Черная акула

— Здравствуй, Тонечка. — Щукин подошел к Антонине Сергеевне и, галантно поклонившись, поцеловал ей руку. — Вы себе не представляете, как я рад вас видеть. Следом за Петром Ивановичем на крыльце появилась миниатюрная, необычайно стройная женщина в накинутой на плечи лисьей шубке. Она быстро и придирчиво осмотрела Антонину Сергеевну, вероятно учуяв в ней соперницу на звание «королевы бала». Впрочем, уже через мгновение на губах ее засияла приветливая улыбка.

— Здравствуйте, Алексей! Здравствуй, Тонечка! — Женщина спустилась с крыльца на идеально расчищенную подъездную дорожку. — Мы так рады вас видеть.

— Да, — поддержал Петр Иванович. — Марго все дождаться не могла, когда Тоня появится. Не терпится посплетничать. Известно ведь, какие удовольствия в жизни генеральских жен… Только и остается, что языком почесать. Дворцовые интриги, шуры-муры… — Он покрутил в воздухе рукой, давая понять: мол, чего-чего, а уж этого-то добра у нас завались, и все засмеялись. Володя переминался с ноги на ногу у машины, всем своим видом давая понять, что он очень смущен и чрезвычайно польщен тем, что его согласились принять у себя столь высокопоставленные люди.

— А это у нас кто? — Петр Иванович остановился перед Прибыловым и внимательно оглядел его с головы до ног. Затем повернулся к Алексею Михайловичу. — Так это и есть тот парень, о котором ты мне говорил?

— Он самый. — Алексей Михайлович кивнул. — Парень хороший и, главное, специалист дельный. А какой-то умник из вашего ведомства решил услать его в тмутаракань, куда-то за Урал. Посудите сами, Петр Иванович, мужику все-таки уже за тридцать, пора бы перестать по Союзу мотаться. Да и семью завести не мешало бы — он ведь до сих пор в холостяках ходит, — а какая может быть семья с постоянными разъездами…

— Вон как… — Петр Иванович захохотал, громко и с удовольствием. — Ты когда в последний раз Союз-то видел, голубь? Нас-то с тобой, почитай, до пятидесяти по всей стране гоняли. То Ленинград, то Петропавловск, то Днепропетровск, то Вайга. — Он вновь повернулся к Володе и протянул для пожатия руку. — Тебя как звать-величать-то, полковник?

— Владимир Андреевич Прибылов, товарищ генерал, — отрапортовал Володя.

— Ты это брось. Генерал… Мы тут не на службе. Так что давай просто, по имени-отчеству. Ты у меня в гостях, а как говорят на Кавказе, гость — самое ценное, что есть в доме. Володя улыбнулся. Без нажима. Мягко.

— Значит, Владимир Андреевич… Ладно, Владимир Андреевич, подумаем насчет тебя, подумаем. В армии толковые люди нужны. — Он засмеялся и подмигнул Саликову. — И не только за Уралом. Верно, Леша?

— Совершенно верно, Петр Иванович, — спокойно согласился тот.

— Петя, — подала голос Маргарита, — что же ты гостей на улице держишь?

— А и верно, простите старика, — захохотал Петр Иванович.

— Пойдемте-ка в дом. До Нового года еще неблизко, вот пусть наши женщины и постараются. Марго, ты нас сегодня своими фирменными салатами побалуешь? Маргарита Иннокентьевна улыбнулась чуть смущенно, не без доли кокетства:

— Петь, ты ведь знаешь…

— Ладно-ладно, не скромничай. — Щукин притворно нахмурился. — Чтобы были салаты, и никаких! Генерал я или не генерал? — Он повернулся к гостям. — Представить себе не можете, как она готовит «оливье». Пальчики оближешь. А заодно и посплетничаете с Тонечкой. А мы пока по рюмочке с устатку пропустим да о делах покалякаем. Гости прошли в дом. Задержавшись на крыльце, Петр Иванович повернулся к машине и скомандовал:

— Все, Саша, можешь ехать домой. Ты нам сегодня больше не понадобишься.

— Хорошо, Петр Иванович, — кивнул тот. — С наступающим вас.

— И тебя тоже с наступающим. Передай привет жене. А после Нового года… Ладно, в общем я тебе подарок кое-какой приготовил. Сейчас, правда, вручить не могу, ну а четвертого, в торжественной обстановке, как положено… Саша улыбнулся.

— Спасибо, Петр Иванович.

— Не за что, не за что, Сашок. Поезжай, а то уж тебя небось дома заждались.

