Китаец

И вот неожиданная встреча возле автобуса, у заднего фасада дворца президента Мугабе. Весь обратный путь от Хараре до гостевого поселка они говорили и не могли наговориться. Хун заметила, что Ма Ли не меньше ее рада встрече. Когда автобус затормозил у гостиницы, подруги решили прогуляться к реке, на обзорную террасу. Работа обеим предстояла только завтра: Ма Ли посетит экспериментальную ферму, а Хун ждет беседа с группой зимбабвийских военных в районе национального парка Виктория-Фолс.

Когда они шли к реке, кругом царил гнетущий зной. Вдали сверкали молнии и глухо рокотал гром. Зверей у реки не видно. Местность словно вдруг вымерла. Ма Ли тронула Хун за плечо, та вздрогнула от неожиданности.

— Ты видишь? — Ма Ли показывала на берег.

Хун всматривалась в густые приречные кусты, но ничего не видела.

— Вон там, за деревом, с которого слоны содрали кору, возле скалы, похожей на копье.

И Хун увидела. Хвост льва тихонько двигался, похлестывая по красной земле. Глаза и грива порой мелькали в листве.

— У тебя хорошее зрение, — сказала Хун.

— Я научилась наблюдательности. Иначе можно подставить себя под удар. Даже в городе или в конференц-зале много ловушек, в которые легко угодить, если не держишься начеку.

Молча, почти благоговейно они смотрели, как лев спустился к реке и начал лакать воду. Посреди реки виднелись головы бегемотов. Яркий зимородок, точь-в-точь как тот, что сидел на крыше веранды Хун, сел на перила со стрекозой в клюве.

— Тишина, — сказала Ма Ли. — Чем старше становлюсь, тем больше по ней тоскую. Может, это один из первых признаков старости? Никому не хочется умереть среди рева машин и радиоприемников. За прогресс мы платим тишиной. Может ли человек вообще жить без такой вот тишины?

— Верно, — согласилась Хун. — А как насчет незримых угроз нашей жизни? С ними-то что делать?

— Ты имеешь в виду загрязнения? Яды? Вирусы и болезнетворные микроорганизмы, которые постоянно мутируют, меняют облик?

— По данным Всемирной организации здравоохранения, Пекин сейчас — самый грязный город в мире. Недавние замеры показали сто сорок два микрограмма загрязнений на один кубометр воздуха. В Нью-Йорке соответствующий показатель — двадцать семь, в Париже — тридцать два. Мы ведь знаем, злой демон всегда проявляется в мелочах.

— Подумай о множестве людей, которые впервые в жизни осознают, что могут купить себе мопед. Как заставить их отказаться от покупки?

— Надо усилить контроль партии над развитием. Над производством товаров и над производством идей.

Ма Ли быстро провела ладонью по ее щеке.

— Я так благодарна всякий раз, когда вижу, что не одинока. И не стыжусь утверждать, что Баосянь юньдунможет спасти нашу страну от раскола и упадка.

— «Кампания за сохранение права компартии на руководство», — повторила Хун. — Согласна. Но одновременно мы обе знаем, что опасность грозит изнутри. Однажды «кротом» нового высшего слоя стала жена Мао, хоть она хуже всех размахивала своим красным флажком. Сейчас в партии прячутся другие, но и они стремятся прежде всего побороть Баосянь юньдуни заменить стабильность в стране капиталистической свободой, которую никто не сможет контролировать.

— Стабильности уже нет, — сказала Ма Ли. — Как аналитик я хорошо разбираюсь в том, какие денежные потоки движутся в нашей стране, и знаю много такого, о чем ни тебе, ни другим не известно. Но говорить, конечно, не могу.

— Мы здесь одни. Лев не слушает.

Ма Ли пристально посмотрела на подругу. Хун прекрасно понимала, о чем она думает: можно ей доверять или нет?

— Если сомневаешься, молчи, — сказала Хун. — Сделаешь неправильный выбор, доверишься не тому — останешься беззащитен и беспомощен. Так учил Конфуций.

— Я доверяю тебе. Просто обычные защитные инстинкты всегда призывают к осторожности, ничего не поделаешь.

Хун кивком показала на берег реки.

— Лев ушел. А мы и не заметили.

Ма Ли качнула головой.

