Цена жизни – смерть

— А Промыслов? Он тоже из вашей компании?

— Нет, Женя не такой, он чистый. И в клинике его проверяли. Ты его найдешь? — Вовик схватил Турецкого за грудки и принялся отчаянно трясти. — Найдешь, да? Иначе я с балкона… или повешусь.

— Промыслов твой любовник? — спросил Турецкий.

— Нет, — вздохнул Вовик, — я его знаешь как люблю. Я для него на все согласен.

— А он?

— «А он»! «А он»! — передразнил Молчанов. — А он натурал, не гомик, понял? Даже попробовать не захотел. Он бабу свою любит, а я знаешь как ее ненавижу? Если бы не она…

— Ты ее знаешь?

— Боженой зовут, врачиха, все его по клиникам таскает. А я его любого люблю. Узнаю, какая сука его прячет, задушу собственными руками. Мне теперь ничего не страшно. Я знаешь за что сидел? За хранение. А должен был за распространение. Меня же с десятью дозами повязали, и я их действительно не для себя держал. Эти суки мне прямо сказали: будешь делать все, что нужно, пойдешь на принудительное лечение — и все, а заикнешься, кто тебе товар дал, гранату в жопу твою голубую засунем и чеку выдернем. Показали мне фотки, кого опознавать надо, я эти фейсы впервые в жизни видел. А после опознания этот мне и говорит: я вот выйду, достану тебя и собственные яйца сожрать заставлю. Только он сам в зоне ласты отбросил. Пронесло… А мне тоже на полную катушку отмотали. Вернулся, встретил козла этого, полковник уже. И Женю они же повязали или такие же, тоже домогались чего-то, ухо ему порвали. Там сережка была, я подарил. А когда узнали, что он тот самый Промыслов, ботинки ему чистили, домой подвезли, все, что отняли, вернули, извинялись. Он смеялся, думал, тем все и кончится. Уговаривал я его: уезжай из Москвы, пусть папа за границу отправит…

— То есть ты уверен, что его похитила милиция?

— Уверен.

— А не мог он просто где-то потеряться? Был под кайфом, забыл, кто он такой…

— Не мог. Я его знаешь как искал?

— Не знаю. Как?

— Долго и тщательно.

— Если хочешь, чтобы я его нашел, — назови фамилии тех ментов, которые с тобой работали и которые предположительно имели дело с Промысловым.

— А ты думаешь, я их знаю, они что мне, визитки дарили или представлялись?

— Как же ты их искать будешь, чтобы отомстить?

— По запаху. Где дерьмом пахнет, там и мусора поганые.

Они все еще торчали в ванной. Турецкому это наконец надоело, он еще раз взглянул на себя в зеркало и, не заметив никаких явных признаков СПИДа, все же почувствовал необходимость покурить и подышать свежим воздухом. Перебрались на балкон. Внизу на лавочке по-прежнему сидел оперативник, а рядом стоял Денис. Турецкий жестом пригласил его подняться.

— Куришь? — протянул он Вовику пачку «Кэмела».

— А травки нет? — спросил тот.

— Ну ты совсем охренел. Кстати, ты мне так и не сказал, как тебе удалось в запертой квартире раздобыть дозу или все-таки старая заначка?

— Карлсон принес, — осклабился Вовик.

— А может, Фридрихсон?

— Ладно, иди покажу. — Вовик опять потащил Турецкого в ванную и отогнул кусок ДВП, прикрывавший нишу в стене, где располагались канализационный и водопроводный стояки. — Добрые люди сверху на веревочке спустили, а я им также на веревочке зелененького президента отправил. Вот президент действительно из заначки.

— Планы насчет господина Молчанова меняются, — вполголоса сообщил Турецкий Денису, выйдя с ним на площадку. (Вовик из внезапного человеколюбия пошел варить чай для дорогих гостей.) — Во-первых, этот урод предположительно болен СПИДом, его нужно проверить, а заодно и нам с тобой провериться, потому что, пока мы его в прошлый раз спасали, он запросто мог и нас заразить. А кроме того, если все, что он мне тут наболтал, хоть в какой-то степени правда, то Вовик опасный свидетель и его могут попытаться убрать. Так что его нужно хорошенько спрятать и, совмещая приятное с полезным, лучше упечь в какую-нибудь клинику, пусть здоровье поправляет.

— Человека оставить для наблюдения? — справился Денис, перспектива оказаться носителем СПИДа его почему-то совершенно не испугала.

— Нет, человека снимай, а микрофончик в квартире нужно оставить, на всякий случай, если вдруг кто-то сюда наведается.

Пить чай Турецкий не остался, предоставил дальнейшее общение с Вовиком Денису. Выбрался на улицу, даже не чувствуя жары, было острое желание вымыться, и не просто под душем, а в бане.

Недолго думая, Турецкий поехал в Сандуны, сто лет там не был, да и вообще никогда не был в одиночку.

Однако сегодня было не до шумных компаний, не пиво пить ехал, не удовольствие получать от ленивого трепа в парилке о бабах (пардон, дамах). Ехал мыться, смывать с себя запах дерьма из говоровского подъезда, запах Вовиковой квартиры, вчерашние еще свежие запахи Рязани и всю прочую вонь, которой что-то уж слишком много в этом деле.

По поводу вечера, а может, по поводу жары, в бане было малолюдно.

Турецкий забрался в парную и влез на верхнюю полку. Для достижения максимального эффекта решил действовать по всем канонам — первый пар принимал всухую. Поначалу сильно обжигало, опасался даже сжечь уши, но и вирусу проклятому тоже было несладко. Лежал и предвкушал минуту, когда пробьет первый пот. Пот наконец обнаружился мельчайшими, идеально округлыми капельками. Потом потекло струями, ручьями, реками, солеными водопадами. Закрыл глаза и застонал от удовольствия.

Теперь мыться.

Тер себя до одурения, хлестал веником дубовым, потом березовым. Окатывал горячей водой, потом холодной, снова горячей и снова тер. Позвал банщика и еще ему позволил над собой поизмываться — помять, похрустеть косточками, разобрать и собрать заново.

Потом нырнул в бассейн и понял, что все — силы кончились.

Домой ехал в сладкой истоме. С одной мыслью добраться до кровати — и спать. До утра, а может, и до вечера. Телефон вырубить, к едрене фене, пейджер в холодильник — оттуда не допищится, звонок дверной отключить, и гори оно все синим пламенем.

А на ступеньках подъезда сидел Славка и нагло и одновременно обиженно ухмылялся этой своей ухмылкой, разрушая такие стройные, такие хрустальные мечты Турецкого о глубоком и безмятежном сне.