Лонтано

Но чувства никуда не делись. Он встретил на Манхэттене Софию и мгновенно влюбился. Чтобы произвести впечатление на итальянку, он вернулся к кокаину. Одним махом он свел на нет два года усилий. Ну и ладно: он забавен, очарователен, говорлив, он покорил девицу. Тогда Серни отвел его в специализированную клинику, чтобы ему укрепили титановыми накладками носовую перегородку.

Ни головомойки, ни нравоучений? Лоик не понимал.

– У страстей одна слабость: они не длятся долго, – отвечал Серни.

Он был прав: семь лет спустя Лоик и София ненавидели друг друга изо всех сил. Вскоре они с полным безразличием забудут о существовании друг друга.

Щелчок замка заставил его подскочить. Дверь клетки открылась. Лоик осознал, что мстительный бомж заснул и другие его сокамерники тоже почти задремали.

Он привычно глянул на запястье – часы у него отобрали во время личного досмотра.

– Морван, на выход.

Поднимаясь по лестнице следом за дежурным, он сказал себе, что наконец-то его услышат. Ему позволят позвонить адвокату, и тот через час освободит его.

Но в кабинете его ждал не полицейский, а София.

Он сжал кулаки, чтобы врезать ей. И уже собирался наброситься на нее, когда она просто скомандовала:

– Сядь!

Он молча повиновался.

В сущности, рядом с Итальянкой жизнь становилась простой.

44

– Как ты сюда вошла?

– Моя адвокатесса…

– Не хочешь объяснить мне, откуда у адвоката, специализирующегося на семейном праве, такие связи в бригаде наркополиции?

– Она умеет взяться за дело.

– Ну да, она поднесла им Морвана-младшего на блюдечке.

– Ты не на дружеской территории, это точно, – улыбнулась София. – А я обнаружила, что у твоего отца в полиции не только союзники.

Он хотел было усмехнуться, но что-то перехватило горло. Внутренности скрутило судорогой, волна жара докатилась до грудной клетки и растеклась лихорадочным ужасом. Ломка. София что-то говорила ему, он больше не слышал.

Лицо покрылось потом. Он постоянно мигал, словно ослепленный. Ему удалось взять себя в руки.

– Что тебе на самом деле нужно?

– Договориться.

Он продемонстрировал свои запястья: полицейские снова надели на него наручники.

– Я как раз в том положении, когда имеет смысл вести переговоры.

– Ты в том положении, когда имеет смысл меня выслушать и подумать.

Он уже не помнил, что когда-то любил Софию. Теперь она была куда реальней, куда естественней в роли врага. Он боялся ее атак, ее стратегий, ее манипуляций. Она стала его богиней Кали.

– Если верить моей адвокатессе, тебя обвинят в незаконной торговле и хранении с отягчающими. Пусть даже твоему отцу удастся что-то замять, задержание бесследно не пройдет. Если я предъявлю эти доказательства судье по семейным делам, детей тебе больше не видать.

Он сжал челюсти. Зубы болели, как в те времена, когда все дилеры Парижа отказались продавать ему наркоту.

– Что ты предлагаешь?

– Каждую вторую среду и каждый второй уик-энд.

– Исключено.

– Или так, или два часа в месяц в присутствии социального работника.

– Зачем ты это делаешь? Или я не способен их воспитывать?

– Пока ты сам не вылечишься – нет.

Лечиться… Сколько раз он слышал это слово? Как будто наркотик – это болезнь. Грубая ошибка: он лекарство. Лоик ни разу не встречал нарка, который был бы уравновешен и счастлив до наркотика.

– Я принесла соглашение о примирении на моих условиях, – продолжила София. – Ты его подпишешь, и, клянусь, никто и слова не скажет на суде об этом задержании.

– С чего бы я должен тебе верить?

– С того, что у тебя нет выбора, а я всегда держу слово.

Она открыла свою вечную «Баленсиагу» – старье из мягкой кожи размером с хороший ягдташ, которое она предпочитала всем иным моделям, хотя регулярно их покупала, – и достала пачку бумаг и перьевую ручку с перламутровым колпачком. Каждая деталь напоминала Лоику, что София была самой шикарной женщиной, какую он только встречал. И однако, они стоили друг друга: оба были детьми гангстеров.

