Красиво жить не запретишь

— Слишком разные сферы.

— Не скажи. Есть девочки, вхожие всюду. И практически нет мужчин, присутствующих, естественно, исключаю, которые бы не размякли на лежбище любви, в умелых руках. Сейчас мы наших пташек из десятой, двоих — моих старых знакомых, и озадачим. Фотографии убитой и Жукровского с тобой?

— Вот. Но вероятность ничтожная…

— Сказал глухой: услышим, майор нажал белую клавишу селектора, приказал:

— Задержанных Корсакову Марию и Величко Настю ко мне, — и повернулся к Валентину. — Ты пройди в кабинет рядом, побеседуй с известной уже тебе Настей. Такие беседы надо проводить тет-а-тет, девочки при свидетелях мадонн играть станут.

Валентин молча вышел, досадуя в душе на себя, Яворивского, на собственный затор мысли. Собственно, он бы охотно — для общего развития — послушал беседу Яворивского с девочками, но в другое время. К убийству эта компашка явно не причастна, а в наблюдательности девицы, бесспорно, уступают его старичкам!

В кабинете Яворивского, между тем, ничего из ряда вон не происходило. И разговор шел нормальный, деловой. Для начала Маша покуражилась:

— Так со знакомыми не поступают: хватают, руки выламывают, утренний сон досмотреть не успела.

— Знать надо, где сны смотреть. В том доме, этажом выше, убили человека. Так что для вас же лучше, что рядом я оказался, взял под крыло — именно по знакомству.

— Кого убили? Когда? А Настя — ни слова.

— Предыдущие сутки вы были вместе? Домой Настя наведывалась?

— Встретились мы вчера, закадрили этих пацанов, они вроде из Донецка, не пустые.

— Заработали?

— Какое! Хотелось просто побалдеть. С мальчиков — ресторан и товар на дом, вы же видели, хорошо у Насти посидели. Бедненькие ребятки, до сладкого почти не дошло.

— Знаешь, где Настя была до встречи с тобой?

— Откуда? Только дома, у тетки, Настя не ночевала.

— Домыслы?

— Ты меня знаешь. И Настю тоже. Вчера вечером, нет, уже ночью кинулись с ней кофе варить, а в кофейнике — плесень. Настя же без кофе — как наркоман без… Ну, знаешь…

— С Настей — убедительно.

— Кого же убили?

— Погляди, — Яворивский положил перед девушкой снимки Черноусовой и Жукровского, оба увеличенные с полученных в отделах кадров института и второй больницы.

— Что, обое убиты?

— Женщина, она и жила в четырнадцатой квартире. А мужик в розыске. Не встречались?

— Ни мужик, ни тетка. Но к таким мужикам бабы липнут, можно порасспросить. Только я на голодный желудок, без горячего утреннего кофе плохо соображаю.

— За что я тебя люблю — за эту милую простоту. Но кофе будет. С печеньем, я мужик прижимистый.

Маша отъехала со стулом от стола, почти на середину комнаты, достала из сумочки зеркальце, погляделась, заахала:

— Конечно, раз девушка не успела навести с утра красоту, ее каждый может обидеть. Но я, товарищ майор, мигом перышки почищу, выражаясь интеллигентно, и вам не будет стыдно, ежели кто сюда заглянет и поинтересуется, с кем вы кофе распиваете.

Яворивский имел возможность убедиться, что Машу никакими рассуждениями о морали, женском предназначении не переубедишь. В общем, не добрая воля или там бабья жадность привели ее за кулисы жизни. Маша умна. Красива. И в грош не ставит мужиков. Проститутка с такой психологией — нонсенс.

Был, как догадывался Яворивский, один, был всем для Маши, совсем еще тогда, видно, зеленой. Девочки интеллигентные, начитанные любят выстраивать пьедесталы. Кумир, без сомнения, оказался законченным подлецом. А Маша, с которым по счету, вновь и вновь себя убеждает: все мужики — подлецы. Унижает себя же? Сложная тут арифметика. Кто знает, не более ли унижены бывают те жены, которые благоверным готовы ноги мыть. И моют.

Маша, по наблюдениям Яворивского, скоро должна бросить случайное ремесло. Знал он, конечно, ее уязвимые точки.

— Хороша Маша, да не наша. Извини, я по-дружески: что, не хватает на бюстгалтер второго размера? Не твой это стиль.

