» вряд ли Рябов захочет, чтобы я по-прежнему инкогнито беседовал с кем попало по домашнему телефону.

Квартиранты не задавали вопросов по поводу внезапно свалившей их сонной одури и насчет того, куда делся Астроном. Но то, что они уже успели заложить меня Сереже, голову наотрез дам, причем любую, не то, что свою. Иначе почему неподалеку от дома постоянно ошивается какая-то группа; Рябов не допустит, чтобы осиротевший «Аргус» беспокоил меня, пусть даже с его точки зрения повел я себя несколько бестактно по отношению к «Ромашке».

Рябов заявился на следующий день, поближе к вечеру; одуревшая от счастья Сабина, видящая мужа три дня кряду, прикатила в кабинет сервировочный столик и тут же уселась рядом со мной.

Я нежно посмотрел на супругу, подумал, что чересчур уж избаловал ее таким повышенным вниманием и проворковал ей на ушко:

— Радость моя, сделай вид, чтобы я тебя искал.

Хотя Сабина стукнула дверью чуть тише обычного, Рябов не стал мне читать лекцию на тему «Мужчина и женщина». Он выдерживал паузу, а я вел себя так, будто продолжаю образцово выполнять все его указания.

— Сережа, тебе нужно жениться, — наконец-то выдал я дельное соображение, пододвигая к нему тарелку с тостами.

Рябов удивленно вскинул брови, но по-прежнему молчал.

— Нет, ты не представляешь всех прелестей семейной жизни, — щебетал я, наливая кофе, — а главное, твой лучший приятель будет просто счастлив, что не один он мучается.

Рябов, наконец-то, начал высказываться, хотя совсем не по поводу женитьбы.

— Думаешь, я не понимаю, зачем ты это сделал? — чуть ли не прошипел Сережа.

— Что сделал? — выдаю улыбку стопроцентного идиота и при этом по-рачьи выкатываю глаза. — Ты стал говорить загадками.

— Ладно. Что сделано, то сделано. А что будет дальше? — по-прежнему оставался слишком серьезным Рябов.

— Я не понимаю, о чем речь, — так же упорно, как и он, гну свою линию поведения.

— Речь? Речь сейчас идет о том, что ты уничтожил все мои планы. Можно было все сделать красиво. И гораздо надежнее, А главное — чужими руками.

— Сережа, хватит. Надежнее не бывает, — сдаюсь я.

— Конечно, только менты такое следствие развели, будто совершено убийство президента. И мне приходится постоянно отвлекаться… Было бы гораздо лучше собрать всех, кому должна «Ромашка», подвести к ним бригаду. И она рассчиталась бы за все дела. А мы оставались в стороне.

— Сколько времени бы заняла операция? — мне, кажется, пора переходить в наступление, лучшей формы защиты еще не придумано. — Сколько бы еще денег пришлось потерять?

— Согласен, — отрывисто бросил Рябов, — только продолжай. Давай, вслух. Кто еще из людей твоего положения рисковал бы собственной жизнью? Я же говорил о цене твоего самолюбия. А мне методов Вершигоры простить не можешь, хотя и промолчал. Я ему втык сделал. Чувствовал — раз молчишь, что-то задумал. Если бы мог тобой руководить по-настоящему…

— Извини, Сережа, — твердо прерываю эти рассуждения, которые вряд ли приведут к добру, — мной руководить имеет право только один человек — я сам. Это — раз. Что касается «Ромашки», то вполне обычная разборка между этим цветочком и, скажем, обманутым им «Салмо». Можно подумать ты настолько наивен, чтобы не поведать своим дружкам-ментам о такой раскладке. Это — два. А теперь основное, без порядкового номера. Мы столько лет вместе. Ты еще не привык к моему стилю работы? Ведь такие разговоры у нас идут постоянно и все остается по-прежнему. Только разве что нет Вышегородского, который благодаря твоим упрекам, сдерживал мои порывы самостоятельности.