– Ты должен заверить каждую страницу.

Он взял ручку и подчинился. Каракули сопровождались скрипом золотого пера и позвякиванием наручников.

– Ты не прочтешь?

– Нет.

Пока он завинчивал колпачок, дьявол убрал в сумку подписанный контракт.

– Ты сделал правильный выбор.

– Для кого?

– Для детей.

Звяканье наручников продолжилось. Его лежащие на коленях руки дрожали. Конечно же, чтобы не показать, будто она это заметила, София отвела глаза и закрыла сумку. Она встала, и в жалком кабинете повеяло ее царственным присутствием.

Но красота жены больше его не трогала. Это как слушать по радио хит, который когда-то так любил: ноты, аранжировка, голос все те же, но былое очарование исчезло. Время все разрушило.

В ту самую секунду, когда он почувствовал себя затерянным в пустыне без надежды и чувств, она провела рукой по его волосам.

– Жаль, что Джеймса больше нет с нами, – тихо проговорила она.

Это простое замечание доказывало, что она знала его лучше, чем кто бы то ни было. Джеймс Серни, его названый отец, друг, любовник, умер от инсульта три года назад. Лоик разрыдался. Отчаянно, без удержу и без стыда, словно ему вырвали сердце. Через несколько секунд он осознал, что София гладит его по затылку. Это был жест ласки, без всякой задней мысли.

Он поднял голову и увидел свое отражение в ее глазах: ужасная маска отчаяния.

– Я подумал… – залепетал он, шмыгая носом, – у тебя с собой есть?

София бросила пакетик кокаина ему в лицо и вышла из кабинета.

45

Эрван так и не ложился.

После того как было обнаружено тело Ди Греко, он вместе со своей командой ждал на борту авианосца прибытия судмедэкспертов. Их проводили в офицерскую столовую и, можно сказать, заперли внутри. На протяжении многих часов Эрван и его спутники молчали и бесконечно пили кофе: каждый пытался переварить катастрофу. Сжимаясь от приступов вновь проснувшейся боли, Эрван понимал, что переживает один из худших моментов своего существования, а их уже насчитывалось немало. Он решил не звонить отцу, пока окончательно не прояснятся обстоятельства смерти адмирала.

Специалисты из техслужб прибыли около четырех часов утра на вертолете. Офицеры, ответственные лица, политики следовали за ними – все в панике. Самоубийство на борту французского военного корабля номер один – это не по правилам. А параллельно шли поиски близких родственников, которых следовало предупредить. Никого не нашли. Во всяком случае, ни супруги, ни детей. Как Дракула, Ди Греко жил один в своем замке.

В шесть часов, введя в курс дела Невё и его подручных, Эрван реквизировал один из «дофинов», чтобы вернуться на континент, – тело адмирала будет перевезено после тщательного обследования места происшествия. Его команда дружно бросилась следом за ним, чтобы минуты лишней не оставаться на этой проклятой посудине (даже Аршамбо расстался со своим ETRACO).

Во время полета Эрван так и не разжал челюсти, продолжая тасовать факты в надежде нащупать правдоподобное объяснение.

Первое: Жан-Патрик Ди Греко, виновный в смерти Виссы Савири, почувствовав, что его вот-вот разоблачат, предпочел уйти из жизни. Его самоубийство является формой признания и ставит окончательную точку в расследовании. Он ненавидел такого рода выводы. Ему это напоминало шутку студентов-медиков: «Операция прошла хорошо. Пациент скончался». Поступок адмирала никак не разрешал основных несоответствий данного сценария: отсутствие мотива, физическая слабость…

Еще одна гипотеза всплыла в голове копа – как ни странно, раньше он о ней и не думал: Виссу Савири могли пытать и убить непосредственно внутри тобрука. В таком случае снаряд сыграл убийце на руку еще в одном: взрыв разнес место преступления и стер все следы.