...Имеются человеческие жертвы

То ли обширная территория страны тому виной и причиной, то ли отсутствие тогда компьютеров, но как-то уж так незадачливо вышло у отечественных оперативников, что все эти чрезвычайные происшествия остались нераскрытыми, в разрозненном беспорядке, и никому не пришло в голову объединить их и провести следствие по совместным делам, хотя случаи как бы сами напрашивались на это.

Никто не допетрил, не сообразил, что если, пусть и на дистанциях огромного размера, на расстоянии в тысячи верст, вдруг начинают сгорать особо охраняемые помещения с картотеками паспортных отделов милиции, столов личного учета отделов кадров, военкоматов, учебных заведений и промышленных предприятий, то это, скорее всего, неспроста и некая связь между ними наверняка прослеживается.

Но в конце концов спохватились, объединили и свели оперативные сводки, однако, видно, поздно уже было, и сгорела, обратилась в пепел та красная нить, которая, может, и привела бы к тому, кто повадился подпускать в самые серьезные и тщательно охраняемые помещения красного петуха.

Ну, что сгорело, то сгорело, обратилось в прах, в черную бумажную золу.

Клемешев открыл глаза и снова закрыл. Где найти талантливого писателя, способного рассказать о его жизни? О мальчишке-сироте, попавшем в суворовцы, а после в командное офицерское училище, откуда вырвали, едва дав доучиться, и с первыми колоннами перебросили на юг. Затем — несколько дней минимальной подготовки и через границу, в горы, где уже в первые часы началась смерть, а он — командиром над мальчишками лишь двумя годами моложе, испуганными, трясущимися, ни черта не понимающими...

А после — два года там, в этих проклятых горах, где его заставили и научили убивать, а он оказался исправным учеником и делал это, в отличие от большинства других, на удивление легко и не мучась бессонницей и ночными кошмарами.

И сам много раз только чудом увертывался от пуль и осколков и все смотрел, вглядывался в то, что видел вокруг... Вот так смотреть, вдумываться и делать выводы он научился сызмальства, еще в детдоме. А тут, в составе «контингента», он довольно скоро смекнул, что не все тут воюют за идею, в которую, честно говоря, и не верил никто, даже последний салага, что тут башковитые люди налаживают связи и делают деньги, а значит — это шанс, быть может, единственный, чтобы вырваться из нищеты и бездомья.

Оружие из России шло эшелонами, потом, через горы и перевалы — автокараванами, летело набитыми до предела транспортными самолетами. Но не все уходило по назначению. Перепадало и врагу, и это было часто совсем несложно в условиях, когда жизнь не стоила ни копейки и люди гибли и исчезали десятками,, пропадали безвозвратно — то ли в «вертушках» сгорали, то ли падали в пропасти, то ли навеки канули в плену.

Он ненавидел тех, кто затеял все это и жировал и нагревал руки. А кто он был? Всего только старший лейтенант, а после — капитан. В их частях, в вечно обманутой и обделенной матушке-пехоте, с прохождением по званиям было туговато. Его перевели в спецназ. Операции и рейды, захваты, трупы у дувалов, дым и копоть... Он давно перестал считать, сколько их там, за спиной, этих «жмуров». Но однажды, где-то в районе Герата, ночью, капитан Юрасов Сергей, а так звали его от рождения, вдруг почувствовал, что дольше тут оставаться нечего. Слишком долго берегла и хранила заступница-судьба. А оружие, золото и наркота уже двинулись на север, обратным путем, тайными тропами, через нужных людей на блокпостах, в спец комендатурах и на погранзаставах.

Тут ему подфартило опять, да и сам посодействовал судьбе-индейке: оказался при трех полковниках, приторговывавших амуницией и боеприпасами, по-тихому гнавших свой товарец то под видом техники, отправленной для ремонта и восстановления, то под видом военных грузов, а то и в цинковых коробках, предназначенных для «прижмуренных» шурави.

Полковники взяли его посыльным, сопровождающим их груз, вроде экспедитора. Он свое откапитанил, отправляли в Россию. Юрасов понимал: таких порученцев грохают без задержки, а стало быть, надо было соблюсти свой в полном смысле жизненный интерес.

У него же, как потом стали говорить, уже «все было схвачено», и по части каналов «дури», и по части «железа». Он уже знал на ощупь и на запах, какой он из себя, господин доллар, и завел с ним крепкую мужскую дружбу.

