Грязные игры

Но с Валерой Муниповым ничего такого не произошло. Он даже не стал самоутверждаться, пить литрами морковный сок, часами висеть на турнике или носить высокие каблуки. Он не стал никому ничего доказывать. Он просто-напросто как-то раз на перемене взял особенно приставучего обидчика за шиворот и пояс и выбросил в окно. Это был первый этаж, а внизу находилась куча песка, так что тот не пострадал. Но зрелище разбиваемого окна, летящих вниз осколков и особенно дикий взгляд Валеры из- под черных бровей навсегда запомнились всем при­сутствующим. С тех пор Мунипова зауважали.

Он не стремился стать лидером — статус этот часто оказывается хлопотным и обременительным. Он не входил ни в одну из школьных компаний, ни в одну уличную банду, каких в Астрахани полно, у Мунипова практически не было друзей. Но везде его принимали как своего — может, потому, что, только лишь взглянув в его глаза, каждый понимал, что это не пешка и не «шестерка». Это личность, с которой нужно быть поосторожнее.

Личность, которая может быть опасной.

После окончания школы Валера некоторое время болтался без дела, а потом загремел в армию. В самый первый день, когда Мунипов приехал в учебку, к нему вразвалку подошел Волоха — гроза всех новобранцев. Валера как раз отдыхал с дороги на своей койке.

Так, шибздик, — сказал Волоха, — быстро встал и пошел мыть пол в клозете.

Валера даже не повернул голову.

Эй, ты что, глухой?

Ответа не было.

Ага, — радостно засучил рукав гимнастерки Волоха. — Щас я тебе...

Волоха даже не понял, что произошло дальше. Только через секунду он валялся в проходе между койками, безуспешно пытаясь восстановить дыхание. А над ним стоял Мунипов и смотрел. Так смотрел, что по коже мурашки бежали. Наблюдавшие эту сцену «деды» почему-то отказались вечером делать ему «темную».

Так Валера Мунипов удостоился чрезвычайно редкого в армии титула — «дед со дня призыва». Этот статус давал многие преимущества, которыми, впрочем, Мунипов почти не пользовался. Он никогда ничего не требовал, не ругался и не колотил «черпаков». Только лишь посмотрев на него, в его черные зрачки, они сами отправлялись делать все, что нужно.

Вернувшись из армии, Валера не пошел в институт — корпеть над учебниками казалось ему бессмысленным.

Вместо этого он решил заняться икрой.

Черная икра в Астрахани примерно то же самое, что пуховые платки в Оренбурге, стекло в Гусь-Хрус- тальном или охотничье (а сейчас уже и все остальное) оружие в Туле. Половина населения города занята производством и сбытом. Причем так было всегда. И даже во времена юности Валеры Мунипова.

«Заняться икрой» для астраханца означало благополучие, уважение, машину, домик на дачном участке и, учитывая тотальный дефицит продуктов на излете брежневских времен, хорошее питание взамен опостылевшей примерно так же, как таможеннику Верещагину из «Белого солнца пустыни», икры.

В икорном бизнесе сама по себе сложилась жесткая иерархия. Где-то — впрочем, всем известно, где именно, — обитали короли черной икры. Их никто не видел, но, проезжая в переполненном «уазике» мимо высокого глухого забора с чем-то мраморным, возвышавшимся над ним, люди многозначительно переглядывались. Здесь обитал король. Один из двух или трех на всю Астрахань.

При икорном короле, разумеется, были свои икорные придворные, икорные герцоги, бароны, икорная гвардия и, конечно, икорная чернь. Последний, самый, разумеется, многочисленный отряд занимался добычей икры, ее фасовкой и доставкой в другие города. А самые привилегированные даже ездили за границу.

Валера сразу понял, что ездить по бескрайним просторам СССР с сумками, набитыми плоскими жестяными банками, он не будет. Он пошел прямо к одному из астраханских икорных баронов и убедил его, что он, Валера Мунипов, может наладить сбыт икры в Москве. Как это ему удалось — неизвестно. Только через три дня он вместе с двумя подручными (которые и несли те самые сумки) сел в поезд Астрахань — Москва. Добавим к слову, что в столице ему бывать еще ни разу не доводилось.

