Банда 7

— Это про меня, Павел Николаевич.

— Значит, так... Говори, что узнал.

— Пахомова — директор туристической фирмы. «Роксана» — так она называется, я уже говорил. Как только набирается самолет — заказывает чартерный рейс. Но она только директор. Учредитель — Сысцов, твой давний приятель, Паша.

— Придется повидаться. Куда рейсы?

— Ты уже знаешь — Северная Италия. Римини. Автобусные поездки во Францию, водные — в Швейцарию.

— Швейцария тоже на Средиземном море? — удивился Пафнутьев.

— Швейцария в Альпах. Но туда тянутся какие-то длинные горные озера. Необыкновенной красоты и привлекательности. Советую посетить.

— Обязательно. У тебя все?

— Иногда она дает объявления в газетах. Зазывает в Италию. Сулит неземные наслаждения.

— Наверное, не наслаждения, а впечатления? — уточнил Пафнутьев. — Как она может обещать наслаждения!

— А она обещает, Паша. Я не оговорился. Ребята в рекламном отделе газеты весело смеялись — какие, дескать, безграмотные заказчики! А я весело посмеялся над этими ребятами. Пахомова составила текст объявления очень точно. Не ошиблась ни в одном слове.

— Тогда ты можешь весело посмеяться и надо мной.

— Уже.

— У тебя все? — спросил Пафнутьев.

— Нет. Я не сказал главного.

— Так скажи уже наконец!

— Эти две тетеньки... Ну, у которых пятки порепанные... Зарезали которых...

— Ну?! Что с ними еще случилось?

— Они тоже побывали в Италии. В этом году. И не один раз.

— Неужели это можно установить?!

— И гораздо легче, чем может показаться. Они получали заграничные паспорта, очень быстро, кстати, получали, просто необыкновенно быстро. Ты знаешь, как это делается. Потом визы. Потом билеты на самолет заказывали, выкупали... Следы остаются, Паша, следы всегда остаются.

— И все через фирму Пахомовой?

— Самое интересное, Паша, заключается в том, что твоя Ларисочка вылетала вместе с ними. Она их сопровождала.

— Ты так уверенно говоришь об этом, будто тоже летал. Признавайся, Худолей!

— Нет, Паша. Чтобы все это узнать, вовсе необязательно летать в Италию. Просто у них билеты выписаны на один рейс.

— В таком случае у меня возникает вопрос, который тебе не понравится.

— Отвечу, Паша... Света летала вместе с ними.

— И...

— И не один раз.

— Ты до сих пор хочешь взорвать город?

— Уже этим занимаюсь.

— Ты большой человек, Худолей. Мне таким никогда не стать.

— А тебе и не надо, Паша.

— Ну, что ж... Спасибо на добром слове. Тебе есть чем заниматься?

— Да, тут возникли кое-какие подробности... Но, поскольку ты торопишься, я расскажу о них чуть попозже. Ближе к вечеру.

— Тогда встретимся у Халандовского.

— Ты предупредил его о наших намерениях?

— Он уже сунул мясо в духовку!

— Как прекрасна жизнь! — воскликнул Худолей.

«Неужели оживает? — изумленно подумал Пафнутьев. — Впрочем, работа лечит. Но ведет он себя неплохо. Когда со мной происходило нечто похожее, я так себя вести не мог. Я тоже готов был взорвать город. И я бы его взорвал к чертовой матери. Но не успел — все изменилось к лучшему. Город уцелел. А между тем... Все мы время от времени оказываемся в положении, когда хочется что-нибудь взорвать».

Несмотря на вихри враждебные, пронесшиеся над страной за последние годы, ничего, ну совершенно ничегошеньки не изменилось во дворе дома, где жила Пахомова. Пафнутьев был здесь лет пять назад, не меньше, но увидел все тот же выщербленный асфальт, вывороченные неведомой силой бордюрные блоки, беспорядочно разросшийся кустарник, который все те же неведомые силы безжалостно обламывали, выдергивали из земли, обдирали листья, давили машинами. Однако кустарник, видимо, поддерживаемый противоположными, но тоже неведомыми силами, продолжал разрастаться, хотя и не столь изысканно, как было предусмотрено природой. Да и стол, за которым, как и пять лет назад, сидели доминошники, грохотали о железный лист своими доминошными костями и бдительно, с интересом посматривали вокруг, отмечая все события, как маленькие, так и значительные.

Поразмыслив, Пафнутьев не стал подходить к доминошникам. Чуть попозже, решил он, если в этом будет надобность. Словно почувствовав его колебания, игроки дружно повернули головы в его сторону, молча проводили взглядами до самой двери и, даже когда дверь за Пафнутьевым уже захлопнулась, еще некоторое время продолжали смотреть в сторону подъезда — не случится ли что-нибудь забавное.

Но нет, ничего забавного не произошло и доминошники дружно, будто по чьей-то команде, уставились в собственные ладони, будто надеялись рассмотреть на них линии собственных судеб. Но нет, кроме белых прямоугольников с черными, будто пробитыми пулями дырами ничего не увидели.

Дверь в пахомовскую квартиру, конечно, была стальная, конечно, с тремя замками, конечно, один из этих замков был с тремя стальными штырями, которые удержали бы дверь при любом направленном взрыве. Впрочем, Пафнутьев прекрасно знал и то, что все эти стальные приспособления не значат ровным счетом ничего. От хулиганов, пьяниц, бомжей — да, такие двери служат надежной защитой. Но если квартирой заинтересуются серьезные ребята, то случится то, что всегда случается в таких случаях, — хозяин сам откроет дверь. И стальные ворота, вваренные в кирпичные стены вокруг самых крутых особняков, тоже открываются как бы сами по себе, когда этим особняком заинтересуются серьезные ребята.

А вот сама Пахомова изменилась — строгий деловой костюм в крупную серую клетку, белоснежная блузка, напоминающая мужскую рубашку, убранные назад волосы и усталый взгляд человека, обремененного многочисленными чрезвычайно важными заботами. Скорее всего, денежными заботами. Конечно, денежными, чем еще можно быть озабоченным всерьез? Больше ничем.

Изменилась Пахомова, изменилась.

Можно даже сказать, похорошела, несмотря на прошедшие годы. Ушла из ее облика непритязательность шоферской жены, чьей-то любовницы, торговой служки из управления, готовой с кем угодно нестись в любую командировку ради хмельных гостиничных утех, ради одной только видимости жизни свободной, обеспеченной, наполненной вечерним шампанским, заказными машинами, ночными забавами в люксовых номерах.