Вот тогда-то там и исчез, в одночасье сгинул и распылился в молекулы капитан Юрасов. Будто бы попал в засаду, отбивался от «духов», колонна частью сгорела, частью грохнулась в пропасть со всей командой и бесценным грузом.

Но он ушел в Россию, уже с чужими документами на имя прапорщика Калинчука, и переправил груз, и оставил там, в горах, крепкие концы и надежные связи. А после и Калинчук куда-то исчез, а он, уже под третьим именем, наладил дорожку прямехонько в блатной мир, где стал человеком полезным, а то и просто необходимым, известным под кличкой Адмирал, возможно, потому, что еще несколько лет щеголял в десантной тельняшке.

Вот тогда-то и полыхнули одна за другой секретные комнаты. И о том, как удалось это, чьими руками и за какие деньги, тот, кто взялся бы описать коловращения его пути, наверняка должен был бы настрочить целую главу. Тогда и растаяли, как сон, воспоминания о суворовце, курсанте училища и юном лейтенанте. Да не о том речь, не про то песня...

Его парни, кто остался жив, не запропал ни под Кабулом, ни под Кандагаром, возвращались, и он сам находил их, умелых, обстрелянных, не боящихся никого и ничего и совершенно ненужных этой обыкновенной жизни. Из них понемногу набиралась команда, сколачивался отряд, отлично вооруженный, мобильный, по-военному организованный.

Каждый, кто вливался в его бригаду, получал и деньги, и машину, а если требовалось, и чистые документы. И это были уже не только бывшие «афганцы», но и совсем другие парни, прошедшие закалку не войной, а тюрьмой. Селекция была жесткой. Всякий, казавшийся ненадежным, готовым свалить, вильнуть, уйти «на гражданку», почти сразу же исчезал без малейших следов пребывания этого человека на земле.

Довольно долго, несколько лет, они почти не «гуляли», не шумели по-крупному. Закрепляли позиции, накапливали силы.

А после, когда наступили новые времена и попер главный фарт, большая лафа, тут уж все пошло в дело — и нефть, и компьютеры, и первые кооперативы, и банки, и охранные фирмы, и городские рынки, маленькие войнушки, прозванные газетами «горячими точками».

Вот тогда-то они и вылезли из укрытий и двинули на передовую, наводя ужас на растерянную страну, — беспредельно жестокие, не знающие сострадания, всегда и на все готовые и как бы неуязвимые. Это был совершенно новый тип криминального сообщества, поначалу решивший просто вытеснить и смести старый воровской закон. Однако лучшие головы новейшего преступного братства, посовещавшись и прокачав проблемы, пришли к убеждению, что проще и выгоднее заключить с ворьем конструктивный союз ко взаимной выгоде и ради поддержания порядка.

Среди этих лучших голов, сумевших подняться над мелким и частным ради общего и основного, был и некто известный в уголовном мире под прозвищем Адмирал. Благодаря обретенному чужой кровью, собственным потом и смекалкой авторитету в «параллельном» криминальном мире, он был коронован в тридцать три года на «сходняке» в Питере «вором в законе» и стал одной из самых засекреченных фигур в российском уголовном мире, особенно ценной тем, что его знал в лицо, по имени и по месту в преступной иерархии лишь самый узкий, предельно узкий круг лиц из числа высшего блатного общества.

Еще там, в Афгане, а может, и чуть позже именно он одним из первых почуял, куда движется страна. А это значило, что в скором времени придется менять все, весь уклад и стиль жизни, что впервые в истории появляется совершенно реальный шанс для преступного сообщества тихой сапой подмять и сделать своей собственностью целое государство, со всем его движимым и недвижимым и со всем народом.

А для того чтобы добиться этого, чтобы решить эту воистину всемирно-историческую задачу, требовалось быть на высоте, на уровне современных знаний. И хотя ему ничего не стоило привлечь и купить самые смелые и талантливые мозги страны, он, неведомо откуда выплывший в Степногорске бизнесмен средней руки Геннадий Клемешев, не погнушался и пошел учиться, закончил заочно экономический, причем учился без дураков, постигал и впитывал основы тех знаний, без которых, он уже понимал, в будущем не обойтись. Тут надо было разбираться самому, не полагаясь только на гениальных наемников, надо было петрить по-настоящему, чтобы не обвели вокруг пальца, не «кинули» как-нибудь ненароком свои или чужие. И потом, это действительно был серьезный капитал.