Коммерсантом Валера оказался отменным. Через два дня все триста двухсотпятидесятиграммовых банок черной икры были распространены среди постоянно нервных и озабоченных директоров московских ресторанов. Подручные с сумками, набитыми московским дефицитом, отбыли обратно.

Ну и конечно, заработав с первого захода неплохие деньги, Валера решил погулять в столице. И так ему это понравилось, что не стал он возвращаться в грязную, пропахшую рыбьей чешуей Астрахань, а решил остаться в белокаменной. Понравилась Валере она решительно всем — и просторными улицами, и невиданными посольскими иномарками, и веселыми стройными девушками в ресторанах, и докторской колбасой для всеобщего потребления в универсамах. Ничего этого в родном городе не было, да и не могло быть. Кроме пресловутой черной икры, разумеется.

Мунипову удалось избежать горькой стези всех провинциалов, попавших в столицу. Не довелось ему просить пятак на метро и, сидя на вокзальной лавочке, ломать на две части последнюю «Приму». Он сразу просек, где в Москве можно заработать. И заработать неплохо, не марая рук о воняющие рыбой жестяные банки.

Валера снял комнату у древней старухи в Графском переулке. По утрам он обычно шел на Красную площадь, к Новодевичьему монастырю, к автобусной стоянке возле гостиницы «Россия» или просто на улицу Горького. Словом, туда, где можно встретить массу гостей столицы, иначе говоря, иностранцев, которых теперь, кстати говоря, в Москву приезжало все больше и больше.

Процесс зарабатывания денег был чрезвычайно прост. Валера подходил к группе, конечно выбирая прибывших из капиталистических стран, и просто показывал им три расставленных пальца правой руки. Ушлые туристы стразу понимали, что «3» — это курс рубля к доллару. И те, кто еще не успел поменять валюту в Госбанке (для тех, кто не помнит, 1 доллар = 60 копеек), с удовольствием вынимали кошельки и протягивали доллары Валере. И еще благодарили на своих непонятных языках. И потом свысока поглядывали на своих законопослушных спутников, на банкнотах которых уже красовались портреты отнюдь не американских президентов, а того, который, как безапелляционно утверждали красные лозунги на московских улицах, «жил, жив, и будет жить».

Потом Валера сдавал доллары барыгам у памятника героям Плевны по четыре рубля. В результате образовывался совсем неплохой навар — конечно, неплохой для молодого провинциала, живущего без прописки в Москве. Этого хватало на импортные сигареты, на рестораны, на такси и на ухаживание за девушкой по имени Ася. Ну и иногда на то, чтобы откупиться от ментов, у которых была своя солидарность — на самых «доходных» местах они дежурили по очереди, чтобы никому не было обидно.

Так что скоро, примерно через год, Валера Мунипов начал задумываться о другом источнике доходов. Можно было, конечно, снова перейти на икру — это обещало большие доходы. Но эта черная дрянь так обрыдла Валере в родной Астрахани, что он не мог на нее смотреть даже в самых лучших московских ресторанах, немало удивляя этим приятелей-валютчиков. Нужно было придумать что-то другое.

И Валера придумал.

Как-то раз, ужиная вечером в ресторане, он заметил молоденькую девушку, которая пела на сцене самую ресторанную песню всех времен и народов, то есть «Посмотрите, ноги мои босы». Дело, конечно, было не в песне, а в том, как она ее пела. Валера никогда еще не слышал такого. Содержание песни требует надрыва и всхлипываний. Она же пела просто, без фальши, без придыханий. Тем не менее постоянно хотелось залезть в карман за носовым платком, чтобы вытереть набежавшую слезу. Валера никогда в жизни не плакал, и это его озадачило. Оза­дачило и заинтересовало. Такого, пожалуй, не смогла бы сделать даже сама Алла Пугачева, к которой Валера, как и все остальные жители Советского Союза, уже тогда питал почти родственные чувства.

Что-то особое было то ли в тембре ее голоса, то ли еще в чем — Валера тогда плохо разбирался в таких вещах. Он бросился к ближайшему метро, где торговали ярко-красными бакинскими гвоздиками, и купил целое ведро. Так, в ведре он их и поставил на сцену, к ногам этой удивительной певицы.