— Василий Иванович, может, поговорим о деле? Вы ведь не родственник убитой, чтобы портрет ее показывать. Кстати, ребят слишком долго держите, все-таки я их, можно сказать, втравила.

— Убийством занимается капитан Валентин Скворцов, это он первым постучался в десятую квартиру. Он и решит, как с вами дальше быть. Ребят ваших, что тебе рассказывать, проверим, и ежели чисты — вольная воля. А ты и Настя могли бы помочь следствию, чует моя душа. Настя вообще соседка убитой, глаз у нее острый. Кстати, мужик на снимке не вызывает у тебя никаких эмоций?

— Вызывает. Резко отрицательные. Я ведь уже сказала: таких обожают скучающие чужие жены. А почему он сбежал? От алиментов?

— Нет, взяточник, кажется, много хапанул. Так что, пошли знакомиться с капитаном Скворцовым?

У Скворцова, в отличие от Яворивского, разговор с Настей, можно сказать, не состоялся. Его вопрос, ее ответ: нет, да. Самообладание Настя проявила завидное, Валентина она вежливо, умело игнорировала, однако придраться было не к чему. Да. Нет. Во взгляде ни тени наглости или там насмешки. Да. Нет. И такими они бывают, проститутки? — думал Валентин, невольно замечая, какие необыкновенно золотые волосы у этой девушки, сидящей спиной к окну.

Отчего человеку не дано предчувствовать опасность, грозящую не ему — другому? «Нам не дано предугадать…». Эти «знакомства», навязанные Яворивским, Валентин будет вспоминать часто, слишком часто, чтобы считать себя удачливым оптимистом, каким был прежде. Будут минуты, когда ему отчаянно захочется оказаться в Афганистане, в бою, с автоматом.

Сыщик не уехал в Афганистан не потому, что боялся испытывать судьбу. Официальная дозволенность убивать… Его, Скворцова, кровные враги действуют здесь, в мирном, почти европейском городе.

Жукровский решил действовать по обстоятельствам. Авантюризм был у него в крови и на сей раз завел его в опасный тупик. Того и жди, обложат, как волка на охоте. Нечего надеяться на неопытность охотников, когда их много, слишком много. Жукровский особо не ломал голову над вопросом: кто мог убить Черноусову. Любить Надежду Николаевну было не за что, ненависть она способна была пробудить у многих, поддерживающих с ней не шапошное знакомство. Ясно, что убийца действовал обдуманно, то есть, обезопасил себя. И это означало утроенную опасность для него, Жукровского.

Дернул черт податься в бега! Сейчас, после убийства Черноусовой, весьма красиво можно было практически вовсе выйти из паршивой игры. Любое алиби сработало бы в его пользу. А взятки, то бишь, гонорар брала Черноусова. Да, чужими руками. В данном случае — его, зависимого от нее человека. Она его шантажировала. Словом, был шанс и весь вышел. Как теперь? Куда?

Человек, ценящий компактность, уют, особый психологический климат Львова, не может восхищаться слишком шумным, бесконечным Киевом. Жукровский бесцельно бродил киевскими улицами, отрабатывая варианты дальнейших действий. После обеда позвонит Зине на работу: якобы вырвался на полчаса перекусить, в командировке человек предполагает, а располагают другие. Вечер ему предстоит длинный — к Зине идти опасно, даже если ее еще не вычислили.

Хорошо бы вообще оборвать с ней общение, был-сплыл. Но у него в Киеве только деловые связи, медицинские, которые не менее опасны. Зина может и должна помочь ему удачно покинуть столицу. Придется, очевидно, открыться, но в чем и насколько? Не преувеличивает ли он опасность, полагая, что в связи с убийством Черноусовой за него возьмутся всерьез?

Решился все же, успокоенный дневным телефонным разговором с Зиной, позвонить в некотором роде крестному отцу в медицине. Умный, жизнерадостный старик, доктор меднаук. Главное по нынешним временам — хлебосольный, жена весьма мила, лет на пятнадцать его моложе. Коньячок, преферанс, кофе — и нет вечера.

Анатолий Михайлович оказался дома, узнав, потребовал:

— Ждем вас, Вячеслав. Никаких «нет», раз завтра возвращаетесь домой. Жена вот-вот вернется из института, никаких планов на вечер у нас нет. Ждем!