— Спасибо.

— Да, слушай, и ворота прикрой, когда будешь выезжать.

— Хорошо, Петр Иванович.

— Ну, еще раз с наступающим тебя. — Щукин поднялся по ступеням, вошел в дом и закрыл за собой дверь.

Глава 2

Темнота наступила быстро. Совсем не так, как в Воронеже. Тьма просто обрушилась, накрыв собою и обожженные дома, и заснеженные горы, и дорогу, и бронегруппу, и стоящих у БМП людей. Сегодня кому-то посчастливилось: кто-то остался жив, его не убило слепым снарядом и минометная дурища не рванула под ногами, и не ахнула в двух шагах авиабомба, сметающая с исковерканного лика земли целые кварталы вместе с людьми, машинами, деревьями… Правда, только пока. Может быть, через несколько минут все и переменится. Может быть, высоко, в самом сердце антрацитовой черноты, подмигивающей крохотными звездами, в это мгновение уже начал зарождаться новый звук — нарастающий, сухой, как кашель больного пневмонией, гул самолетных двигателей, и всего лишь мгновение спустя обрушится он на землю тяжело и необратимо, как ураган. И пойдут короткими волнами красавицы «сушки» или тяжелые твердолобые «Ми-8». А затем… затем взбесится внизу огненно-радостная смерть и пойдет танцевать по улицам безумный вальс. Закружится все быстрее и быстрее в надменно-беспощадной пляске. И вдруг вспыхнут фальшивым знамением на фоне бархатного южного неба красивые рыже-апельсиновые сполохи от рвущихся в ночи авиабомб. Город ждал. Это ожидание было томительным и страшным, сводящим с ума неопределенностью и нескончаемостью. Казалось, и руины, и уцелевшие дома в центре, и деревья — весь город припал к земле, настороженно и чутко, будто завидевший охотников волк. Володька Градов покосился на стоящего рядом ефрейтора с «мазутными»‹«Мазута» (сленг) — черный цвет погон или шевронов.› погонами, обстоятельно смолящего «Астру», и попросил:

— Слушай, брат, оставь докурить. Ефрейтор — плечистый, румяный парень — осмотрел Володьку, затем взглянул на «бычок», словно отмеривая дозу, затянулся еще раз и равнодушно протянул окурок. Володька аккуратно принял подарок, пару раз с наслаждением глотнул резкий табачный дым и, благодарно улыбнувшись, кивнул:

— Спасибо, брат.

— Да ладно. — Ефрейтор вздохнул. — Ты откуда, зяма?

— С Воронежа.

— «Чижара»‹«Чижик» — в некоторых родах войск означает солдат второго полугода службы.›, что ли? Володька не любил армейских градаций — «чижик», «фазан», «зверь», поэтому лишь пожал плечами.

— Первые полгода, — объяснил он.

— А-а, — протянул ефрейтор. — «Зверек», значит. Ну, ясно. — Он отвернулся и уставился на застывшие, черные, без единого огонька дома. Хотя оставшиеся после авиабомбежек руины даже домами назвать было нельзя. Одна стена, две, реже три. Сохранились, правда, кое-где почти целые пяти- и шестиэтажки, но таких было совсем мало. По пальцам пересчитать. В основном же окраины Грозного превратились в развалины, и жили тут только бродячие псы. Володька затянулся, теперь уже неторопливо, со вкусом, прикинул, что хватит еще тяги на три-четыре, а если не бояться обжечь пальцы, то и на все пять. Можно посмаковать. Табачная дурь шибанула в голову, все поплыло, завертелось, глаза полезли из орбит, и захотелось нажать на них пальцами, чтобы вдавить обратно. После двух дней без курева — хорошо… Он перевел дыхание, поправил висящий за спиной автомат и оглянулся. В ночи громко и зло, словно сытые псы, рычали двигатели «Т-80», но темнота делала их практически невидимыми. Володька различал лишь пару ближайших БМП. Ефрейтор вздохнул, прокашлялся и харкнул мокротой в развороченную гусеницами грязь.

— Вот бляди, — пробормотал он. — Под самый Новый год сюда швырнули. Не дали праздник на гражданке встретить. Суки. Веришь, нет, — бухнул ефрейтор через плечо, — я уже два месяца как на дембеле должен быть. Прикинь, службу оттащил и в это говно влез. А может, еще успею? К Новому году-то? Как думаешь? Перемочим мы черножопых до праздника? Володька не нашел что сказать.