— В этом году, — продолжала Хун, — правительство увеличит военные ассигнования почти на пятнадцать процентов. Учитывая, что никакие внешние враги Китаю в данный момент не угрожают, Пентагон и Кремль, разумеется, заинтересуются этим фактом. И их аналитики без труда сделают вывод, что государство и армия готовятся к столкновению с некой внутренней угрозой. К тому же мы потратим почти десять миллиардов юаней на контроль за интернетом. Такие цифры утаить невозможно. Но есть и другая статистика, известная очень немногим. Как думаешь, сколько беспорядков и массовых протестов отмечено в стране за минувший год?

Ма Ли немного подумала и ответила:

— Тысяч пять, наверно?

Хун покачала головой:

— Почти девяносто тысяч. Прикинь, сколько в день. Эта цифра грозной тенью нависает надо всем, что предпринимает политбюро. Пятнадцать лет назад Дэн либерализовал экономику, и в тот раз страну удалось в основном утихомирить. Сейчас этого уже недостаточно. И будет тем более недостаточно, когда города не смогут предоставить место и работу сотням миллионов бедных крестьян, с нетерпением ждущих своей очереди, чтобы приобщиться к хорошей жизни, о которой все мечтают.

— Что же случится?

— Не знаю. Никто не знает. Благоразумный человек озабочен и задумчив. В партии идет борьба за власть, и даже при Мао она не была столь ожесточенной. Никто не может сказать, каков будет исход. Военные опасаются неуправляемого хаоса. Мы с тобой знаем: сделать можно и должно только одно — восстановить давние принципы.

—  Баосянь юньдун.

— Единственный путь. Наш единственный путь. Кратчайшей дорогой в будущее не придешь.

Стадо слонов неторопливо спускалось к водопою. Когда на террасу высыпала группа западных туристов, подруги вернулись в холл гостиницы. Хун хотела предложить вместе поужинать, но Ма Ли опередила ее, сказав, что вечер у нее занят.

— Мы пробудем здесь две недели, — добавила Ма Ли. — У нас будет время поговорить обо всем, что произошло.

— Обо всем, что происходит и произойдет. Обо всем, на что у нас пока нет ответа.

Хун проводила взглядом Ма Ли, которая исчезла по ту сторону бассейна. Завтра я поговорю с ней, думала она. Именно сейчас мне необходим человек — и что же? Я встречаю одну из самых старых своих подруг!

Ужинала Хун в одиночестве. Часть китайской делегации расположилась за двумя длинными столами. Но Хун предпочла побыть одна.

Ночные мотыльки кружили возле лампы над ее столом.

После ужина она немного посидела в баре у бассейна, выпила чашку чая. Кое-кто из делегации, изрядно захмелев, пытался заигрывать с красивыми молоденькими официантками, сновавшими между столиков. Хун в негодовании ушла. В другом Китае такое не допускалось, со злостью думала она. Агенты госбезопасности давно бы вмешались. А замеченные в пьянстве и назойливости навсегда бы лишились права представлять Китай. Чего доброго, и в тюрьму могли загреметь. Не то что сейчас, никто и не думает вмешаться.

Устроившись у себя на веранде, она размышляла о заносчивости, которая пришла следом за безграничной верой, что более свободная рыночная система капитализма будет благоприятствовать развитию. Дэн хотел придать ускорение колесам китайской экономики. Ныне же ситуация иная. Мы живем под угрозой перегрева не только в промышленности, но и в собственных наших мозгах. Не видим, что расплачиваемся отравленными реками, удушливым воздухом, отчаянным бегством миллионов людей из деревень.

Некогда мы пришли в эту страну, тогдашнюю Родезию, чтобы поддержать освободительную борьбу. Теперь, почти через три десятка лет после освобождения, мы снова здесь — как плохо замаскированные колонизаторы. Мой брат из тех, кто продает все наши давние идеалы. В нем нет ни капли достойной веры в силу народа и его победу, веры, которая однажды освободила нашу собственную страну.

Хун закрыла глаза, прислушалась к звукам ночи. Мало-помалу мысли о Ма Ли и их разговоре погасли в усталом мозгу.

Сон подступал все ближе, как вдруг к хору цикад примешался посторонний звук — хрустнула ветка.